Поиск истины в стране Карелия

Евгений Михайлович – один из создателей, директор до сего дня известного в Санкт-Петербурге Музея нонконформистского искусства на Пушкинской, 10. У художника  множество всякого рода регалий, за его плечами участие  более  чем в 150 выставках в России и за рубежом. В семидесятые годы он обратился к наследию Николая  Рериха и стал одним из самых ярких и последовательных «космистов», создав в живописи свою систему нравственных и философских координат.

– Скорее всего, приговор. Если взять мировую историю искусства, становится очевидным: быть художником – дело серьезное. Оно, как правило, забирает  тебя всего, это большая и трудная работа независимо от того, как пишет художник: легко и быстро или долго и тяжело. Художником быть очень ответственно: не все можно и должно показывать, искусство не может быть без самоограничения. Не зря художники, писавшие иконы, перед тем как приступить к работе, подвергали себя серьезному и жесткому посту. Детям можно все, но взрослый человек, тем более художник, должен  отдавать себе отчет в том, что он делает, как делает и, самое главное, для чего не только делает, но и живет вообще.

– Я бы сказал так: если можешь, не твори. Но если ты не можешь этого не делать, тебя распирает и тебе есть что сказать, тогда твори.

–  Думаю, рисование  – естественное состояние человека. Мы дышим, видим, едим, рисуем… Для меня это один ряд. Современная наука подтвердила, что, когда человек рисует, у него развиваются определенные рецепторы головного мозга. Вот у ребенка никогда не возникает вопрос: рисовать или нет?. Он рисует совершенно неосознанно, это его естественная потребность, такая же,  как есть, пить, любить.

– Нет, честно говоря, увлеченно стал это делать поздно. Мой внук, которому сейчас восемь лет, рисует постоянно и, когда его, трехлетнего, спрашивали: «Кем ты будешь?» – он отвечал, не задумываясь: «Ухожником!» Он занимается в студии при бывшем городском Дворце пионеров.

– К счастью, не школа. Главная задача, которую перед собой педагоги ставят в студии, – открыть в ребенке его таланты,  понять, что ему нравится. В этом коренное отличие  студии от школы, где все беспрекословно следуют единой программе: сначала рисуем куб, шар, пирамиду, потом гипсы и так далее. А вообще, думаю, все зависит от конкретного человека: один может познавать только в определенной системе, а другому это в тягость. Один рождается реформатором, а другой достигает результата и делает свои открытия в процессе длительного каждодневного труда. Путей для достижения цели всегда очень много, так же, как и путей, ведущих к постижению Бога: можно прийти к Нему через рассудок и логику, а  можно через интуицию, через книгу, через батюшку, через молитву…

–  Вы знаете, всегда  хочется поделиться, по крайней мере с близкими людьми, тем, что ты делаешь, увидеть и узнать, что делают другие.  Современный мир – мир информации, поэтому художник должен быть в него погружен, это, к сожалению, данность сегодняшнего времени.

– Да, я и сам пытаюсь от этого спасаться. С возрастом стремление к уединению только растет. Но информация настигает нас всюду. Цивилизованный мир совсем не то, что мир эволюционный. Думаю, сфера искусства ближе к эволюционному пути, отличному от  цивилизационного, ведущего в бездну. Слава Богу, есть люди, художники, писатели, поэты, священники, которые поддерживают равновесие. Но, к сожалению, человек меняется не так быстро, как окружающая  среда.

– Пока есть хотя бы один праведник на земле, человечество будет двигаться вперед. Пути Господни неисповедимы.

– Восточная мудрость гласит: каждый человек на своем пути встречает учителя и горе тому, кто его не увидит, не распознает, потому что именно ученик выбирает себе учителя, а не наоборот. Это первый шаг к некому совершенству. Все мои духовные искания тогда были связаны с  восточной философией и учением Рериха, поэтому не случайно рано или поздно на моем жизненном пути стали встречаться люди, которые помогали в моих  исканиях. К таким встречам отношу знакомство с Юрием Владимировичем Линником, и, конечно, Борисом Алексеевичем Смирновым-Русецким.
Между прочим, со Смирновым-Русецким я познакомился в Петрозаводске, мы вместе делали выставку в помещении нынешнего «Художественного салона». Это было в 1987 году, Борису Алексеевичу тогда было около восьмидесяти лет. Когда я впервые его увидел, принял за Святослава Рериха, так они были похожи. Позже мы сошлись ближе. К тому времени я уже сформировался как художник, у меня были своя техника, технология, художественные открытия. Борис Алексеевич, который всю жизнь работал клеевой пастелью – это был его собственный метод, – тогда мне сказал, что, если бы он писал маслом, работал бы в такой манере, как я. С этого момента началась наша большая дружба. Он писал Русский Север, Карелию, мы делали совместные выставки, разговаривали о философии, религии, жизни, искусстве.

– Это были совсем другие люди. С одной стороны, Борис Алексеевич был мне очень близок, с другой – он был человеком  из  иного мира. Серебряный век. «Мир искусства». Даже говорил как-то по-особенному, будто пел. У него не было никакой озлобленности на судьбу. Репрессивный советский аппарат очень четко понимал воздействие на людей изобразительного искусства, поэтому против космистов (так иначе называли членов объединения «Амаравелла». – И.Л.) были предприняты жесткие меры.

– Явление было, на мой взгляд,  уникальным. Космизм – совершенно необыкновенная линия философии в русской культуре. Многие  говорят, что это чисто русское явление и не философия вообще. Дело в том, что русское изобразительное искусство родилось из религиозного, поэтому мы несем на себе эту карму религиозности, которая так или иначе проявляется в наших произведениях, хотим мы этого или нет. Не случайно русскому человеку присущи вечные поиски истины, самокопание. Ему необходимо Бога найти. И самый главный вопрос для него: как жить? Вот для западного человека важно жить в достатке, скромно, никого не обижать. А  русскому человеку этого мало. Ему надо знать: а  зачем, для чего жить? Ни одно из художественных объединений того времени  не ставило перед собой задач духовного развития и расширения сознания  человека. Этим оно отличалось от других объединений, где людей сближали либо формальные или  содержательные идеи, либо дружественные отношения. В этом смысле не знаю ни одного подобного объединения в истории искусства.

– Мы пытались воссоздать «Амаравеллу», но ничего из этого не получилось. Тем не менее  идеи космистов живут до сих пор, и  художники, которым близка тема духовного мира человека, продолжают этот путь. Мы провели цикл выставок под названием  «Надземное и земное» в Москве, Санкт-Петербурге, Швеции.

А вообще, современное искусство сейчас, и именно актуальное, занимается другим. Основанное на новых технологиях, на театральных и в целом внешних эффектах, оно,  скорее, находится в сфере человеческой деятельности, чем  искусства как такового. Из современного художника пытаются сделать шоумена, чтобы он развлекал людей. Настоящее русское искусство всегда тем и отличалось, что художники и писатели ставили перед собой серьезные, глобальные  задачи. Художник и писатель в русском обществе  осознавались как люди особенные, если не пророки, то не от мира сего. Художник – не паяц.  Он всегда занимался глубоким созидательным трудом. Наверное, проще иметь под рукой художника-шута, который может  повеселить, лампочек надавить, в углу пописать…

–  Да, голым полаять… На мой взгляд, художник не должен бездумно выплескивать из себя все, что в нем есть. В человеке намешано всякого, в нем есть две стороны инь и янь,  черное и белое. Талантливый должен отвечать за свои действия и поступки вдвойне, кому много дано, с того много и спросится. Восточная мудрость гласит: «Кто хочет быть впереди, тот должен сделать два шага вперед и один шаг назад». Третий шаг всегда должен быть назад, чтобы оглянуться, взвесить и понять, правильно ли ты идешь.

–  На моем столе всегда лежат Евангелие и  «Дао Дзен». Крещен был  в детстве еще моей бабушкой в церкви Кулича и Пасхи в Санкт-Петербурге. Присутствие  Бога в своей жизни  чувствовал всегда. В восьмидесятые годы, когда это было непопулярным занятием, расписал деревенский храм Преображения Господня  на Псковщине, потом были другие заказы. Тогда я и был рукоположен.

– Вы знаете, я очень люблю ездить, смотреть все, что связано с русской историей, а она, так уж получилось, неразрывна с православием. Люблю Русский Север. В любом старинном городе памятники архитектуры и самые старые здания – это церкви, поэтому в моих картинах часто присутствует храм. Он, по-моему, формирует пространство, или оно само порождает храм. Как и почему это происходит, сказать сложно. Кстати, на меня в свое время очень повлияли такие большие художники авангарда XX века, подвижники искусства, как Кандинский и особенно Малевич. Не только в подходе к пластическому решению, но и вообще в служении современному искусству.

–  Без духовной составляющей человек может превратиться в животное. Искусство должно быть и этическим, и духовно озаренным.

 –  Что вы вкладываете в понятие «Русский Север»?

– Для меня Русский Север – сосредоточение и, может быть, последний оплот русской духоносной религиозной силы. Это я постоянно ощущаю, куда бы ни приехал. Это шатровые храмы, не похожие ни на какие другие, удивительные люди, которых я постоянно здесь встречаю. Это не обязательно деревня, это и Петрозаводск в том числе. Отъехал чуть-чуть от Петрозаводска, а там Бараний Лоб  – начало входа в древнюю цивилизацию Гиперборею. Для меня Русский Север – это понятие такой духовной Шамбалы. У каждого человека есть своя Шамбала. Моя находится здесь…

Фото Ирины Ларионовой