Стихи Людмилы Грациановой (Сортавала)
На вопрос о главном в моей жизни я бы ответила так: «Это музыка». Мне кажется, что петь я начала раньше, чем говорить. Мой мир раскрашен не только в цвета, но и в звуки. Я слышу ритм и гармонию во всем: в звоне родника, тихом плеске рыбы на ночном озере, в порывах ветра. Я слышу, поет ли город, ликует ли от своей красоты, или стонет сиротливо. Может, поэтому на мои стихи написаны песни и романсы сортавальскими композиторами А. Грациановым, С. Суэтовым и А. Лейнонен.
Твой шепот шелестел серебряным дождем
и ухо щекотал. И раковина уха
вбирала слов прибой, катящийся, как гром,
но ты вдруг замолчал — и я лишилась слуха.
С ладони на ладонь я смех переливала.
На пальцах он звенел? как солнечный апрель.
И было не понять, где он берет начало.
Но смех ты оборвал — немая я теперь.
Остался только взгляд, и в нем недоуменье.
Его пошлю тебе с весенним ветерком.
Хотя б ты был в плену чужих прикосновений,
но он пронзит тебя внезапным холодком.
Но это только сон — весенние причуды.
На снежное «прощай» вновь нежное «привет».
Гармония весны — ушедшего забудут,
и жажда новизны сотрет печали след.
Ты появилась ниоткуда, вошла без стука, без звонка,
и за тобой скользнуло чудо на легких крыльях сквозняка.
Ты сразу все переменила, внесла на худеньких плечах
тепло и свет и отразилась в тобой любимых зеркалах.
Ты наводила свой порядок, касаясь мыслей и вещей,
ты загадала сто загадок, ты запалила сто свечей.
Среди теней, мерцаний, бликов таилась, появлялась вновь.
Устав, усаживалась тихо и говорила про любовь.
И незаметно, без усилий меня над всеми вознесла,
а я боялся обессилеть от той любви, и ты ушла.
Ты появилась ниоткуда, ушла в неведомую даль.
Меня крылом коснулось чудо. Не угадал его. А жаль.
То скрипнет под ногою снег,
то лай собачий донесется,
то небо звездами прольется
на наш устало спящий век.
Ночь пробивают фонари,
мороз дыханием клубится.
Мне даже мыслью не пробиться
к тому, кто от меня вдали.
Под лунным светом голубым
лежат ленивые сугробы,
и травы от моей хворобы
спят под покровом снеговым.
Хранит крутой изгиб перил
твоей руки прикосновенье.
Мы оба терпим пораженье,
И каждый мнит, что победил.
Смирилась я. И ты привык
к разлуке. И уже нет боли.
И держим мы любовь в неволе,
как в кулаке зажатый крик.
Не уеду, хоть душа порою мечется.
Ну куда я без тебя, мое Отечество?
Не дороги здесь — бездорожие,
и ведро надежд давно опорожнено.
Не испить воды живой — пересох родник.
Чаша с мертвою водой у моей родни.
У моих друзей беда — сын все пьет и пьет.
В жилах мертвая вода, а не кровь течет.
У других друзей беда — дочь ушла в туман.
В жилах мертвая вода — сладок ей дурман.
Старики срослись с бедой, почти нищие.
Кто-то мертвою водой смыл их — лишние.
Ах, Отечество мое бестолковое,
и слезливое, и суровое.
Счастье твердою рукой призывается,
а оно на оклик злой не является.
И ушла бы, да кругом бездорожие.
И надежда на безверье помножена.
Мне бы жить среди берез, мне бы песни петь
и ничьих не видеть слез, да порвать бы сеть.
Горький хлеб, Святая Русь. И зажатый рот.
Но боюсь, что горек вкус у чужих свобод.
Разыскав случайную лазейку,
Время выпало из циферблата
и оставив злую тишь музейную,
завертелось ловким акробатом.
Стрелки вздрогнули от возмущенья:
навсегда прикованы друг к другу,
им привычны были повторенья
бега по размеченному кругу.
Затолкав часы, секунды, годы
в пасть бесчувственного механизма,
разделили жизнь на эпизоды,
выветренные до лаконизма.
Время, перепутав направленье,
катится назад без придыханья
и творит бездумно преступленье,
превращая жизнь в воспоминанье.
Ваш цветок, обласканный лучами,
долго жил. Ну а потом, о жалость,
облетел сухими лепестками,
жизнь, однако, в семенах осталась.
Пребывание среди живых — мгновенье,
а Вселенная обречена на Вечность.
Человечество посеет семя
жизни. Но ведь я конечна…
Зима — хозяйка серебра —
им щедро землю осыпала,
и все внезапно засверкало
под колким инеем добра.
Взмах веток снежных мне во след
от взлета воробьиной стаи
вновь оголяет черный цвет,
как оголяет мои тайны.
Я головы не поверну
к своим блуждающим виденьям.
Уйду морозным воскресеньем
искать далекую весну.
Она еще почти что спит,
но утро розовым дыханьем
мне намекнет на трепетанье
ее заснеженных ресниц.
Февраль еще не отплясал
фокстрот метели, вальсы вьюги.
Он был зиме последним другом,
и с ним она закроет бал.
Весна — сердцебиений час,
водоворот страстей, улыбок.
И мне уже не до ошибок
судьбы, вдруг разлучившей нас.
На бледном небе вновь блеснет
просвет лазурный, как надежда.
Уймись, завистник и невежда,
мне счастье руку подает.