«Мы сядем и письма, как летопись боя, как хронику чувств перечтём…»

Юрия Евгеньевича Бабина я знала много лет: он был автором журнала «Север», и я, работая в то время в журнале, редактировала его замечательные очерки об охоте, оружии, Европе 1945-го, по дорогам которой он прошел в рядах советской армии-победительницы.

 

На фронт двадцатидвухлетний выпускник Днепропетровского горного института попросился добровольцем буквально на второй день после объявления войны, едва успев получить диплом об окончании вуза. Уже через две недели он принял боевое крещение в лесах Белоруссии. Став опытным сапером-десантником, помогал вместе с сотнями своих товарищей в прорыве блокады Ленинграда; совершал многокилометровые лыжные броски в Карелии и в Заполярье, участвовал в десантных операциях у берегов Норвегии и в горах Австрии… Он досконально знал ратное дело: мог незаметно приземлиться на парашюте в глубоком тылу врага, бесшумно преодолеть заграждения любой сложности, разрушить вражеский дзот, подорвать или построить мост, дешифровать аэрофотоснимок… Его отряд, отряд высокопрофессиональных минеров-подрывников при непосредственном участии самого Ю. Е. Бабина разминировал буквально нашпигованную минами столицу Карелии Петрозаводск. Самому Юрию Евгеньевичу в этой сложной операции было поручено разминировать памятник Ленина и правительственные здания, с чем он блестяще и справился. Боевой путь Юрия Евгеньевича отмечен шестью орденами и двумя медалями «За отвагу».

Однажды Юрий Евгеньевич сказал мне: «Хочу познакомить вас с моей женой Александрой Максимовной. Она очень милая женщина…» Меня приятно удивили эти слова, тем более сказаны они были после пятидесяти лет супружества.

…Их встреча, встреча восемнадцатилетней вольнонаемной связистки Шуры и двадцатидвухлетнего лейтенанта Юрия произошла на поле Смерти, среди крови и грязи войны, в самые горчайшие дни 1942 года – во время тотального отступления советской армии по всему южному фронту. Ей было восемнадцать, ему двадцать два. В 42-м они и поженятся. А в первой половине 43-го, когда выяснится, что «Шурик» ждет ребенка, Ю.Е. Бабин отправит жену в г. Грозный, где «было поспокойнее». Туда он и будет слать свои письма – в прозе и в стихах – с Волховского фронта.

Когда Юрия Евгеньевича не станет, Александра Максимовна напечатает эти письма в самиздате и один из экземпляров этой уникальной книги подарит мне. Сегодня уже нет в живых и Александры Максимовны. Но письма Юрия Евгеньевича, его яркая, неординарная личность, его любовь к «Шурику» продолжают жить и волновать нас

P.S. Полужирным я выделила в письмах тех строки, которые поразили меня практичностью, интеллектом, непривычным для тридцатых-сороковых свободомыслием молодого человека и его обостренным чувством ответственности за близких и за страну, что позволило мне предположить – уж не внушили ли нам современные книги и фильмы превратные представления о поколении сороковых – якобы всего боящихся и забитых тоталитаризмом существах?

Галина Акбулатова

23.06.43

Моя любимая!

Я не в силах больше ждать! Чем объяснить твое молчание? Твое молчание наводит меня на разные ужасные мысли! Зачем я отпустил тебя? Зачем? Я никогда не думал, что эта разлука принесет мне столько мук.

Любимая, ну скажи, где ты, что с тобой, моя деточка?

Шурик, я получил письмо от твоей тетки, – пишет, что все здоровы, а братишка твой на фронте. Как только получу свой адрес, вышлю тебе эту открытку. Шурик! Ты ведь обещала писать с каждой большой станции. Вот уже прошло 20 дней… Я теперь с утра до вечера на работе – не могу сидеть дома, где все напоминает тебя, где каждая мелочь говоит о твоей заботе, о твоей любви.

Крепко-крепко целую. Твой Юрий. Только твой.

25.06.43.

Шурик!

Ты прости меня за мое предыдущее письмо – вместо того, чтобы подбодрить тебя в трудную минуту, я сам вдруг стал размазней. Главное, Шурик, не падай духом, будь бодра и никогда ни на кого не надейся. Никому не доверяйся слишком, твоим полудетским, полунаивным представлением о людских отношениях тебе не прожить. Проявляй больше самостоятельности и твердости. Побеждает всегда сильнейший, наиболее приспособленный к жизни. Мужайся, родная, ведь ты скоро станешь матерью. Как странно и вместе с тем радостно называть тебя так. Хочется крепко обнять тебя, прижать к своей груди, чтобы никто-никто не мог причинить тебе ни малейшего горя или обиды. Береги себя, родная, береги для новой радостной встречи, береги для нашей весны.

Крепко целую., твой Юрий.

3.07.43

Любимая!

Ты теперь совсем взрослая и, наверное, уже мама! Как странно звучит это слово. Любимая, юность осталась позади, в степях, в пыли, в пороховом дыму. Не жалей о ней – у каждого поколения своя юность, своя дорога. У одних золотая, солнечная, у других проходит в железном скрежете, в боях. Но я не верю в конец нашей юности, пусть идут года, пусть я уже отец семейства, а ты «мама», но у нас все впереди – наше солнце еще в зените, наша любовь впереди. Я верю в это и живу этим.

Крепко целую тебя – Юрий.

6.07.43.

Шурик!!!

Вчера приехал из командировки и получил сразу 6 твоих писем. Это первые вести от тебя, родная. Меня очень волнует, как ты доехала до Грозного. Без тебя мне дома прямо одно мучение. Вчера приехал из командировки, приготовил себе еду и принес из кухни два ножа и две вилки. Смешно даже… Жду не дождусь, когда ты уже будешь в безопасности и будешь писать мне о добром здравии.

Крепко целую моих крошек.

Юрий.

31.07.43.

Шурик!

Надеюсь, что уже пишу мамаше почтенного семейства, а то меня уже оставили все надежды… Шурик, любимый, ты не скучай, родная. Будь всегда бодрой и никому не позволяй садиться тебе на голову. Не стесняйся, а то с твоим характером – пропадешь. Читай, ходи в театр, словом, не тоскуй и не грусти. Хотел бы написать еще кое-что по новорожденной отрасли, но пока слаб, нет практики, да и теория хромает.

Крепко целую вас – Юрий.

14.08.43

Здравствуй, моя родная!

Прошло две недели, а я получил только 1 письмо и 1 открытку. Неужели ты так редко пишешь? Не могу себе этого представить, и поэтому в голову приходят разные нехорошие мысли. Вот уже два месяца с небольшим, а я не знаю, что там у нас прибавилось – он или она! А, может, ты заболела и поэтому не пишешь? Догадок много, любимая, но факт остается фактом – тебя здесь нет, и сердце так тоскует.

Здесь полно грибов, ягод. Тишина. Ни души кругом, только шуршат вековые ели и слегка звенит серебристая речушка. Рай земной! Вот бы нам с тобой пожить в таком месте!

Пиши, родной мой Шурик! Будь здорова.

Крепко целую вас – Юрий.

20.09.43.

Любимая!!!

Наконец-то свершилось! Я потерял уже всякую надежду. Врачи здорово тебя обманули, оказывается… Итак, Шурунчик, поздравляю тебя с великим, священным званием матери. Вдуматься только, сколько силы таится в этом коротком слове, сколько новых обязанностей, сколько забот и усилий потребует это от тебя, особенно в наше время. Сколько тяжестей ляжет на твои детские плечики – они теперь не детские, они должны стать могучими плечами матери, которая должна бороться за себя и за свое дитя. Любимая! Как мне хочется побыть сейчас в это трудное время с тобой, приласкать, приободрить!

Шурик, любимый, будь бодрее, смелее… Крепко целую вас – Юрий.

20.09.43.

Шурик!

Вспомни обо мне в осенний вечер,

Где бы ты далеко не была.

Знай, что я ищу с тобою встречи

И ты мне по-прежнему мила…

Вспоминаешь ли ты, родная, лучшую нашу осень? Осенью мне везет на передвижения. Первую очень ездил, вторую мы вместе кочевали, а теперь я скитаюсь в одиночестве. Но это неплохо, ведь к скитаниям и одиночеству мне не привыкать. Плохо, что от тебя в такой ответственный момент я не получил ни одного письма, Что с тобой? Как ты себя чувствуешь? Я пишу тебе не реже, чем каждые 3-4 дня. Не сердись на меня, родная, но на большее нет времени. Радуют успехи на фронтах, так и увидеться с тобой можем скоро. Я очень надеюсь, что следующей весной мы уже вдвоем отправимся в путешествие. Потерпи, любовь моя, не тоскуй, не горюй, и для нас еще посветит солнышко, для нас еще расцветут цветы и мы вместе с ними вернемся к нашей юности.

Целую крепко, крепко. Юрий.

25.09.43.

Шурик!

Сегодня, наконец, получил твое письмо с долгожданным ответом. Наконец, рассеялись все сомнения и во все внесена ясность. Долго пришлось ожидать, многое пережить, особенно тебе, моя радость. сколько забот теперь прибавилось тебе, сколько новых обязанностей и всякой возни. А я ничем не могу тебе помочь, не могу приласкать тебя, родная, и поздравить, как полагается. Надеюсь, что годовщину нашего питомца мы будем встречать все вместе.

Шурик, моя родная, моя маленькая мама, как ты теперь устроилась, как ты справляешься с новыми обязанностями, кто тебе помогает? Ты спрашиваешь, как мне живется на новом месте? Неплохо. Кругом огромные ели и сосны, на верхушки которых опирается темное, осеннее небо, на котором, как прежде, горит и спокойно смотрит на землю наше созвездие. А напротив звездочек прямо у подножья лесных исполинов наши земляные норы – хорошенькие маленькие землянки – уютные и теплые, все внутри обитые картоном. Словом, хорошо.

Поцелуй за меня сынишку и пришли его фото.

Крепко целую тебя, моя родная. Юрий.

26.09.43.

Родная моя!

Извини, что в предыдущем письме тебя не поздравил как следует. Да я признаться не знаю, как в таких случаях поздравлять. Об одном только прошу тебя, моя радость, береги себя. Как хорошо, если бы сейчас была с тобой опытная в таких делах старушка – вроде моей матери – тогда мое сердце оставалось бы совершено спокойным. Я никак не могу тебя представить с младенцем на руках, а еще, наверное, смешнее смотреть, как ты его пеленаешь и кормишь.

Представь себе картину, как мы шествуем мирно, у меня на руках младенец… Ей-ей, смешно даже представить такую картину. Он, наверное, кричит дни и ночи, но все-таки мне страшно хочется взглянуть на него, и если ты разрешишь, то подержать на руках…

Шурик, учи его поскорей бегать и говорить, чтобы вы вместе выходили меня встречать, хорошо, моя любовь! А если будет капризуля, то пошлепай его от моего имени.

Крепко-крепко целую вас, мои дорогие. Юрий.

1.10.43.

Выло вихрем все кругом,

Буря будет за окном.

Хорошо бы нам вдвоем,

Посидеть пред огоньком.

Ты на пламя все глядишь,

Тихо сказку говоришь.

Все бы было нипочем –

Есть огонь и теплый дом.

Как Морозка не старался,

В марте солнцу он поддался.

Тихо плачет и рыдает,

Слезы на браду роняет.

Вот опять идет весна

И румяна, и красна.

Снова будут птички петь,

Солнышко на нас глядеть.

Вот тогда я соберусь,

В дальний путь к тебе пущусь,

Пройду степи и моря

И  увижу вновь тебя.

Ты тогда меня встречай,

Поцелуем угощай.

Я тебя тут обниму,

Сына на руки возьму.

И не будем мы скучать,

Письма длинные писать.

Будем вместе мы гулять,

Книжки разные читать.

Всем нам будет хорошо

И удобно, и тепло.

Мы не будем горевать,

Дни лихие вспоминать.

Так немножко поживем,

И в другой мы край пойдем.

А в том новом во краю

Найдем маменьку мою.

И тогда уж заживем

Не втроем. А вчетвером.

Все должно быть только так,

Так, и больше уж никак.

Хочешь верь (или) не верь,

Это будет не теперь.

Еще много нужно ждать,

Бодрость духа не терять.

Ты, родная, потерпи

И сыночка мне расти.

Придет время – доживем,

Будем вместе все втроем.

Ночь спустилась на окно,

Ужин мой остыл давно.

03.10.43.

Шурик!

Настало такое время, что я могу себе позволить даже читать, и довольно много. Одно плохо – ничего хорошего здесь не достать. Правда, изредка попадаются неплохие вещицы: с большим удовольствием прочел заново почти всего Тургенева. А на днях попалась замечательная книга А. Конин «Цитадель». Советую, если найдешь, прочти. Правда, родная, у нас несколько разные в этом отношении вкусы. Но эта вещь должна прийтись тебе по вкусу, кстати, она из жизни людей твоей любимой будущей профессии (А.М. – мечтала стать врачом; впоследствии, ее мечта осуществилась – Г.А.).

Я так давно не имел возможности читать, что сейчас с каким-то остервенением читаю все, что попадется под руку. Даже Достоевского, с которым раньше был в полных неладах, сейчас осваиваю понемногу. Очень хочется заняться систематически собой, пополнить многие пробелы, почить новинки за последние два года, но, к сожалению, ничего не могу достать.

Шурик, постарайся всегда быть выше житейской суеты, смелей стремись к своей цели, занимайся собой, не теряй зря времени. Тебе уже пора смотреть на мир взрослыми глазами и смело бороться с ее невзгодами. Ты ведь мать и моя жена и знаешь, как я смотрю на жизнь. Главное – никогда не опускать руки, никогда не унывать. Не рассыпайся на жизненных ухабах. Ты недоверчиво раньше относилась к моим взглядам, но теперь должна убедиться, что никогда не надо склонять ни перед кем голову – она не для того тебе дана. Главное – не скучай, не теряй времени на пустые размышления: они ничего не дадут, а время будет тянуться значительно дольше.

Запомни: мы еще не старики, и главное – у нас все впереди. Не унывай, Шурик, смело борись со всем и с собой тоже.

Крепко целую тебя и сынишку. Юрий (это письмо Ю. Бабин писал, находясь в госпитале после ранения. – Г.А.)

4.10.43.

Моя родная!

Почему-то редко получаю твои письма, да и те все крошечные. Любимая, меня очень беспокоит твое питание и вообще все благоустройство. Если тебе не хватает денег, ты не стесняйся – я сделаю все. что возможно. Ты ведь, родная, всегда такая скромная, даже меня стесняешься. Запомни, Шурик, что ты, то есть вы для меня – все. Больше некому мне уделять свою любовь и заботу. Как я могу быть тут спокоен, когда тебе плохо. Напиши, любимая, как у тебя с «обмундированием», ведь тебе, наверно, совершенно не в чем ходить, а скоро будет и у вас зима? Пиши все по-честному, не стесняйся, не скрывай, прошу тебя!

Я все хочу представить, какой у нас сынишка, и как ты вместе с ним выглядишь, но представить себе не могу! Смешно, должно быть, мой Шурик – совсем дитя, и с другим дитятко на руках. А он кричит, наверное, ужасно. Ты, смотри. Его не балуй и не кутай – пусть закаляется. Не ты ему должна подчиняться, а он – тебе.

Крепко целую. Ваш папа.

21.10.43.

Шурик!

Сейчас вернулся с недавно освобожденной территории. Ты себе не можешь представить, что здесь натворили эти гады. Ходил по местам бывших улиц и поселков. Ведь нельзя найти даже малейших следов жилища – пустыня, поросшая глухим непролазным бурьяном. А это ведь капля в море. Ни одна русская душа не может оставаться спокойной при виде всего этого.

Сколько нужно затратить труда и времени, чтобы привести все в прежнее состояние. А потом надо учиться и учиться. Пока приходится разрушать, но недалек тот час, когда все силы пойдут на восстановление. Конечно, строить планы и мечтать о будущем в нашем семействе еще рановато, но с каждым днем это приближается и лучше будет, если радость придет неожиданно, ведь только неожиданное может принести настоящую радость.

Крепко целую тебя и сынишку.

30.10.43.

Здравствуй, моя старушка!

Сегодня вернулся из командировки. Ты себе не представляешь, как приятно после месячного беспрерывного протирания скамеек пройтись по узкой освещенной косым и холодным солнцем лесной просеке. Ноги будто бы сами собой несут и несут. Звонкий воздух приятной прохладой наполняет легкие. Словом, проветрился я очень хорошо. Почаще бы такие прогулки. Идешь и думаешь: так вот незаметно по дорогам и землянкам проходит юность и молодость. Еще годик-другой – и будем мы с тобой стариками. Так-то, родная моя, и не заметим, как дедушками и бабушками станем. Заходил я ночевать в одну деревушку и там у хозяйки такой забавный парнишка – маленький, а смышленый на редкость. Начал я с ним разговаривать, спросил: сколько 3+3, 5+4 и т.д. Все точно ответил. Тогда спросил: сколько 7+8 – он думал, считал по пальцам – ничего не получается. На столе стояла миска с вареным картофелем – он взял картофелины и сразу сосчитал. И когда утром я пошел дальше по бесконечной дороге (дорога ведь не имеет конца), так грустно мне стало, там далеко-далеко есть у меня любимая и еще какое-то новое, доселе мне неизвестное, но горячо любимое существо, так неожиданно вторгшееся в мою жизнь. А дорога длинна и бесконечна, много на ней ухабов и поворотов. За каким же из них скрываешься и вновь появишься ты, моя дорогая старушка?

Крепко целую тебя и сынишку.

Юрий.[1]

4.11.43.

Шурик!

Километры с остервенением бросаются под поезд. Но, заглатывая их, он по-прежнему остается ненасытным. Каждый из мелькнувших столбов с болью отдается в глубине, почти что в душе. Куда? Зачем несет меня это ненасытное чудовище, изрыгающее фонтаны искр в темноту ночи, ночи, темной по-южному, но пронизанной насквозь запахами здешнего климата. Любимая, почему не могу я остановить его бег, заставить мчаться в противоположную сторону, бросить впереди себя новые и новые сотни километров серебристых нитей рельс, пока они не упрутся в могучие, горные массивы. Тогда незачем будет писать эти полные тоски строки, не надо будет постоянно видеть в окне осеннюю дождливую сеть. Все стало бы понятно, близко и, главное, реально. И когда же в самом деле, родная моя, не будет необходимости употреблять это ненавистное мне, условное наклонение, а вот это самое «бы», я просто-напросто уничтожил бы!!! А в это время ты сидишь где-то далеко-далеко, окутанная легкой шалью южной ночи и смотришь с тоской на «наше» созвездие, смотришь, вспоминаешь, тоскуешь и прислушиваешься к дыханию маленького существа. Шурик, любимый, как хочу я хоть издали взглянуть на него, на нашего первенца. Ведь я даже не представляю себе, какой он есть.

Ничего, мой Шурик, кончатся кровавые дни, я обниму, расцелую вас и целый день буду таскать на руках – тебя и его – вместе.

Будь здорова, любимая, береги себя и сынишку.

Крепко целую. Юрий (Папа!!).

5.11.43.

Любовь моя!

Получил твою фотографию! Смотришь на меня такими испуганными глазами. Кто тебя напугал, моя радость, скажи, и пожалеть, и приласкать тебя некому. И худенькая такая стала, даже косточки видно. Мне больно на тебя смотреть, и я ничем не могу тебе помочь. Я теперь вижу, что с тобой стало из-за твоей не везде нужной скромности – одни мощи остались. А ты ведь обещала быть настоящим моим Шуриком и писать мне все о себе. До сих пор я еще не получил от тебя ни одного письма с описанием твоей жизни. Ведь мне хочется знать, что ты делаешь, как у тебя проходит день, и какое, так сказать, твое экономическое состояние. Наступила зима, а тебе нечего одевать. Мне даже думать об этом больно. А мне ничего не надо, потому что, ты сама знаешь, я живу на всем готовом: в лесу ведь все равно деньги мне не нужны – разве что в карты проигрывать, но ты ведь знаешь, что не люблю я этого, а вина и женщин здесь нет, так что я вышлю тебе деньги, которые все равно у меня остаются. А сейчас я хочу тебе сказать, что падать духом из-за того, что ты не можешь учиться, не надо. Занимайся потихоньку дома, читай больше.

Хорошо бы тебе спортом заняться. В твоем положении хоть зарядку качественную каждое утро делай. И вид у тебя правильный будет и для здоровья полезно. Верно ведь, Шурик? И сынишку закаляй, чтобы не получилось из него какого-нибудь «заморыша», а был бы настоящий казак.

Целую вас крепко. Юрий.[2]

11.11.43

Моя любимая!

Мне приснился сон, что ты слегка флиртуешь и поэтому посылаю тебе на устрашение сию мрачную фигуру. Живу хорошо и нахожусь в добром здравии, в чем можешь убедиться, глядя на приложение…

Крепко целую вас. Юрий.[3]

6.12.43

Любимая, родная!!!

Не подвергай мою душу такому отчаянию. Чем я заслужил такое отношение?! Если нет от тебя писем несколько дней, я уже начинаю волноваться – что с тобой? Что с малышом? Я ведь так далеко от тебя, заброшен среди снегов, болот и лесов. Единственная связывающая нас нить так тонка, и ты, в которой для меня заключается весь смысл жизни, к которой прикованы все мечты и стремления в часы досуга у маленькой печурки, ты позволяешь рваться этой нити. Зачем, зачем ты делаешь это, зачем лишаешь меня последней радости? Неужели я этого заслужил? Чем? Я также чист перед тобой, как в первый день нашей разлуки. Ты осталась для меня той же деточкой, маленьким Шуриком, в тебе смысл моей жизни, настоящей и будущей, и услышать твое слово, пусть даже горькое, пусть это будет приговор, все же лучше неизвестности.

Целую тебя. Юрий.[4]

2.01.44

Моя любимая!

Вот уже и сорок четвертый, долгожданный и желанный. Что будет? И когда я увижу тебя, т.е. вас? Никак не привыкну, что теперь у меня двое детей: ты и Миросик. Шурик, как у нас теперь хорошо. Все погребено под пушистым искристым саваном. Деревья сгибаются под тяжестью зимнего наряда. Чист и звонок морозный день. Каждый шорох, треск сучка далеко и гулко отзывается. Чуть-чуть доносится грохот артканонады, методично перерабатывающей живых людей в трупы. А здесь тишина и спокойствие – чирикают разные синички и мирно долбит гнилой сук красноголовый дятел. В такой день хочется скользить на лыжах, перекинув за плечи ружье, куда-то вдаль, навстречу солнечным бликам, ни о чем не думая, не оглядываясь назад. Легко скользят лыжи, поднимая бриллиантовую пыль, лыжня проходит вдаль двумя тонкими голубыми лентами. Жаль, что тебя здесь нет, а то я тебя здорово бы вывалял в снегу и с горки скатил бы на этом «самом» месте. Живу хорошо, и каждый день приближает нашу встречу. Я каждый раз представляю себе ее и каждый раз по-разному, а, наверное, все будет иначе. Готовь, старуха, вина – но, наверное, мы и без него будем пьяны. Давно от тебя нет писем. А как ты справляешься со всеми хлопотами и с работой?

Береги себя, родная. Крепко целую – Юрий.

10.01.44

Любимая!

Все больше и больше снега, скоро из сугробов будут торчать одни верхушки деревьев. Снег, кажется, висит в воздухе и не поймешь, куда сыпятся снежинки на землю или наоборот с земли поднимаются. Вечером луна плоская и сиянием своим превращает все в какой-то сказочный мир. Знакомый и достаточно надоевший дневной пейзаж превращается во что-то таинственное, сверхъестественное. Миллионами бриллиантовых игл сверкает снег, засыпанные снегом предметы кажутся совершенно чужими и странными. На всем лежат голубоватые тени. Словом, мне хочется, чтобы ты взглянула на этот мир хоть краешком глаза прошлась , тесно прижавшись ко мне, как «в доброе старое время» по глубокой заснеженной тропинке.

Пиши, Шурик, чаще. А я уезжаю дней на 10-15, так что письма будут реже.

Крепко целую вас – Юрий.[5]

23.01.44

Любимая!!!

Действительно, нехорошее у тебя начало нового года, родная. А помнишь, в прошлом году тоже ты болела.

Все пройдет, Шурик, бывают невзгоды на жизненном пути, бывают и радости и огорчения, но последними, к сожалению, наша жизнь больше изобилует. Будь мужественная, моя родная, пусть любовь придает тебе силы. Я понимаю, что тебе, такой молодой и неопытной во всех житейских вопросах, очень тяжело, В чужом краю, среди чужих, без мужской опоры. Но это недолго, любимая, дольше ты ждала. А обо мне не беспокойся, я живу очень хорошо, только очень скучаю по тебе.

Иногда мне кажется, что распахнется дверь и вместе с клубами морозного пара войдешь ты, румяная и улыбающаяся. Войдешь – и сразу бросишься ко мне, как будто мы вечность не виделись (и разве – не вечность?!) Когда же я смогу исподтишка наблюдать, как ты второпях что-то делая, все роняешь! Когда я смогу съесть обед твоего приготовления, даже Махач-Калинскую кашу готов есть каждый день, лишь бы вернуть поскорей прошлые дни. Прошлое не возвращается, но наше будущее, любимая, впереди. Крепко, крепко целую вас. Юрий.

2.02.44

Любимая!!!

Наконец-то и в наших болотных краях проявляется кое-какая жизнь. К сожалению, благодаря своему положению я должен оставаться в стороне от событий сегодняшнего дня. А дни такие солнечные, а ночи сине-лунные. Как хорошо мчаться на лыжах в какую-то лесную пропасть, когда деревья, мелькая, соединяются в сплошной частокол…

Любимая, я очень доволен, что у нас такой хороший сынишка получился – кто мог ожидать. Но я никак не могу представить себе, какой он есть: таких маленьких я уж очень давно не видел. Шурик, поблагодари за меня всех в детяслях. Очень трогательно такое хорошее отношение в наше тяжелое время.

Крепко целую вас – Юрий.[6]

1944 г., Заполярье

Моя родная!

К чему рыданья, жалобы, моленья,

Смири себя и думай о другом.

Быть может, никогда не проскрипят ступени

Под кованым солдатским сапогом.

И, может, никогда сквозь снеговую замять

Не проблеснут любимых глаз огни,

Мое письмо последнее на память

О невозвратном счастье сохрани.

Утерян счет утратам и разлукам,

Прожорлива голодная война,

Быть может, к нашим сыновьям и внукам

Придут любовь и мир, и тишина.

Я верю и надеюсь… А ныне,

Наперекор всевластию свинца,

Ты сохрани в своем малютке сыне

Солдатское бессмертие отца (Сурков).

Любимая! Какие хорошие стихи, правда? Я тут почти одичал, но иногда растрогаешься, достанешь из «сундучка» синенькую книжечку – твой подарок и…

Ведь «в твоих глазах увидел море,

Голубым колышется огнем.»

Крепко, крепко целую тебя и сынка. Юрий.

04.03.44

Любимая!!!

Небольшой деревянный городок, утонувший в снежных сугробах, вмерзшие на рейде корабли. Снег и скалы, безбрежная серебряность и порывы ветра – то жесткие, колючие, то мягкие, несущие теплое дыхание великого Гольфштрема.

Сквозь леса и болота, сквозь занесенные снегом и общипанные войной города и деревни, примчало меня сюда лязгающее и дышащее существо. До боли яркие дни с дивной игрой снежных переливов, чужие туманные утра… Чужая страна…[7] Непривычные дали и даже дым из труб какой-то не тот. Война совсем не чувствуется, разве что только в театре и на улицах большинство с погонами, да воздух сотрясается от беспрерывного воя самолетов – «второй фронт».

Шурик! Сколько тысяч километров разделяет нас! Просто страшно себе представить. Но мне пока здесь нравится. Вообще, всякая новизна действует на человека возбуждающе, захватывает внимание, отвлекает от разных размышлений. Действительно, где уж я не побывал за это время. От моря и до моря. Дальше ехать некуда и значит, скоро к тебе, домой. А где же наш дом, моя радость? Оказывается, дома этого у нас и нет. Но ничего, родная, все как-то устроится. Главное, ты не грусти, береги себя, не скучай, и все будет замечательно.

Больше прошло, меньше осталось. Крепко целую вас – Юрий.

19.03.44

Любимая!

Мы пройдем с тобой прогуляемся,

Пускай люди на нас подивуются:

Не то брат с сестрой,

Не то муж с женой,

Не то сиз голубь с голубкою…

Так в старинной песне поется, а когда сбудется – уж никак не могу сказать, но жажду всей душой, чтоб скорее, любовь моя. Тоскую я, Шурик, по тебе жутко, ведь весна сейчас даже и у нас.

Вспоминается другая весна – с грязью и солнцем и с нашей первой встречей, такой смешной и наивной. Когда и где это было… куда девалось… Какие слова говорила, говорила ли ты тогда… Помнишь, как мы ехали в поезде, как в страшной давке штурмом брали вагоны. А потом вечер, мы вдвоем в чужом доме, и так нам было хорошо…

Крепко целую тебя и сынка. Юрий.

10.04.44

«Темная ночь… только ветер…»

Шурик! А ночь-то совсем не темная, а наоборот… Луна будто раскаленная сковородка – даже читать можно. Уже слышно и у нас первое дыхание весны – особенно вчера и сегодня – дни почти что летние, даже дороги почернели и ручьи, ручьи, ручьи весело и бурно куда-то торопятся. А вечером опять все-все застывает под мертвящим светом «всевидящей». И так всю жизнь…

«Ночь, ледяная рябь канала,

Аптека, улица, фонарь…»

Так кажется? Я, правда, теперь очень мало читаю. Да и старое уже забывать стал. Лишь одна голубенькая книжка у меня на столике в землянке…

…Никогда я не был на Босфоре,

Я тебе придумаю о нем.

Все равно глаза твои как море

Голубым колышутся огнем…

Эх, глаза, вы глаза, где-то вы сейчас? Глубокие, темные и такие грустные, грустные даже сквозь смех.

А иногда в них промелькнет какая-то искра, дикая даже, и опять грусть. Почему? О чем?

Ты, моя старушенция, поменьше грусти обо мне – я ведь знаю, что у тебя чуть что и уже оттепель начинается – капает из глаз. Живу я отлично и ничего со мной не может произойти в том состоянии, в котором я сейчас нахожусь.

Береги себя для будущего. Как там наш сынок? Еще не начал разговаривать?

Крепко целую вас – Юрий.

19.05.44

Родная моя девочка!

Неожиданно утром улетаю в командировку. Куда? Не знаю и сам. На сколько? Дней на 10-15. Писать в этот период не смогу, так что не беспокойся. Будь здорова. Целую тебя и Славика.[8]

29.07.44

Шурик, родной мой!

Не пиши мне таких душераздирающих писем. Если меня не станет – ты узнаешь своевременно. Но пока такой возможности нет, так что можешь не волноваться.

Шурик, я знаю, что тебе, такой маленькой и беззащитной, нелегко быть одной, среди чужих… Твои письма пропитаны такой тоской и еще сама себе внушаешь разные ужасы… Такое настроение ни к чему хорошему не приведет – ты ведь молодая, в тебе должна кипеть жажда к жизни, а ты киснешь, как какая-то бальзаковская гранд-дама.

Не надо, Шурик, все пройдет, кончится война, и опять мы будем вместе, как давным давно…

Крепко целую. Юрий.

4.09.44

Шурик мой!!!

Ты пишешь письмо мне, родная,

В пылающий адрес войны.

Как долго ты пишешь его, дорогая,

Окончишь и примешься вновь.

Зато я уверен, к переднему краю

Прорвется такая любовь.

Давно мне из дома

Огни наших комнат

За дымом войны не видны.

Но тот, кого помнят,

Как дома и в дыме войны.

Теплее на фронте от ласковых писем.

Читая – за каждой строкой

Любимую видишь

И родину слышишь

Как голос за тонкой стеной.

Мы скоро вернемся. Я знаю. Я верю.

И время такое придет,

Останутся грусть и разлука за дверью,

И в дом только радость войдет.

И как-нибудь вечером, вместе с тобою

К плечу прижимаясь плечом,

Мы сядем и письма, как летопись боя,

Как хронику чувств перечтем…

Это поэт Уткин. Написано будто специально для нас. Верно, родная? Уже второй год разлуки. Второй год и нашему потомку. Поцелуй его и поздравь за меня. Я только сегодня вернулся из лесов дремучих и пишу эти строки под яростный свист осеннего северного ветра, вздымающего и волнующего седую Онегу. Озеро серое и угрюмое, как небо, где-то ярдом совсем сливается с ним. В воздухе кружатся первые белые мухи и хотя к их царству ведет длинная и ужасно болотистая дорога, но чувствуется, с летом все покончено. Как хочется догнать его, хочется давно невиданного солнца и увидеть тебя и моего дорогого сыночка. Крепко целую вас – Юрий.[9]

ххх

“Когда человек уходит, он все земное оставляет людям. С собой берет только мысли. Какие они? О чем? Никто никогда не узнает. Мне всегда казалось, что неуловимые мысли ушедшего еще долго находятся среди нас, земных, и ищут с нами контакта, а не найдя, исчезают…”

Это строчки из дневника Юрия Евгеньевича Бабина, чьи мысли и чувства, сохраненные преданным сердцем его “милого Шурика” находят свой отклик до сих пор и, хочется надеяться, будут находить еще долго-долго. До тех пор, пока жив человек и жива любовь.