«Это было похоже на какую-то игру, затягивало. Глаза инстинктивно выдергивали возможную жертву из толпы. В прилично одетом симпатичном пареньке никто бы не заподозрил будущего профи-карманника. На расспросы родителей, откуда деньги на новые кроссовки, глядя в глаза, искренне врал, что подрабатывает с парнями в шиномонтаже».
Автор этого рассказа — петрозаводская учительница Екатерина Редькина, активная участница литературной студии «Краткий курс» при Национальной библиотеке Карелии. По словам руководителя студии Яны Жемойтелите, «Краткий курс» — это что-то вроде курса молодого бойца для тех, кто хочет заняться сочинительством.
Рассказ
На Каланчевскую они приезжали раз в две недели, на выходных. Строгая баба Катя единственному и оттого любимому внучку всегда припасала какой-нибудь гостинец: монпансье в жестяной банке или пеструю вертушку, крутящуюся от ветра, пластмассовых солдатиков или даже машинку.
Пока родители пили за столом чай из «кружевных» чашек (так Санька назвал их за синий узор паутинкой по белому полю), внучок в соседней комнате пытался шить на стоящей без футляра зингеровской швейной машинке. Позже, после случая с пальцем, проколотым иглой, Сашку одного в маленькой комнате не оставляли. А так много неизведанного здесь было! Больше всего хотелось стянуть большую белую, как снежинка, вязаную салфетку с пианино и потрогать клавиши. Саньке казалось, что непременно от его прикосновений сразу польётся чудесная музыка, и все прибегут из другой комнаты, удивленные. А еще мальчишка видел за стеклянной дверцей шкапчика (баба Катя говорила именно так – «шкапчик») одну здоровскую штуку, которую страсть как хотелось взять в руки. «Что-что? – передразнивала его бабушка. – Бильбоке!» И опять уводила из комнаты. И это волшебное слово «биль-бо-ке», как заклинание, застряло в маленькой Санькиной голове.
Когда он стал постарше, бабушка показала, как играть в бильбоке, и разрешила попробовать ему самому. «Только бережно! Вещь, между прочим, старинная. Играй, я посмотрю». Занятно было подкидывать и попадать гладким деревянным яблочком, болтающимся на веревочке, в выдолбленную чашечку, которая представляла собой раззявленный рот с зубами по кругу. Попал – яблочко схвачено прожорливой пастью, не попал – как будто услышал лязгнувшие впустую зубы. А еще труднее было насадить яблочко на остриё кинжала, в середине которого скалилась страшная пасть. Саньке так хотелось унести с собой игрушку, похвастаться в школе, как он ловко ею орудует, но бабушка не разрешала.
В сентябре, когда Сашка пошел в восьмой класс, бабы Кати не стало. Парень хорошо запомнил, как заплаканная мама винила отца в том, что в последнее время они так редко навещали бабушку, зная о том, что у неё слабое сердце. На осенних каникулах семья переехала из Щербинки в московскую квартиру. В бильбоке можно было играть сколько угодно: родители не запрещали, но взрослеющего мальчишку уже интересовало другое. Знакомый двор с турником в виде ржавой рыбки и набором вкопанных старых шин для прыжков казался скучным – Саньке хотелось побыстрее изучить все окрестности. В новой школе настоящих друзей он не приобрел, кое-как её закончил и поступил в училище на автомеханика.
Первый опыт воровства из чужого кармана он получил, будучи студентом: стащил у препода портмоне. Совершенно случайно – часть лопатника торчала из заднего кармана. Жмыхов узнал Степаныча в толпе прохожих, все произошло неожиданно и быстро, пальцы сами выхватили добычу. Если бы не он, все равно деньги увел бы кто-нибудь другой. И странное дело: придя на следующий день на пары, вор совершенно не чувствовал никакой вины за собой, потратив часть денег на разные мелочи в ларьках. В училище сплетня о краже быстро разнеслась, все пожалели Степаныча, Жмыхов в том числе. Ненаказанный, он попробовал украсть еще раз, прокатившись в переполненном троллейбусе. Не получилось. Расфуфыренная тетка, как будто предчувствуя беду, закрыла приоткрытую сумку, из которой долгое время виднелся уголок розового кошелька, и вышла на остановке.
Это было похоже на какую-то игру, затягивало. Глаза инстинктивно выдергивали возможную жертву из толпы. В прилично одетом симпатичном пареньке никто бы не заподозрил будущего профи-карманника. На расспросы родителей, откуда деньги на новые кроссовки, глядя в глаза, искренне врал, что подрабатывает с парнями в шиномонтаже. Даже называл адрес, несуществующий, разумеется. В общем, из всех ситуаций выходил белым и пушистым, иногда на ворованные деньги приносил маме цветы и подарки.
После окончания училища действительно устроился в частный «Ремонт машин», но появлялся там крайне редко, потому что нашел своё призвание: его манила и кормила площадь трех вокзалов. Жмыхов тщательно изучил расписание поездов, у карманника уже были любимые места, где он ожидал потока людей, в котором цепким взглядом находил жертву. Вор всегда работал один. Это позже, узнавая постоянных обитателей вокзалов, он без труда вычислил карманников, работающих парами, а то и в тройках. Бывало, что добыча переплывала в чужие руки. Но со временем мастерство оттачивалось, а родители удивлялись неслыханному трудолюбию сына, который на кровно заработанные купил себе подержанный «Москвич». Теперь яблочко бабушкиного бильбоке редко попадало мимо чашечки, чаще – в раззявленный рот.
Наказание пришло, откуда не ждали: маму, всегда боявшуюся автомобилей, сбил один пьяный придурок. Врачи спасти не успели: по дороге в больницу она скончалась. Две недели сын с отцом пили, не просыхая, закрывшись в квартире на Каланчевке. А еще через пару дней Жмыхова с трясущимися руками повязали опера на Ярославском вокзале. Отец никак не мог осознать, за что наказали Сашу – доброго, заботливого, такого трудягу. Любящего сладкое, как ребенок. Разве такой может украсть? И три года возил ему передачи, и старался чаще бывать на свиданках. Постоянной девушки у сына не было, все никак не получалось. Когда деньги кончались, и рестораны и покупка тряпок и украшений откладывались на время, очередная дама исчезала. А он не настаивал на длительных отношениях, не привязывался. Все думал, что вдруг случится ребенок, как он ему о своей работе расскажет, врать, как врал родителям, он бы не смог.
Отмотав срок, Сашка вернулся злым, обиженным на весь мир. Изредка на него накатывала волна сентиментальности, когда он начинал жалеть себя, неудачника, и даже иногда подумывал о самоубийстве. Придя домой, Жмыхов первым делом сорвал салфетку с пианино, пробежался пальцами по клавишам: «Ох, как же мне там этого хотелось!» Прищурив серые глаза, погрузившись куда-то в глубину себя, несколько раз подряд сыграл «Чижика-пыжика». Отец возился на кухне, готовя нехитрую закуску. Сашка увидел дымящуюся картошку в тарелках, порезанную селедку в луковых кольцах, котлеты, выложенные горкой в мисочку. Ко всему добавилась открытая банка маринованных огурцов. Сияя, отец, словно стесняясь, произнес: «А это свои, Саша. Из Щербинки. А вот твое, любимое, – он достал из холодильника вазочку, полную клубничного варенья, тоже поставил на стол, рядом с открытой бутылкой «Столичной». Как будто вспомнив что-то необыкновенно важное, родитель кинулся в маленькую комнату и, вернувшись с любимой игрушкой детства, спросил:
– А это помнишь? Давай-ка выпьем за встречу и сразимся, кто больше накидает.
В конце вечера Жмыхов клятвенно обещал отцу завязать со своим опасным промыслом, но как только тот уехал на дачу, сын, побрившись и надев новый костюм, купив по дороге букет в цветочном киоске, отправился к родным вокзалам.
Это было как свидание с юностью, первая и неуходящая любовь. Жмыхова тянуло сюда, в круговерть людей, деловых и полуротых, любопытных и не очень туристов, попрошаек, настоящих и липовых, проституток и бомбил. Многих из последних он знал в лицо, и они его тоже, разумеется, знали, но никто никогда друг друга не сдавал, предупреждая о ментах, по возможности, отработанным жестом. Площадь жила, как и раньше, большим гудящим гнездом, в котором Жмыхов чувствовал себя необходимой рабочей единицей огромной дружной семьи. Тот же Ленин, торгующий пиджаком, те же бюсты ваятелей вокзалов, та же высотка «Ленинградской», тот же «Московский». Количество киосков, правда, выросло за три года, среди обитателей появились новые лица, а некоторые личности, наоборот, пропали. Закурив у входа в Казанский, Жмыхов вспомнил легенду, которую миллион раз слышал от экскурсоводов, таскающих группы по всей Плешке. Много лет назад стоял, говорят, на этом месте монастырь. Однажды пришел сюда странник и попросился на ночлег, но монахи отказали ему. Обиженный человек проклял монастырь со всей братией. Так с тех пор как будто отсюда люди начали пропадать. А странник, седовласый старец, время от времени появляется и молится у входа в здание Казанского, грех отмаливает. Бред, конечно. Жмыхов подумал, что с удовольствием пропал бы с проклятого места навсегда: никто бы не заметил и не вспомнил о нем, кроме отца да вот этой хорошенькой девушки с густыми каштановыми волосами. Рядом шла вторая, переговариваясь, обе тащили чемоданы на колесиках, подружкина сумка на длинном ремешке через плечо была приоткрыта: туристка, видимо, собиралась достать деньги за проезд в метро.
– Девушки, вашим мамам зять не нужен?
Обаятельная улыбка и букет сделали свое дело: красавицы заулыбались. Приятные такие, дуры.
– А вы знаете, я вот зря стоял, не дождался. Хотите, вам букет подарю?
Быстрое движение, выкрик в сторону в адрес толстой бабы: «Ай, что вы толкаетесь!» Слегка нагнувшись, вор вручает цветы в шелестящей обертке подруге, задевая неловко сумку: «Ой, извините!» Сияющий взгляд: хризантемы просто так от абсолютно незнакомого человека. «Спасибо!» Фирменная жмыховская улыбка: не за что, дурочка, ты оплатила, кошелек у меня. Быстрым шагом в сторону Каланчевки, не оборачиваясь, сливаясь с толпой.
Дома Жмыхов пил пиво, заедая вяленой щукой. Когда-то знакомые женщины, которых Сашка обзванивал по старым номерам из записной книжки, либо не брали трубку, либо, услышав голос, говорили, что не знают такого. Хотелось с кем-то поделиться очередной удачей, и Жмыхов решил вечером прогуляться в ресторан: там точно можно было найти веселую компанию или снять девочку. Неожиданно позвонили в дверь. Глазок показывал двух парней, с виду – совершенные деревенские лохи. Один из них держал в руках чем-то нагруженный пакет. Жмыхов открыл.
– Здравствуйте! Извините, а вы не знаете Михаила с первого этажа? Молодой такой парень, светленький, в куртке джинсовой ходит. Он сказал, что в вашем доме квартира сдается, так мы с другом хотели снять, так Мишу не застали. Вроде говорил, что будет после трех, поведет смотреть квартиру. Мы вон даже гостинцы принесли, – белобрысый в кожаной кепке смущенно слегка встряхнул пакет, отозвавшийся звоном бутылок. В голове у Жмыхова что-то сработало:
– Ну проходите, подождите своего Михаила…
Они что-то рассказывали про техникум, про страшное общежитие, произносили тосты за женщин, за «Кино» и Цоя, еще за что-то, включали погромче и так орущую из магнитофона музыку. Все вместе выходили курить на балкон, про Михаила с первого этажа не вспоминали. Водки не хватило, решили прогуляться в магазин. Стали выходить, и щекастый лысый Денис вдруг обнаружил, что с его шеи пропала золотая цепочка. Он и сорвал весь спектакль, выкрикнув: «Ах ты, крыса карманная!» Жмыхов побежал вверх, на пятый этаж, потом по приставной лестнице на крышу. Однажды он прятался там от преследовавших его ментов. Но сегодня беглец не успел захлопнуть дверцу, и двое пьяных, разъярённых молодчиков оказались вместе с ним на крыше. Его сбили с ног и начали ожесточенно избивать, по ходу озвучивая истинную цель своего визита. И Жмыхов узнал о том, что молодые карманники появились на Плешке за полгода до его ареста. Оказывается, он как-то перехватил у них финна с большой суммой денег, которого те долго пасли на Ленинградском. Наказать «старого» они намеревались давно, но тот надолго пропал. И вдруг снова нарисовался через три года. Пытаясь закрываться от ударов, Жмыхов вспомнил, откуда ему знакомы серые глаза лысого Дениса, только тогда тот был в вязаной шапке и с бородой. Второй карманник по кличке Актер всегда менял свою внешность, поэтому подвыпивший Жмыхов и не понял, кто нагрянул к нему в гости…
Когда-то ловкие тонкие пальцы, которыми он наигрывал «Чижика-пыжика» на стареньком бабушкином пианино, где некоторые клавиши западали, – теперь лежали на его лице. Вглядываясь в лабиринты, нарисованные на заскорузлых подушечках, плавающим сознанием он представлял себе мишень из множества кругов, в центр которой надо непременно плюнуть, тогда повезет. Но избитый, истерзанный, с переломанными пальцами и к тому же пьяный, он пытался пошевелить языком и губами, но ничего не получалось. Сознание таяло и вытекало откуда-то сбоку теплым, ласковым ручейком.
В детстве у Саши была привычка держать руки в карманах, за которую часто его ругала Маргарита Павловна, классная руководительница. «Это же неуважение и к поэту, и к нам, слушателям!” – закатывалась она, выдирая у стоящего у доски юного чтеца руки из карманов. Знала бы Маргарита, что Жмыхов и дальше будет греть руки, только уже в чужих карманах. И поплатится жизнью за эту привычку. Бильбоке – остриё кинжальчика поймало яблочко, пронзило его, добравшись до сердцевины. Всё – игра окончена.
Отец, приехавший с дачи с ведром любимой клубники для сына, обнаружит опустошенную квартиру и раздавленную в спешке деревянную игрушку. А вечером сосед, полезший на крышу чинить антенну, вызовет милицию, сам не решаясь сообщить отцу об ужасной смерти сына.
