Подобной публикации у нас еще не было. Доктор исторических наук Юрий Савватеев предложил доктору философских наук, поэту Юрию Линнику ответить на четыре анкеты, желая, по его словам, «заглянуть внутрь Линника».
Юрий Савватеев и раньше слышал о Юрии Линнике как о преподавателе, философе и поэте. Но когда несколько лет назад познакомился с ним поближе, был потрясен масштабом личности этого человека.
— Как возникли мои вопросы? – спрашивает Юрий Александрович Савватеев. – Спонтанно. Возникло желание заглянуть внутрь Линника, чтобы лучше узнать, а главное понять эту незаурядную личность. В нем многое привлекает: необычайно широкий кругозор интересов, трудолюбие, открытость, бескорыстие, интерес к истории Карелии и Русского Севера, отношение к природе, книгам и многому другому. Это оригинальный поэт, писатель, коллекционер. Деятель культуры, образования, науки – словом, мыслитель, энтузиаст и подвижник. Ответы доставили мне истинную радость. Они содержательны, откровенны, наводят на размышления. Это первый шаг к более полной автобиографии «Я – Линник». Мы все в долгу перед ним. Далеко не в полную силу мы используем его наработки, творческий потенциал для развития Карелии и России. Стыдно, что изданием и распространением своих творений ему приходится заниматься самому. Пора приступить к изданию избранных произведений Юрия Линника в 10 томах. В каждой библиотеке должен быть уголок Линника. Чаще должны проходить творческие встречи с ним в библиотеках, Национальном музее, архиве, в общественных организациях. Кстати, он совсем не избалован наградами. Это упущение тоже можно наверстать.
Четыре анкеты Юрия Савватеева для Юрия Линника
I. Ваши представления о счастье?
– Знакомо ли вам счастье «без причины»? Как вы его себе представляете?
Беспричинное счастье?
Радость без внешнего повода?
Самодовлеющий восторг бытия?
Это даётся в прекрасных мгновениях – это нельзя удержать надолго. Такова природа нашего мира. И нашей экзистенции.
На пике звёздных мигов осознаёшь главное: ты есмь – ты приобщён к великой мистерии существования.
Это ли не упоительно?
Это ли не величайшая удача – заявиться в сём мире? Событие крайне маловероятное! Но оно случилось.
Люблю строчку Николая Асеева: Что такое счастье? Соучастье.
И сопричастье!
Сопричастье всему!
Сопричастье самой бесконечности, от которой захватывает дух!
Всё своё – близкое – родное.
Нет ничего чужого!
Подобные ощущения сродни экстазу. Или космическому сознанию. Они благодатны. А это главная ценность: благодать. В ней счастье.
– Как часто вы встречали абсолютно счастливых людей?
Не встречал!
Счастье в реальности – всё же асимптота: нечто недостижимое в полноте своего совершения и завершения.
Бытие во времени трагично.
Абсолютное – это для вечности.
Или для утопии.
О, я люблю утопию! Вот её суть: проекция небесного на земное – безусловного на условное – абсолютного на относительное. Как бы форсаж Преображения. Я в нём участвую.
Хорошо сказал последний оптинский старец Никон: «Бесскорбного бытия не было, нет и не будет».
Это в дольних измерениях.
А в горних?
Я – максималист.
Я верю в абсолютную любовь – абсолютное совершенство – абсолютное счастье.
– Как счастье пришло к вам лично?
Как чудо рождения! Через маму пришло ко мне счастье.
Увы, но я – как и большинство людей – постоянно разменивал дар жизни. Как ни жаль, но великому императиву – memento mori – в нашем лже-оптимистическом обществе не учат. А зря!
Вот ретроспектива: жизнь предстаёт как чересполосица – то белое, то чёрное; то поднимает вверх – то бросает вниз. Минор всё же преобладает над мажором.
Белого и полётного могло быть больше!
Не могу назвать себя несчастным человеком.
Но и счастливым тоже.
Думаю, что большинство людей на планете Земля – в конечном счёте, при самой строгой мерке, subspecieaeternitatis – являются неудачниками.
Досадно!
Локоть хочешь укусить: столько разбазарено – пущено в распыл. Бесчеловечный социум всемерно содействовал этому.
– Как философия и философы понимали и понимают счастье?
Здесь широкая амплитуда: от грубого гедонизма (бери как можно больше здесь и сейчас) до мистических устремлений (ищи счастье в запредельных сферах).
Выскажу своё понимание.
Если понимать Бога как идеал и цель, то счастлив тот, кто в наибольшей степени реализовал своё богоподобие – приблизился по степени любви, добра, знания к этому великому экстремуму.
Я скорее атеист.
Но идею Бога считаю конструктивной и эвристичной.
Бог нам открывается прежде всего как Творец. Так вот: божественная креативность в моих глазах – высшая форма счастья.
Творю как Бог!
И в эти моменты счастлив.
– Как влияет на понятие и восприятие счастья время?
И советское, и постсоветское время работают на генерацию несчастных людей.
Жизнь движется не по рельсам.
Трудности неизбежны.
Но страшно, когда эти трудности создаются искусственно – когда человеку не дают самореализоваться.
Конечно, и в авторитарном обществе возможно счастье, но всё-таки с этим понятием прочно увязывается демократия.
– Что такое счастливый случай? Как часто он вас посещал и посещает?
Это вопрос о соотношении судьбы и свободы.
Вопрос предельно сложный, антиномичный! Всю жизнь я бьюсь над ним. Но до его разрешения далеко. И есть ли таковое?
Свобода немыслима без случайности.
Можно сказать так: свобода рождается в игре случая – производна от неё.
Но вот контроверза! Интуитивно мы чувствуем со всей достоверностью: то умаляя нашу свободу, то подыгрывая ей, в нашей жизни действует некое предопределение – некая предзаданность.
Это высший замысел о нас?
Наш талан?
Наша доля?
Счастливый случай я трактую как совпадение необходимого и произвольного – их синергия даёт воодушевляющие, воистину ошеломительные результаты.
Случай попадает в точку!
Непредсказуемый, знобящий своей новизной, он кажется сказочным подарком… судьбы.
Опять извечное противоречие!
Не в нём ли пружина становления и развития? О механизме её действия мы знаем очень мало.
В моей жизни случались чудеса.
Яркие!
Незабываемые!
Если взять другое сечение, то можно сказать так: творческий процесс – это цепная реакция счастливых случаев. Хорошо сказал мой любимый Андрей Вознесенский: Стихи не пишутся – случаются.
Верю, что счастливый случай – он не за горами – принесёт России свободу. Рациональные, предвычислимые пути к ней сегодня отсутствуют.
II. Самоанализ. Самооценка. Критика и самокритика
– Что представляет из себя Ю.В. Линник как индивид, как личность, как индивидуальность?
Хотел бы увидеть человека, который мог бы честно и адекватно ответить на подобный вопрос!
Кто бы ответил на него за меня!
Дельфийское γνῶθι σεαυτόν – познай себя – я не смог осуществить.
Интроспекция способна дать только субъективные результаты. Вероятность самообольщения тут весьма велика. Бегу равно как самовозвышения, так и самоумаления. Себя не знаю.
Для объективного ответа необходим взгляд со стороны. Он обретается в диалоге. Великое понятие! Я ли не поклонник М.М. Бахтина? Но скажу честно: к диалогу я плохо приспособлен. Человек замкнутый и одинокий, я всю жизнь строил защитную раковину – и весьма преуспел в этом. Редко и неохотно высовываюсь наружу. Изоляция стала основным параметром моего бытия. Кто-то видит в этом – и тут наличествует парадокс – вызов, эксцентричность. Ну и что? Меня это ничуть не заботит – говорю смиренно, без всякой гордыни.
Линник плохо понимает других.
Но и другие плохо понимают Линника!
Напомню тютчевское: Другому как понять тебя?
Многие считают меня ненормальным – то бишь сумасшедшим. Это закономерно для мира, где довлеют недоброжелательность и подозрительность. Смешно обижаться!
Моя самодостаточность несомненна. Это не есть ни достоинство, ни недостаток. Просто это моё.
По поводу дифференциации понятий, содержащихся в вопросе. Тут я всецело согласен с А.Г. Асмоловым: индивидом рождаются, личностьюстановятся, а индивидуальность отстаивают.
Добавлю немного от себя:
– если мой условный Бог – личность, то и я, Его образ, обязан быть личностью, противостоящей обезличивающему влиянию социума; личностное начало в моём понимании – одна из нетварных энергий Бога; моя личность – Бог во мне; я, личность – икона Бога;
– эволюция идёт по пути прогрессирующего накопления разнообразия; качество неповторимости, непохожести, уникальности неуклонно нарастает – и на пике этого процесса мы находим человеческую индивидуальность; трудно отстаивать право быть собой – общество действует как нивелир; в этом противостоянии – как мне кажется – я имею некоторые успехи.
– Сложилась ли собственная самооценка? Меняется ли она? Как влияет на повседневную жизнь?
Тут лучше занизить, чем завысить!
Ненавижу амбициозность.
Спасибо родителям: скромные люди, они надёжно привили своему отпрыску это качество.
Мне привычно и комфортно держаться в тени.
Конечно, мне знакомы моменты творческого самоупоения, без этого нельзя, но я тут не зарываюсь: на смену эйфории всегда приходит трезвый анализ.
Самокритичность: это качество во мне несомненно и неизменно.
Вероятно, дефицит честолюбия привёл к тому, что у меня нет карьерных достижений. Я об этом не сожалею.
– В какой мере вас интересует мнение о вас окружающих? Насколько верно и точно подмечаются ваши достоинства и недостатки?
Вспомним Александра Сергеевича Пушкина: Хвалу и клевету приемли равнодушно. Для меня это принцип – правило – закон. С чувством неловкости я читаю что-то хорошее о себе. Читаю по диагонали! А то и вообще не читаю. Меня смущает похвала.
Что касается брани, то тут я проделал вполне определённую эволюцию: если в юности болезненно относился к негативным высказываниям о себе, то теперь проявляю полную терпимость – уважаю право людей судить обо мне как им заблагорассудится.
От похвалы и ругани я отличаю конструктивную критику. Это тоже моё эволюционное обретение: к такой критике я прислушиваюсь – и очень её ценю. А раньше порой ошибочно принимал за хулу. И ершился. Готов работать над собой до бесконечности.
Как резюме: мнение о себе окружающих меня не очень заботит – жалко тратить время на имидж. Я ведь не на людях. И вообще: люблю незаметность – даже скрытность.
– Кто ваши недоброжелатели и враги? Есть ли они?
Несмотря на всю мою доброжелательность и мягкость, таковые, увы, были всегда – и сильно умножились в последние годы за счёт рериховцев-сектантов. Своих врагов я могу презирать. Но зла им не желаю. До мести никогда не опускаюсь. Что касается прощения врагов и любви к ним, то об этом думал и писал много, но до этой предельной планки человеческого благородства – скажу прямо – не дорос. А хотел бы!
– Что вас в жизни особенно радует и особенно обижает (оскорбляет), вызывает негодование?
Неблагодарность!
Часто именно с неё начинается нравственная гибель человека.
Презираю сервильность.
– Впадаете ли в гнев, нетерпение?
Бывает!
Срываюсь.
Такое случалось даже по отношению к моей любимой маме. Стыд за это не оставляет до сих пор.
– Что вы цените в себе превыше всего?
Ценю в себе – и говорю об этом с гордостью – умение смотреть на мир сквозь призму поэзии. Это так здорово! Подлинное – опознано, ложное – отвеяно. Я обладатель несметных духовных сокровищ.
– Что вам больше всего нравится и не нравится в людях, их отношениях, поступках, пристрастиях?
Как-то иду по Бережной Дуброве, что на Онеге, – и встречаю старушку. Затеваю разговор. Она говорит мне: – Поживите здесь – добра наберётесь. Меня пронзили эти слова.
Тянусь к доброму!
Его всё меньше и меньше в нашем безблагодатном мире.
Нравится в людях доброта – сочувственность – сострадательность.
Отвращает завистливость.
И желание как-то подгадить, напортить ближнему.
Это бесовское.
Оно меня ужасает.
– Как проходят ваши юбилеи и дни рождения? Кто и как поздравляет? Что радует и что огорчает?
Благодаря Виктору Николаевичу Степанову отметили 50-летие. А потом всё проходило тихо. Дни рождения не праздную. Поздравляют немногочисленные друзья.
– Что значит для вас «свободное время»? Необходимо ли оно вам?
А у меня всё время свободное. Я ведь Homoludens– человек играющий. Чередую игры. Вот плету ажурный венок сонетов – вот работаю над новой лекцией – а вот рассматриваю коллекцию бабочек. Где труд, а где релаксация? Тут имеет место замечательная амбивалентность!
Всегда заняты и ум, и сердце.
Всегда наличествует деятельность.
Простоев не бывает.
– О роли СМИ, Интернета, кино, книг в вашей жизни?
У меня одно радио – обожаемая «Свобода».
Одна газета – чудесный НГ Ex Libris.
Интернет открыл для себя поздно. Восторг! Это форпост свободы.
Перед кино в большом долгу – надо бы многое посмотреть.
А книги? О! Тут я фанат. Моя библиотека изоморфна моей модели мира. Она великолепна. Вкладываюсь в неё беззаветно.
– О вашей общественной работе?
Это понятие вызывает ассоциацию с пресловутыми партийными поручениями. Насильственное, вымученное, пустопорожнее! Слава Богу, хоть этой мерзости теперь нет. Но если по большому счёту, то вся моя работа – общественная. Для кого я создаю Полимусейон? Для общества! Другое дело, что ему в нынешней его форме всё это не нужно – мои усилия остаются втуне. Чаю лучшего.
III
– Что помните о детстве?
У меня культ собственного детства. Оно прошло в сказочной Сортавале – городе финского модерна.
Из своего детства я сделал личную религию.
Я поэт и философ детства. Как даос, я постоянно возвращаюсь в эту пору – и черпаю из неё.
– Какую роль в вашей жизни сыграла школа, преподаватели (учителя), сверстники?
Моя первая учительница Елизавета Андреевна Шарапова воплощала лучшие черты народной интеллигенции. Благодаря ей я стал классическим юным натуралистом. Средняя школа разрушила эти интересы. Но потом они восстановились!
Сверстники: тут было много светлого, романтичного. Друзья детства! Лучшие ушли из жизни – и уже давно – трагически: катастрофы, самоубийства. Так что на роковой очереди – по выражению Ф.И. Тютчева – остался я один.
– Когда вы начали писать и читать? Какое место в вашей жизни занимало чтение?
Грамоте научился до школы. Сразу стал книгочеем. Родители умело формировали мою детскую библиотечку – поощряли интересы, очень рано обретшие определённую серьёзность.
– Как протекала ваша повседневная жизнь в кругу семьи и в школе, на каникулах?
– А как в Раю! Так теперь видится начальная пора – ретроспектива даёт только светлое.
– Как рано вы начали выезжать из родного дома в близлежащие и более отдалённые места?
Близлежащее – это Валаам: он оказал на меня колоссальное воздействие. От Сортавалы до него рукой подать. На Святом острове я играл в пещерке Александра Свирского. Полученная тогда благодать зарядила меня на всю жизнь!
Отдалённое – это Петербург: поездки туда тоже были долгими и регулярными.
Сегодня я вожу экскурсии по боготворимому Петербургу.
Это от детства.
– Влекла ли вас «заграница»? В каких странах успели побывать к настоящему времени?
Заграница – вот: 1972 г. – Египет, 1973 г. – Югославия, 1976 г. – Япония. Потом – в 1990 и 1992 гг. – Германия: подарок незабвенного Вольфганга Казака.
В Японии у меня сочинилось такое четверостишие:
Ползёт по дну свободный краб,
Свободной предаваясь думе.
А я, простой советский раб,
В зловонном залегаю трюме.
Для заграницы нужны деньги. Нужна возможность свободно выбирать маршрут.
Иначе – верхоглядство.
Профанация полная.
И чувство досады по возвращении.
Групповой туризм отвратителен. Поэтому путешествия я заменил книгами и альбомами. Мною воспеты многие цивилизации, чьих памятников я воочию не видел.
– Как часто и кому вы писали письма? Переписка в вашей жизни?
Было в моём кругу такое явление: постлюбищевская переписка. Понятие ввёл Ю.А. Шрейдер. Ученики и последователи А.А. Любищева вкладывали свои умы в эпистолию. Для условий несвободы это был оптимум. Тома переписки! Отложился целый пласт культуры. Сейчас исследователи и издатели начинают его поднимать.
Я передал в наш архив много бесценных писем ко мне. Отправители – ярчайшие люди эпохи: судьба сподобила держать связь с ними.
В условиях Интернета всё изменилось.
– Как вы относитесь к своему здоровью? Бережёте ли его?
Очень небрежно отношусь.
– Что такое коллективизм в вашем понимании. Нужен ли он вам лично и вашим близким?
Где-то я человек асоциальный. Коллективы обычно отторгают меня. Но терпят. Я ведь зла никому не делаю – никогда никого не подсиживал. Это видят, убеждаются в этом – и отвязываются.
Я сам по себе. Отдельно – особняком.
Но если взять философский ракурс, то проблема личности и коллектива мною пристально исследуется – изучаю её на материале северной общины и северных монастырей. Там искомая гармония была обретена. Оба этих феномена – как бы зеркало Святой Троицы: нераздельное (мы) и неслиянное (я) там образуют замечательный синтез.
– Грозит ли вам одиночество? Как вы к нему относитесь?
Это понятие относительное. Всегда рядом кто-то есть – тишина, звёзды, Бог. Вовсе не будучи мизантропом, честно признаюсь: одиночество я ставлю выше общения.
– Чувствуете ли вы природу? Как?
Я пантеист до мозга костей!
Биокаллистика – эстетика живой природы: понятие придумано мною. Тут я был одним из первопроходцев. На мою кандидатскую диссертацию по этой теме (1970 г.) до сих пор часто ссылаются. Уж если и прихвастнуть, то вот чем: мои книги о природе ценят матёрые профессионалы.
– Ваш распорядок дня и привходящие обстоятельства? Как вы организуете своё время?
Режим дня – это не для меня. Всё складывается стихийно – и по законам синергетики: получается оптимальный порядок. Самоорганизация демонстрирует своё превосходство перед искусственно задаваемым регламентом. Люблю чередовать и совмещать работу по разным направлениям. Сейчас работаю как поэт, потом как философ, затем как искусствовед. Этим минимизируется усталость.
– О чём собираетесь писать дальше? Планируете ли переиздание своих публикаций?
Замыслов уйма. Надо бы учебники по философии закончить. И тема Русского Севера далеко не исчерпана.
Есть у меня серия работ по древним культурам. Но имеются лакуны – и вот самая беспокоящая: центральная и южная Америка. В ближайшее время хочу её заполнить.
Собран огромный материал по народам Сибири. Этот интерес ещё в ранней юности сформировался. Теперь в нём откристаллизовалась финно-угорская проблематика. Хочу виртуально повторить маршрут Матиаса Кастрена. Подчеркну: я тут не собираюсь подменять специалистов – у меня выработался особый философский взгляд на эти реалии.
И ещё мечта: вернуться к природе – и вновь написать о чуде Растения.
Переиздание? Издать бы свежее! Моя нищета прогрессирует.
– Что такое известность и слава применительно к вам? Насколько вы популярны?
Быть может, какая-то крохотная известность у меня была на закате советских годов. Её эхо чувствуется и сегодня. Но вот реальность: уже 22 года я самоиздаюсь – тиражи ничтожные. Круг читателей сузился до двух-трёх десятков. Меня это не беспокоит. Если делаю что-то путное, то это будет востребовано – хоть через 100 лет. Если же я графоман, то всё канет в пучину забвения. И поделом!
Тщеславия я лишён начисто.
Главное для меня – радость созидания. Живительная радость!
Однако не хочу писать в стол – этого с лихвой хватило при Советах. Люблю издаваться. Ведь без всякой цензуры! Будь она проклята. Вот вышла новая маленькая книжечка. Это праздник для меня.
– Назовите ваших самых любимых поэтов, писателей, философов?
Круг здесь очень широк. Назову кумиров юности: в прозе Константин Паустовский, в поэзии Борис Пастернак, в философии Николай Бердяев. Добавлю ещё и композитора: Александр Скрябин. И художника: Микалоюс Чюрлёнис. Эти гении совместно взращивали мой дух.
– Как вы относитесь к смерти – своей и чужой?
Я очень рано вышел на Николая Фёдорова. У меня есть первое издание его «Философии общего дела». Величайший раритет! Победу над смертью считаю главной задачей культуры.
Своей смерти очень и очень боюсь. Примириться с её неизбежностью не могу.
– Что вы цените более всего в истории, историко-культурной жизни Карелии (и России)?
Многое! Но сегодня для меня приоритетна тема становления нашей культуры – изучаю её истоки. Карелия – как и Русский Север в целом – даёт возможность прямо, непосредственно прикоснуться к этим истокам. Веду в этом направлении разноплановые исследования. Диапазон широк: петроглифы – и былины, зодчество – и иконопись, святость – и двоеверие. Подчеркну: эти аспекты исследуются мною как философом – я нашёл свой угол зрения, выработал свою методологию. Это объясняет широту интересов. Я осуществляю – на философской основе – специфический синтез.
– Ваши любимые блюда? Интересует ли вас кухня?
Во мне погиб великий гурман! Считаю кулинарию настоящим искусством. Но питаюсь очень скромно. Как прирождённый рыбак люблю рыбные блюда.
– Как часто вы собираете друзей и доброжелателей?
Большинство моих друзей находится в Москве и Питере. Там ждут моего приезда. Общаемся ярко, интенсивно. Раньше каждый месяц наезжал к друзьям.
Круг моих друзей – как прекрасная клумба: на ней прорастают и расцветают мои опусы.
В Петрозаводске почвы для этого не нашлось.
IV
– Основные сферы вашей деятельности? Расскажите о них чуть подробнее. Как они взаимодействуют, влияют друг на друга? Чем обогащают вас лично? От чего хотелось бы отказаться (хотя бы на время) и за что хотелось бы взяться ещё?
Ещё юношей я ощутил тягу к универсализму. Мне хотелось не только понять мир как целое, но и вписаться в него – застолбить своё место в нём. Как поэт и философ я откликнулся на ключевые темы физики, астрономии, биологии. Что-то сделал и в области филологии. И теологии даже. У меня много искусствоведческих работ. Какая тут взаимосвязь? Это грани одного кристалла, который вырос – и продолжает расти – в моём «я».
Всё пропущено через себя.
Всё пережито.
На всё положена печать моей субъективности.
– Какое место в вашей жизни занимала и занимает преподавательская деятельность? Что привнесли в неё вы сами? Что давалось и что нет?
Преподавание для меня – как дыхание. Это форма моей жизни. И вид творчества.
Что досадно? Жаль, что мои лекции не записывались на магнитофон или видео – в них было много удачных импровизаций, не всё осталось в памяти.
Я работаю в провинциальном вузе. Но он не хуже столичного. И студенты у нас – совсем не второй сорт. Я всегда находил у них понимание.
– Кто из учеников остался в памяти надолго?
Всегда в группе имеются один, два, три фаворита. Они и запоминаются. Увы, предмет мой не профильный – для создания своей школы у меня не было возможности. Конечно, следовало бы поискать какие-то нетривиальные пути к этой цели, но поздновато я созрел для того, чтобы браться за решение столь серьёзной задачи.
– Ю. В. Линник как литератор (поэт и прозаик). Почему обратились к поэзии? Как это произошло? Назовите самые лучшие (удачные) произведения? Сколько сборников стихов, поэм опубликовано? Чем соблазнила проза? Ваши лучшие прозаические произведения?
Моя первая публикация – стихи, посвящённые луннику: это 1959 год. Так была предопределена космическая тема в моей поэзии. Очень люблю свою первую книгу «Прелюдия». Потом я что-то потерял. Улетучилась лирическая непосредственность? Говорят, что в моих стихах появилась рассудочность – меня называют холодным поэтом. Может быть. Но как направлять своё развитие? Что сложилось – то сложилось. Куда вела муза – туда и шёл.
Возможно, это подозрительно, но я плодовит: если книги стихов сплюсовать с альманахами, где поэзия обильно представлена, то число выходит за 200.
Моя проза является продолжением моей поэзии.
Вообще-то главное для меня – мифотворчество. Я создаю свой миф. И проза тут – адекватный язык. Для мифа нужен нарратив. Отсюда обращение к прозе. Но у меня – билингва: одни и те же идеи я претворяю и в стихах, и в прозе.
Считаю своей удачей философско-фантастические повести из серии «Крита-Йога».
Тогда космос открылся мне с поразительной конкретностью.
Это было как откровение.
Как дивинация!
Пришло – и ушло.
– Ю. В. Линник как коллекционер. С чего всё начиналось? Что и для чего (кого) собираете сегодня?
В 1963 году приехал на поклонение М.К. Чюрлёнису в Каунас. Тогда познакомился с другим великим мастером – Казисом Шимонисом. Ошеломлённый визитом русского мальчика, он подарил мне три своих картины – они стали затравкой моего Полимусейона. Это сотворённое мною чудо. Для него нет аналога. Но уже ясно, что я не доживу до того времени, когда в России к власти придут умные, честные, культурные люди, понимающие значение подобных инициатив.
Идея Полимусейона имеет ничтожные шансы для реализации.
Скорее всего, собранное рассеется – задуманное пойдёт прахом.
Я собирал – и собираю – для народа.
Моя деятельность абсолютно бескорыстна и альтруистична.
Мыслю в музейных категориях – всё вписываю в экспозицию, примериваю к ней. Хотя эта экспозиция существует лишь в пространстве воображения!
– Какие подписи на дарственных книгах запали в душу (запомнились, порадовали)?
Великий математик Юрий Владимирович Линник (1914 – 1972 гг.), мой тёзка, подарил мне свою книгу с такой надписью:
Как мост, мир чисел между нами.
Вглядись, поэт: увидишь ты
В них и немеркнущее пламя,
И скипетр вечной красоты.
Мне это понятно! Ведь я убеждённый пифагореец.
– Смогли ли реализовать себя в нашем мире? Довольны ли вы собой?
Борис Пастернак писал:
Как собой недовольный художник,
Отстраняешься ты от торжеств.
Вот и я отстраняюсь.
А вообще тут антиномия: и доволен, и недоволен – и благодарствую, и сетую. Выбора-то нет! И коррекция невозможна. Судьба однократна.
Основная часть жизни прошла при отвратительном авторитарном режиме. И нынешний эволюционирует в том же направлении. Вот что обидно: слишком много сил уходило на сопротивление враждебной среде – лучше бы я их вкладывал в творчество. Считается, что подобное сопротивление имеет свой позитив – высекает креативные искры. Такое, конечно, случается. Но типичнее другое: чувство пригнетённости. Благодарить гонителей и душителей за их арканы и капканы? Нет и нет! Лучше всего созидать в благоприятных условиях, В атмосфере свободы. Хорошо, что хоть немного довелось подышать её озоном – внутренне я уже готов к возвращению в подполье.
– Как судят о вас окружающие? Есть ли среди них недоброжелатели, завистники, враги?
Чихать, как судят.
Раньше это волновало. Но теперь понял: череда национальных трагедий вымывала в России доброе – и поддерживала злое.
Отбор работал на торжество ничтожеств. Я научился трезво оценивать своё окружение.
Завистников жалею – врагов прощаю.
Ваши наряды? Много ли их? Какие особенно радуют (ценятся)?
Всегда жалел деньги на одежду. Лучше книги купить. Не хочу прибедняться – но по нынешним меркам я сущий оборванец.
– Есть ли планы на будущее? Каковы они?
Главный план – Полимусейон. Однако всё острее чувствую его утопичность.
– Ваше отношение к Вере, Православию, Религии? Совместимы ли философия, наука, Бог?
Я всегда имел интерес к религии.
Считается, что я первенствую – в количественном плане – как христианский поэт.
Однако я невоцерковлённый человек. На срастание Богова и кесарева смотрю с содроганием.
Вера и разум совместимы!
Для меня это магистральная тема.
Вот два ключевых момента: 1 – я считаю себя носителем и воплощением четвёртой антиномии И. Канта (Бог есть – Бога нет); 2 – А.Ф. Лосев мечтал о решении великой задачи – осуществить синтез теизма и атеизма: для меня это осевое направление поиска.
– Привлекает ли вас тема Богопознания?
Люблю христианство за его максимализм. Человек должен подняться на уровень Бога! Вспомним: спасённый любовью к Беатриче, Данте достигает предельных высот – и вступает в недра Святой Троицы. Ипостасно воссоединяется с Нею!
Эта цель называется теозисом.
Я поэт и философ теозиса.
Познать Бога – значит стать Богом.
– Что вы можете поведать о своей душе (и своей натуре в целом)?
Когда-то я увлекался идеей переселения душ.
Метемпсихоз!
Реинкарнация!
Моя фантазия любила играть на этом поле.
Потом я разработал гипотезу о миграции эйдоса: идея ищет всё более совершенного воплощения. И в тысячелетиях чередует своих носителей. Образуются сложные цепи преемственности.
В свете этих представлений я чувствую себя наследником многих поэтов и философов. Я как бы принял от них эстафету.
Бессмертие души? Это вполне возможно. Нельзя исключить, что законы сохранения распространяются и на сферу психики – из подобных предощущений возникает религия.
Моя Психея? Очень виноват перед нею – не смог обеспечить её защиту: она уязвима и ранима. Именно поэтому я спроектировал и построил башню из слоновой кости. Там и коротаем свои дни.
Моя натура? Уж точно не подлая! Я никому не делал зла. Наверно, поэтому плохо вписываюсь в наше общество, которое мне чуждо.
– Есть ли тайны, которые вы никогда, никому не откроете?
Откровенность всегда была опасной. Что-то приходится таить, прятать. У меня тоже были маски. Слава Богу, их приходилось надевать ненадолго – к лицу они не прикипели. В природе я проводил времени больше, чем в социуме – среди неё не надо лгать. Мой любимый ледниковый ландшафт! Душа перед ним открывается нараспашку – ничто её здесь не стесняет и не коробит.
Это тяжкий крест для человека – это унизительно: необходимость социальной мимикрии. Но порой без неё не выжить.
– Размышляете ли вы над такими понятиями (категориями) как Красота, Добро, Зло, Зависть, Благородство?
Конечно!
О каждой категории могу сказать что-то своё.
Красота: бытие хочет быть – а для этого оно должно упорядочиться. Иначе схлынет назад в небытие! Бытие просто обязано отвечать законам гармонии и меры. Красота онтологична.
Добро: я его связываю с превосходством или преобладанием в нашем мире излучения над поглощением – это космическая предпосылка самоотдачи, альтруизма, жертвенности, любви.
Зло: это воля к небытию – тяга к ничтойности.
Зависть: главная форма ущербности.
Благородство: это порода – я сторонник евгеники.
– Что же спасёт мир?
Сценарий развития нашей Вселенной предусматривает три возможности: 1 – гравитационный коллапс; 2 – остановка расширения и переход в стационарное состояние; 3 – бесконечная экспансия с досветовой скоростью, неминуемое распыление, превращение в газ.
Однако есть четвёртое вероятие: переброска Универсума за световой рубеж – и следующая за этим скачком инверсия всех параметров (массы, энергии, причинности и т.д.). Фантастическая перспектива! Но за ней стоит именно то, что в теологии называется так: Μεταμόρφωσις– Преображение.
Чаемое спасение мира предполагает выход за эйнштейновский барьер.
Это физикализация откровения?
Пусть так!
Но я горжусь тем, что строго и рационально обосновал, опираясь как на теорию относительности, так и на идеи П.А. Флоренского и А.Ф. Лосева, возможность Преображения в рамках научной парадигмы – высветил его алгоритм. Или скажем так: вывел формулу Преображения.
Наука и религия в этом экстремальном моменте истории конвергируют. Это захватывает!
В моих исследованиях показано: «Мистерия» А.Н. Скрябина предполагает победительный разгон Вселенной – работает на этот разгон, генерирует импульсы для него. А.Н. Скрябин интуитивно предвосхитил и выразил динамику Преображения. В его музыке мы переживаем таинство спасительного перехода за релятивистcкий lim – физику реально, действенно претворяем в метафизику.
Расширение Вселенной – и расширение сознания: это коррелирует у А.Н. Скрябина. Вот настоящая сотериология!
А.Н. Скрябин – художник. Повторяю известное: красота спасёт мир. Понимаю это как практик.
Я – скрябинианец. И фёдоровец.
Чем я занимаюсь?
Ускоряю Вселенную!
Мои озарения и экстазы, мои творческие порывы вносят свой вклад в расширение Вселенной.
Это звучит как миф. Так оно и есть. Но за мифом стоит высшая истина.
Я реально, действенно участвую в спасении мира.
Тружусь на Общее дело.
Вижу в этом смысл своей жизни.
31.08 – 2.09.2012
Фото Ирины Ларионовой