Илья Серко: В августе 1991 года я жил в Медвежьегорске, мне только что исполнилось тринадцать лет, и в сентябре я должен был пойти в восьмой класс.
Хорошо помню утро 19 августа 1991 года. Накануне была солнечная, очень теплая погода, и вдруг похолодало. Первое, что я помню в то утро – шум дождя за окном и телевизор, включенный на полную громкость. Взрослые смотрели его и что-то обсуждали.
Я встал, оделся и вышел в гостиную. По телевизору сообщали о введении в стране чрезвычайного положения и создании ГКЧП. Реакция взрослых была неоднозначна: бабушка, в прошлом секретарь райкома партии, склонялась к одобрению происходящего. Мама и отчим не высказывали ничего вслух, но были необычайно серьезны, а может, даже напуганы.
Позже в этот день я увидел газеты или листовки противников ГКЧП и услышал в машине отчима радиопередачу, в которой впервые прозвучало слово «путч».
На следующий день наша семья собиралась отмечать день рождения бабушки. Приехали родственники из Петрозаводска. Мы с двоюродными братьями и сестрами пошли выбирать подарок. Путь лежал через школьный стадион. Я вспомнил о том, что через две недели каникулы закончатся, и придется идти в школу. «А вдруг из-за чрезвычайного положения уроки отменят?» Я поделился этой мыслью – лучше сказать, надеждой – с братьями и сестрами. Помечтав на эту тему, решили, что вряд ли.
Наше поколение было «поколением телевизора», поэтому я очень хорошо помню телепередачи девятнадцатого августа. Про пресловутое «Лебединое озеро» и полные ужаса глаза Светланы Моргуновой не буду рассказывать, это и так все хорошо помнят. В дневном эфире показывали передачи о природе, какие-то детские программы. Врезалась в память заставка передачи «Новости» — она была старой, из восьмидесятых годов, с большой синей «Н» и бегущему по ней названию. Почему-то именно эта заставка «включила» ощущение тревоги: новое отменяется, возвращается старое.
Вечером было знаменитое обращение ГКЧП. Янаев мне не понравился, как и остальные «комитетчики». Стол, обтянутый серой тканью, за которым они сидели, – в этом чувствовалось что-то театральное. Сразу после обращения ГКЧП я сделал запись в своем дневнике. Я вел его с двенадцати лет и записывал в основном личные события, но иногда и то, что происходило в мире. Дневник этот, к сожалению, не сохранился, но я примерно помню содержание записи 19 августа: «Я чувствую, что сегодня переворачивается очень важная страница в истории России».
На следующий день праздничное застолье в честь дня рождения бабушки проходило «под телевизор»: смотрели и слушали новости. Уже было известно, что М.С. Горбачев «в форосском плену», причем взрослые сомневались в правдивости этой информации и высказывали предположения, что это «политическая инсценировка». Весь день двадцатого августа чувствовался своеобразный «идеологический туман»: совершенно непонятно было, где «наши», кто прав, а кто неправ в событиях, которые показывали по телевизору.
Вид танков на улицах Москвы, который приводил в ужас взрослых, нас, детей, не пугал – мы были возбуждены и настроение было скорее приподнятым: «войнушка», которую мы видели только в книгах и фильмах, теперь на самом деле!
Нельзя сказать, что моя жизнь в эти дни как-то серьезно изменилась: я вместе со всеми смотрел телевизионные новости, но в то же время гулял, читал книги и журналы, общался с друзьями. В Медвежьегорске в те дни не помню никаких значимых событий – если и проходили какие-то митинги или собрания, я на них не присутствовал.
{hsimage|Гипсовый барельеф. arbat-antique.ru|right|||}Двадцать первого августа сообщили о закрытии ГКЧП и освобождении Горбачева. Если накануне Ельцина показывали сравнительно немного, то двадцать первого он был «героем дня». Радостное детское возбуждение двух предшествующих дней сменилось ощущением скуки – начались серьезные «взрослые» разговоры. Надежда на «каникулы в сентябре» не оправдалась, совсем скоро надо было идти в школу. Путч в моем детском сознании преломился в «последнее приключение лета».
Да, не рассказал, какой подарок мы сделали бабушке на тот день рождения. Подарили гипсовый барельеф, изображающий скучающую девушку. Барельеф этот и сегодня висит на стене в квартире бабушки. Когда я смотрю на него, сразу вспоминаю август 1991 года и свое детство в последние месяцы «эпохи СССР».
Илья Серко, научный сотрудник КГКМ