О причастности Гаврилы Романовича к образу Курилкина в «Гробовщике»
Всем жителям Карелии должны быть вдвойне дороги и интересны пушкинский взгляд и пушкинская оценка Гаврилы Романовича, нашего первого губернатора, управителя огромного края и одновременно – философа, певца северной природы, напомнившей ему о судьбах великих людей своего времени (стихотворение «Водопад»).
Но есть и еще одно свойство многогранной личности Гаврилы Романовича. Он косвенно повлиял на решение поэта направить свой дар в русло художественной прозы. Речь в данном случае идет о первой прозаической повести Александра Сергеевича с мрачноватым названием «Гробовщик».
Это очень серьезный, важный шаг в писательской биографии А.С. Пушкина. Поэтому следует предположить, что в структуре произведения будет заключена некая программа, объяснение причины, по которой признанный стихотворец заговорил вдруг языком «презренной прозы».
Готлиб Шульц – это Жуковский!
Для меня интерес к теме возник именно с автоиллюстраций Пушкина к первой своей прозе. Рассматривая графический сюжет с чаепитием немца-сапожника Готлиба Шульца и гробовщика Адриана Прохорова, я обратил внимание, что Шульц мне кого-то напоминает. Причем вполне определенный персонаж, приведенный в сборнике пушкинской графики. К тому же вроде бы на гравюре 1830-х годов я уже видел эту сутулую округлую спину, характерный вздернутый нос, ироническую полуулыбку на тонких губах и выпуклый лоб с хохолком на ранней лысине.
И вот когда сличил два рисунка, сделанные пером Пушкина, все прояснилось: Шульц и Василий Андреевич Жуковский в исполнении Пушкина-графика похожи как близнецы. Только уже весьма заметную к 1830 году лысину своего учителя Пушкин густо заштриховал ежиком шевелюры. Он, кстати, частенько прибегал к такому приему.
Кроме того, фамилия Шульц, безусловно, говорящая: с немецкого она переводится как сельский староста. А жена и дочь Шульца носят имена Луиза и Лотта (это краткая форма имени, полное – Шарлотта), что может лукаво намекать на факт биографии Жуковского. Василий Андреевич в 1818 году преподавал русский язык жене великого князя Николая Павловича. В те времена будущая императрица Александра Федоровна именовалась Фредерикой Луизой Шарлоттой Вильгельминой…
Поэтому обратимся к биографии Жуковского и особенно – к его роли в «Арзамасском обществе безвестных людей», где Василий Андреевич числился одной из организующих фигур, был его бессменным секретарем. Чем не «сельский староста»? Кроме прозвища «Светлана» Жуковский имел там устойчивую репутацию «немца» за переводы готических баллад Бергера и Гете. В этой же связи к нему прилипло прозвище «гробокопателя» и, что удивительно, в сочетании со славой остроумного, веселого человека, талантливого пародиста и пересмешника.
«Ты дядя мне и на Парнасе…»
Постараемся пристальней присмотреться не только к секретарю общества Василию Жуковскому, но и к другим членам упомянутого кружка. Следующая привязка к «Арзамасу» — изображенные пушкинской рукой на черновиках «Гробовщика» сцена похорон и профиль некоего покойного. Как справедливо считают исследователи, это профиль умершего дяди Пушкина Василия Львовича. Тот тоже, как известно, был активным арзамасцем, даже более того – старостой общества, и буквально за две недели до создания «Гробовщика» почил в Бозе. Причем незадолго до кончины дядя слезно отговаривает племянника от обращения к прозе: ты, мол, поэт и пари на крыльях, не снисходи до низких жанров!
Александр Сергеевич, надо полагать, снисходительно выслушал такой наказ, но, как мы знаем, поступил по-своему. Его в ту знаменитую Болдинскую осень 1830 года почему-то занимали воспоминания о первых шагах в поэзии, совпавших с расцветом «Арзамаса». Вернее, всё то, что составляло главную цель общества – борьбу с устарелыми литературными формами и славянофильством.
16-летний «Сверчок» (арзамасское прозвище Александра Пушкина) примкнул тогда к своим старшим товарищам Василию Жуковскому и дяде Василию Львовичу. Не удивительно, что оба Василия таким образом фигурируют в сюжете «Гробовщика».
Почему гробовщик отталкивает призрак Державина
Вспомним эпиграф к повести:
Не зрим ли каждый день гробов,
Седин дряхлеющей вселенной? (Державин)
Кроме того, сама фигура Адриана Прохорова семантически связана с личностью автора, создателя повести. Хотя внешнего графического сходства Пушкин поостерегся. Иначе искушенный читатель вмиг узнал бы самого автора, заметив на профиле бородатого Адриана знаменитый приплюснутый (арапский) нос. Достаточно и того, что инициалы автора и героя совпадают: А. П. (в черновике даже А. С. П.).
Итак, на рисунке В.А. Жуковский (вспомним о «гробокопателе») и А.С. Пушкин (в обличии гробовщика) сидят за самоваром и беседуют о чем-то своем, профессиональном. Конечно, о том, что их объединяло и продолжает объединять – об «Арзамасе»! Вернее, о давних своих некрокультовых обрядах, связанных с погребением «староверов» и любителей «высоких жанров».
Но вернемся к фабуле повести. После мирной застольной беседы двух петербургских мастеровых происходят очень интересные события. Рассерженный насмешками шульцевых гостей Адриан уходит к себе и обещает созвать на свое новоселье не иноземцев-«басурман», а «мертвецов православных». Тут же засыпает, сраженный хмелем, но будит его известие о смерти купчихи, для погребения которой требуются его профессиональные хлопоты.
Целый день отдает он своим прямым обязанностям, а по возвращению находит в новом жилище целую толпу «тех, на которых работал». Среди покойников упоминается некий бригадир (явно Фонвизин!), но наиболее замечателен совсем уже ветхий скелет в обрывках красного и светло-зеленого сукна (это традиционные мундирные цвета Преображенского полка), в высоких ботфортах на костяных ногах. Он подступает к Адриану с объятиями, но тот в ужасе отталкивает бывшего сержанта гвардии П.П. Курилкина и… просыпается.
Эта встреча – еще более давнее, первых лет «Арзамаса» свидание с самым уважаемым литературным авторитетом «Беседы». Точнее, с Гаврилой Романовичем Державиным. Тот в 1815 году на выпускном экзамене в Лицее, как известно, искал встречи с Александром Пушкиным, «хотел обнять», но юноша уклонился от этих объятий. Из скромности.
Иное дело – зрелый Пушкин. О творчестве Державина у него уже определенное мнение: все его оды, считает теперь А.С. Пушкин, безнадежно устарели, их надобно выкинуть за исключением полудюжины стихотворений. Выражаясь языком повести, он сам в юности «продал ему сосновый гроб за дубовый». То есть юношеское почитание творчества мэтра было неизмеримо выше того, что думает о нем Пушкин в 1830-м. Но тем не менее, когда при нем кто-либо позволял себе ругать Державина, он вставал на защиту, резко обрывая хулителя: «Державин – всё Державин!» Однако лиру от него отказывался принять, не считал себя его пиитическим наследником.
Символична и дата «похорон» Курилкина – 1799 год. То есть год рождения самого Пушкина трактовался им в 1830 году как год смерти поэта Державина. Догадку о причастности Гаврилы Романовича к образу Курилкина высказали недавно два американских литературоведа Д. Бетеа и С. Давыдов (это для меня было полной неожиданностью и замечательным подтверждением верности моей трактовки).
Тут уж не обойтись без упоминания непримиримой борьбы с «беседчиками» и неожиданного осознания излишней жестокости (если не сказать – ненужности) этой борьбы 15 лет спустя. По существу опыт Державинского поколения литераторов обесценивался крайностями шишковистов, яростно защищавшими русскую словесность от иноземного влияния.
Сам Александр Сергеевич, на мой взгляд, хорошо усвоил полученную в «Арзамасе» науку отрешаться от прежних достижений, если они уже не вполне соответствуют духу времени и новым творческим задачам. Невозможно было, например, живописать «Евгения Онегина» красками романтических южных поэм.
Но вот он стоял перед совершенно новым и очень масштабным замыслом – прозы, которая б соответствовала национальному духу и имела бы такие же легкие крылья, как его новая поэзия. Которая так же будила бы мысль и увлекала читателя, не раздражая длиннотами и устаревшими оборотами. И в конечном итоге подарила читающей публике (в особенности молодежи!) современную русскую повесть и даже роман, способный успешно конкурировать с популярными французскими или, в крайнем случае, переводными романами, которые так нравились юной Татьяне Лариной.
Вот как рассуждают о литературе «истинно просвещенный» соотечественник, вернувшийся из Парижа, и молоденькая помещица из русской глубинки (поэма «Граф Нулин», написанная Пушкиным в 1825 году):
Какой писатель нынче в моде?
— Всё d’Arlincourt и Ламартин.
— У нас им также подражают.
— Нет? право? так у нас умы
Уж развиваться начинают?
Дай бог, чтоб просветились мы!
Пушкин в данном случае иронизирует над проповедью прилежного ученичества у третьеразрядных французских прозаиков.
Пересмотр значения «Беседы…»
«Беседа любителей русского слова» существовала с 1811-го по 1816 год, а оппозиционный ей «Арзамас» организован в 1815-м. Всего один год литературное общество Жуковского вело активные боевые действия против своего сановного оппонента. В 1816 году противник, потеряв боевое знамя в лице Державина, сложил оружие и отправился, так сказать, на зимние квартиры. После смерти Державина «Арзамас» еще год продолжал полемические выпады против «беседчиков». Однако и в этот год, и годом ранее имена таких противников, как Г.Р. Державин и И.А. Крылов, почти не упоминались во время многочисленных заседаний непримиримых и задиристых «арзамасцев».
Юный «Сверчок» наравне со старшими активно участвовал в веселых арзамасских «похоронах» драматургов и пиитов конца XVIII века. Например, в том же 1815 году под предводительством Жуковского он также «отпевал» поэтессу «Беседы» Анну Петровну Бунину. Поэтому не зря среди «мертвецов православных», то есть русских литераторов прошлого века в доме Адриана Прохорова присутствуют и «покойницы в чепцах и лентах». А рисунок на черновике повести изображает женскую голову в чепце рядом с профилем умершего Василия Львовича. Действительно, за полгода до смерти дяди скончалась в своем рязанском имении и сама Бунина. Не этот ли факт имеется в виду, когда Адриан вдруг получает известие о кончине купчихи Трюхиной?
Еще и в 1822 году Александр Сергеевич не менял своего отношения к поэтессе – ставил ее творчество на одну доску с графоманскими писаниями Хвостова. Но кто же знает, что он сказал бы о ней в последние годы своей жизни? Творчество Анны Буниной, как считают современные знатоки поэзии, незаслуженно забыто и, несомненно, достойно почетного места в истории литературы.
Из всего сказанного с очевидностью вытекает одно: в мировоззрении поэта, задумавшего писать прозу, что-то радикально поменялось. Александр Сергеевич осенью 1830 года явно пересмотрел свое однозначно негативное отношение к славянофильскому направлению «шишковистов». Зрелому поэту уже не чужды были идеи национальной самобытности, опоры на российскую литературную традицию. Не случайно в повести подчеркивается русский покрой кафтана Прохорова, даже манеру пить чаек из самовара, который на автоиллюстрации из скромного сосуда для кипячения воды вырастает в символ семейного очага, жизненного уклада. За которым угадывается мечта о частной жизни, автономии личности, о покое и воле. Той же Болдинской осенью 1830 года рождены эти строки:
Мои желания — покой,
Да щей горшок, да сам большой.
Даже имя Прохорова может быть связано с памятью о последнем (до 1700 года) патриархе московском и всея Руси Адриане. Этот патриарх считался ярым приверженцем национальных традиций и противником «немецких реформ» царя Петра.
Творчество отечественных литераторов, которых начинающий арзамасец-западник «хоронил» в юности, сейчас представляются ему необходимым и неизбежным этапом общероссийского литературного процесса. Не зря он в разбираемом нами произведении традиционного русского жанра (повести), конечно, в шутливой форме утверждает, что его ближайшие друзья – мертвецы. Значит, не только Гомер, Шекспир, Байрон, Вольтер и Парни, но и множество русских авторов, прозаиков и стихотворцев XVIII – начала XIX вв. В частных беседах с приятелями он иногда говорил то же самое, намекая на книжные сокровища своей библиотеки.
Не случайно после роковой дуэли, перед своей близкой кончиной на вопрос доктора Даля «Не хочешь ли проститься с друзьями?» приподнялся и произнес «Прощайте, друзья!», обратив лицо к стеллажам с книгами. До самого конца он оставался предан своим «мертвецам». И переселение, как сказано в повести «Гробовщик», в «новый желтый дом» прозы было для него шагом обдуманным и, как мы знаем, продуктивным. Опомнившийся от ночного кошмара гробовщик произносит «Зови дочерей да ставь самовар»… И дочери не замедлили явиться. Живые, из плоти и крови, появившиеся после женитьбы на Наталье Николаевне. И литературные – «Капитанская дочка».
Я до сих пор с величайшим удовольствием перечитываю хрестоматийную “Капитанскую дочку” и считаю ее вершиной пушкинской прозы. Подобно Петруше Гриневу Гаврила Романович в юности принимал живейшее участие в тех памятных событиях, так же влюблялся, так же проигрывал в карты небогатые родительские суммы, собранные ему в дорогу. Словом, нравам конца XVIII-го, державинского века соответствует и сдержанно-красочная образность и экономность изобразительных средств.
Лучше всего, на мой взгляд, охарактеризовал пушкинскую повесть Михаил Зощенко: занимательность, краткость и четкость изложения, предельная изящность формы, ирония.