С Игорем Николаевичем беседуем у него дома. Живет он в обычной квартире, без всяких евроремонтов. В кабинете, где мы сидим, главное украшение составляют стеллажи с книгами. Основательный письменный стол, без компьютера, хотя профессор с IT-технологиями в прекрасных отношениях уже много лет.
На юбилее Игоря Николаевича врачи поразили своими сочинительскими талантами и остроумием, блеснули чувством юмора даже официальные лица. Игорь Николаевич шуткой снимал патетику, если кого на нее тянуло. И все же, все же…
— Игорь Николаевич, почему вы так неюбилейно начали свой вечер?
— Мысли о профессии все больше меня посещают. Это не из серии, что раньше нарзан был крепче и женщины красивее… Я продолжаю работать, встречаюсь с большим количеством людей, консультирую. И куда бы ни зашел, всё сводится к денежным делам. Сегодня деньги — основа медицины, они решают всё. Все разговоры в ординаторской, между сестрами идут вокруг денег. Никогда такого не было!
Громадное количество недовольных со стороны родителей. Меня часто приглашают погасить остроту конфликтов, и я понимаю, что врачи с родителями мало разговаривают, нет у них доброжелательного тона. Они полагают, что не должны опускаться до уровня не очень культурной мамы. Это неправильно: у врача много детей в отделении, но у этой мамы один ребенок! Да, иногда родители преследуют финансовые цели, хотят получить денежную компенсацию. Но чаще в конфликте виноваты все-таки врачи, которые не умеют разговаривать, объяснять ход лечения. Это нужно делать даже когда лечение плохо кончается. Вот недавно умер 700-граммовый ребенок, с тяжелыми пороками. Было несколько операций, маме всё объясняли про состояние ее ребенка. И она потом сказала: «Спасибо, я знаю, что вы делали всё возможное для его спасения».
Надо много разговаривать с детьми-пациентами — на мой взгляд, начиная с пяти-семилетнего возраста. И с людьми, много читающими о заболеваниях, в том числе в интернете. Многих врачей это раздражает, но нужно уметь объяснять. А если у врача на первом плане заработок, он совместитель в нескольких местах, значит, ему разговаривать некогда.
— Вы много говорите, и в ваших книгах тоже, о воспитании. Немодная тема, сейчас на первом плане больше успех, карьера. Цитирую вас: «Все наши беды от плохого воспитания», «Я не получил аристократического воспитания. Меня воспитали улица, люди, хорошие книги». Это действительно так?
— Корень всему добру и злу — воспитание. С женщинами в больнице я всегда первым здороваюсь, мама научила когда-то, а улица не переучила. Мама до революции окончила классическую гимназию, где получила хорошее воспитание. Она и ее друзья не были аристократами, они происходили из мещан.
Всё начинается дома, детей воспитывают телевидение, ужасные мультики. Они теперь не смотрят «Каникулы Бонифация», «38 попугаев», «Варежка», предпочитают стрелялки. Родители детьми не занимаются, школа не занимается… Мой правнук неформальную лексику уже в первом классе употребляет, на улице подхватил. Это не значит, что я эту лексику не употреблял. Но постепенно, общаясь с определенным кругом лиц, избавлялся от нее. Свою ущербность испытывал всю жизнь. Стеснялся пойти куда-то, потому что боялся, что не так буду говорить. У меня этот комплекс существовал всю жизнь.
Кругом хамство, оскорбления — всё от плохого воспитания. Смотрю иногда с балкона на детский сад. Дети не дружат между собой, а ссорятся. Кого-то не принимают, отгоняют, без конца какая-то конфликтная ситуация. И кстати, редко гуляют, сидят в помещении — оказывается, у них занятия все время. Дети разучились играть!
Всё это вместе взятое привело к тому, что наше общество такое неделикатное, неулыбчивое. Мне от этого тошно… И еще с ума сошли с этими деньгами. Когда после института молодым врачом я приехал в Кандалакшу, стыдно было спросить, сколько будут платить.
Американские врачи, студенты намного добрее. Иногда меня посещает мысль: может, потому, что не хотят потерять свою работу? Если они не будут добрыми, их могут уволить. Но все же нет, не поэтому…
— Помню картинку конца 80-х. Врач еле втискивается в переполненный автобус, чтобы попасть на работу. Его и толкают, и пинают, и на ноги наступают… С ужасом на это смотрю, зная: этот врач делает младенцам спинномозговую пункцию, он должен быть спокоен, а рука его тверда. Это ведь тоже неправильно, когда врач не может позволить себе машину купить, чтобы спокойно добраться до работы…
— Если бы я жил так, как мой американский коллега, у которого я был в гостях… Он не поверил, когда узнал размер моей зарплаты. Да, можно бороться за достойную зарплату, но это не должно быть идеей фикс. Врач и учитель — профессии миссионерские. А деньги и даже разговоры о них снижают пафос профессии.
— Вы цитировали слова Степана Хотовицкого, известного врача XIX века: «До семилетнего возраста всякое учение дается детям чрезвычайно вредно, служит началом многих болезней и препятствует правильному развитию тела». Очень актуально! Родители сейчас помешаны на раннем интеллектуальном развитии детей.
— Даже не интеллектуально развивают, а образовательно. Дети все время заняты, каждый старается рано образовать ребенка, с одного кружка ведут на другой… Родители стараются, чтобы дети были вундеркиндами. Это очень вредно. Мозг человека не изменился! Я автомобилист, потому приведу такую аналогию. Вот у машины предельная скорость 220 километров, но ездят со скоростью 120, остальное ее ресурс. То же и с человеком происходит. Для чего-то ведь придумано, чтобы мозг был задействован на 15 процентов, а все остальное не занято? Уже в школу экзамены сдают! Кому это нужно?!
Детей заставляют изучать языки, в то время как в естественной среде им это без усилий дается.
— Раньше в состоятельных семьях бонны были…
— У меня в детском саду была бонна, папа и мама отдали меня в немецкую группу. Бонна с нами только по-немецки разговаривала. Бабушка Евдокия Федоровна называла эту затею моей мамы барскими капризами. Потом я изучал английский, а немецкий, песенки разные, с пятилетнего возраста не забыл. А когда ребенка специально заставляют язык учить… В школу приходят 20 процентов больных детей — и зрение, и слух, и осанка не в порядке, а выходят 20 процентов здоровых. Дети хилые, как разденутся — стыдно смотреть. Они стали намного болезненнее. Питаются всухомятку, много болезней желудочно-кишечного тракта. Правда, теперь обследования хорошо ведутся…
Дети не бегают, не стало в больнице детского крика, от которого когда-то мы уставали. Сидят такие кнопики сгорбившись, смотрят в мобильники, кто постарше — уткнутся в ноутбуки. Дети не играют — что-то не то с ними происходит! Мы ужасно относимся к детям.
— В своей книге «Синдром жестокого обращения с ребенком», во второй ее части, вы писали, что в России нет закона относительно этого синдрома. Ваша книга лежит на столе у уполномоченного по правам ребенка в России Павла Астахова, он сам об этом говорил в Петрозаводске. Но закона так и нет…
— Закон повышает ответственность всех сторон: родителей, государственных организаций, медиков, социальных работников и даже библиотекарей и тех, кто делает вид, что этого нет. Недавно принятый в Карелии указ о порядке регистрации синдрома жестокого обращения с детьми по непонятной причине не включает работников образования в перечень тех, кто должен сообщать о таких случаях! Оказывается, юридическая служба правительства всё переделала.
По американскому закону люди 24 специальностей несут ответственность в случае, если они не сообщили о синдроме жестокого обращения с ребенком, подозрении на него. Если в США семейный врач пользует семью, видит неблагополучие с детьми и не сообщает об этом, его, когда дело раскрывается, лишают лицензии. В американском законе прописаны меры помощи семье, если там трудная ситуация. Могут, допустим, увеличить ей социальное пособие. Был в США период, когда курящих беременных женщин заключали в тюрьму. Теперь пытаются вылечить.
Знаете, сколько в США стоит работа по синдрому жестокого обращения с детьми? 124 миллиарда долларов в год. Сюда входят выявление случаев, помощь семьям, создание приютов и многое другое, на что существуют специальные службы. Когда поступает обращение, а в год их бывает свыше 3 миллионов, оно должно быть разобрано в течение 72 часов, а у нас рассматривают месяцами, а то и годами. В Петрозаводске как-то обратили внимание на одну асоциальную семью — ребенок ползал по полу, весь в испражнениях, синяках… Суд не разрешил забрать его из семьи, вынес решение, что с ней надо работать. Какая работа, ребенка надо было срочно забирать! Малыш умер…
С моей точки зрения, если брать еще и образовательную запущенность и психологическое насилие, то 95 процентов детей России могут быть отнесены к категории детей с синдромом жестокого обращения. И что мы получим в следующем поколении? Не понимает этого руководство страны, все живут одним днем. Проект закона о синдроме жестокого обращения с ребенком в нашей Госдуме лежит уже очень давно. Мне объясняют, что он слишком затратный.
— Гуляет много страшилок о ювенальной юстиции. Собираются обращения против ее введения, людей пугают историями, будто детей начнут массово изымать из семей по малейшей жалобе. Хотя опыт введения ювенальных судов в некоторых регионах России доказывает, что они идут во благо несовершеннолетним правонарушителям, которых судят специально подготовленные судьи, и такая жесткая мера как лишение свободы избирается в крайнем случае. Недавно в Петрозаводске на фестивале «Сталкер» показали фильм Светланы Свистуновой «На перепутье» об опыте ювенальных технологий в Ростовской области. Подростков не лишают свободы, с ними работают психологи, не бросают семьи в трудной ситуации, в результате рецидивы сводятся к нулю.
— Это же разумно, потому что так же возникла детская медицина. У детей своя психология, нужно, к примеру, уметь разговаривать с подростком, который готов выброситься из окна. Ювенальный суд — психологический суд. Для детства должно быть всё свое. Хотовицкий говорил: «Для дитяти врач должен быть женщина». То есть младенца должна лечить женщина, у нее более подходящие физиология и психология. И судьей для подростка чаще должна быть женщина.
Я был в США в ювенальном суде по поводу жестокого обращения с ребенком. Отцу запретили в течение месяца приближаться к дому, где живет его семья. У нас женщина чаще всего уходит с ребенком, скитается по углам, а там иначе: «Ты, сукин сын, изволь уйти!».
— Вы писали в своей книге еще в 2008 году, что очень нужны уполномоченные по правам ребенка. В Карелии недавно появился уполномоченный — Марина Зверева. Что вы ждете от нее?
— Без уполномоченного по правам ребенка не должны приниматься документы, касающиеся детей. Как могли без Зверевой принять указ о порядке регистрации синдрома жестокого обращения с детьми? Нам в свое время много помогал Марат Тарасов, когда был уполномоченным по правам человека, благодаря ему мы могли достучаться до руководства республики. Уполномоченный — очень нужный человек. К сожалению, пока я не встретился с Мариной Зверевой. Думаю ей позвонить. Уполномоченный по правам ребенка необходим по той же причине, по которой должна у нас быть ювенальная юстиция.
— Вы много пишете в своих книгах об образовании, ввели понятие кроссвордного образования, вы убежденный противник ЕГЭ. Цитирую вас: «Всё начинается в школе: грамотность, кругозор, любовь к чтению, построение умозаключений, принятие решений». Но вы же не можете не согласиться, что система образования нуждается в реформировании?
— Во времена Чехова медицине учились пять лет. Прошло сто лет, учимся шесть лет, а объем знаний вырос в сто раз. То же и в школе. Моя мама училась в гимназии, они не были загружены так, как современные школьники, но они знали, как учиться. Знали французский, историю, потом каждый многого достиг в своей профессии. Их не перегружали, всему учились философски, они рассуждали, были большими спорщиками. Не было в дореволюционном образовании такого начетничества, как сейчас.
У нас есть на медфаке тестовый контроль — 100 вопросов. Мы проанализировали тесты — 40 процентов никогда не пригодятся. Студенты эти тесты выучили наизусть и отвечают за час, хотя на экзамен отводится четыре часа. Умение оценивать, рассуждать, соглашаться или не соглашаться — этому нужно учить. Дискуссии, споры — это самое ценное в нашей жизни. Помню, когда студентом я сдавал терапию, профессор сказал: «Какую глупость говорит, а как разумно!» И поставил четверку.
ЕГЭ — потеря времени. «Какую должность занимал В.И. Ленин с 1921 по 1923 год?» Кому это нужно в медицинском тесте? Я писал лет шесть назад в «Медицинской газете», что тест-контроль — несусветная глупость. После публикации на меня в университет поступил донос из Минздрава…
— Вы как-то писали, что приобщать студентов к прекрасному нужно в добровольно-принудительном порядке, вспомнив музыкальные лектории в пору вашей учебы в Ленинградском мединституте. Меня всегда поражают ваши точные оценки, когда мы с вами оказываемся рядом на концерте…
— У нас на медфаке есть группа преподавателей, которая интересуется музыкой, живописью. Есть студенты, которым это интересно. Почему бы не посетить концерт? А какой у нас стал Национальный музей!
Почему не организовать музыкальный лекторий? В университете должны быть традиции. День студента 1 сентября — не собирать на лестнице перед главным корпусом студентов, а устроить праздник. Проводить день Гиппократа, День Архимеда и так далее по факультетам. Это же студенты, им должно быть интересно!
Предлагал раз в год для ученого совета устраивать актовую речь известных профессоров. А почему наших профессоров не посвящают в почетные профессоры? Должны быть традиции, своя символика. Еще 16 лет назад все это предлагал… Был в университете Тарту. Какие там традиции!
— Игорь Николаевич, ваша семья много претерпела в XX веке, отец был репрессирован, вы с матерью скитались по стране. Многие с такой биографией ведут себя всю жизнь тише воды. А коллеги отмечают ваше гражданское мужество, говорят, что вы не раз первым вставали из окопа, чтобы защитить товарища. В вас нет страха, это удивительно…
— Есть! Я заставляю себя… Хотел даже написать эссе «Страх», да Гранин опередил меня. Страх руководит нами, но я преодолеваю его, потому что ужасно обидно: 80 лет прожил и всё время борьба.
— Грустная у нас получилась беседа…
— Я оптимист на самом деле. Иду на работу и радуюсь. Сегодня на обходе девочку выздоравливающую увидел, и настроение сразу улучшилось.