15 мая стало окончательно известно, что ФАНО (Федеральное агентство научных организаций) упразднено. Бывший руководитель этого агентства Михаил Котюков пошел на повышение и возглавил вновь образованное министерство науки и высшего образования РФ.
У научного сообщества, в частности работников РАНовских институтов, появился повод порассуждать об итогах пятилетнего взаимодействия с ФАНО.
Реагировать поздно
ФАНО было образовано в середине 2013 года после начала реформы государственных академий наук в России. Малоизвестный до этого события Михаил Котюков стал первыми, как вы понимаете, последним руководителем этой организации. Прямого отношения к науке Михаил Котюков никогда не имел, и этот факт сразу вызвал скепсис со стороны ученых, учитывая, что под ведомство ФАНО переходили все организации, которые ранее находились под юрисдикцией Российской академии наук (РАН). Так началась эра чиновничьего управления академической наукой в нашей стране.
Хорошо помню, как в разгар отпусков и полевых экспедиций всех сотрудников нашего Института геологии Карельского научного центра РАН, кто никуда не уехал, по инициативе директора собрали в актовом зале, чтобы донести печальные известия из Государственной Думы: закон о РАН был принят в первом чтении. Все были крайне возбуждены, речи некоторых наших ученых были похожи на выступления на митинге. Кто-то даже призывал собрать настоящий митинг на площади, но, кажется, эта идея была изначально мертворожденной – ученые на митинги редко ходят. Да и вообще по всему было ясно, что реагировать уже поздно, хотя коллективное обращение к президенту о недопустимости реорганизации РАН без ведома самих ученых мы все-таки подписали. Такие же обращения были направлены главе государства и от многих других академических институтов, но на итоговое принятие нового закона это существенно не повлияло.
В тот момент я был еще не защитившимся старшим лаборантом-исследователем, набирал материал для будущей кандидатской и о глобальных вещах не думал. То, что академики из Москвы теряют власть над региональными институтами и научными центрами, меня беспокоило в самую последнюю очередь. Как показала жизнь — помните скандал с «блатными» выборами в академики и членкоры? — не стоит беспокоиться об этом и сейчас. Для рядового ученого главное, чтобы была возможность выехать в поле, проанализировать свой материал на хорошем оборудовании, написать качественную статью. И вот как раз с этим с приходом ФАНО в 2013 году всё было по-старому. Проблемы начались только через год, когда я, слава Богу, защитил свою диссертацию и получил ставку младшего научного сотрудника.
Оптимизация и публикации, публикации…
В 2014 году случился кризис на Украине и прочие вытекающие геополитические события. Всё это не могло не сказаться на бюджетной сфере, в том числе на ученых. Первое, что мы ощутили на себе, – это отсутствие у института средств на полевые работы. В это сложно было поверить, но геологи, чья философия основана на длительных экспедициях, тяжелых рюкзаках с образцами, ночах с комарами у костра, оказались лишены всего этого!
Государственные задания, одобренные в ФАНО, было предложено решать, используя накопленные материалы или привлекая к исследовательской работе дополнительные средства: гранты, договоры с коммерческими организациями, пожертвования… Еще был вариант уволить половину сотрудников и таким образом получить возможность ехать остальным в полевые работы, но тогда руководство рисковало полным развалом организации, что ни в чьи планы, естественно, не входило.
В общем, руководство института хотело сохранить организацию, ФАНО настаивало на оптимизации, намекая на слабую эффективность ряда сотрудников и даже отдельных подразделений. Основой основ, определяющей отныне эффективность работы российского ученого, стало количество и качество научных публикаций. Названия международных баз данных Scopus и Web of Science впервые зазвучали на институтских собраниях и планерках.
Наши коллеги-ученые за рубежом давно живут под лозунгом Publish or perish, что означает «Публикуйся или исчезни». Если порядочный исследователь не желает оставить любое дело, то он обязан ежегодно выдавать определенное количество хороших научных публикаций в лучших журналах. Надо понимать, что многие журналы, издающиеся в России, к этой категории не относятся. Именно поэтому при оценке эффективности деятельности ученых ФАНО предложило ориентироваться на публикации в англоязычных журналах, входящих в обозначенные выше базы данных.
Вот только поднятая чиновниками планка оказалась довольно высока для среднестатистического научного работника России – многие и одну-две статьи в российских журналах, имеющих не самые высокие рейтинги, выдают с большим трудом, поэтому ФАНО продолжило учитывать и эти публикации, а также другие показатели, хотя во главе угла все же остались публикации в Web of Science и Scopus.
Не могу сказать, что оценка эффективности ученых по их публикациям – это идеал, но в целом лично мне этот подход ФАНО нравится, тем более что всё передовое научное сообщество живет именно так и никак иначе. Ведь если ученый, проведя какое-либо исследование, не предаст полученные результаты широкой огласке, то КПД потраченных им усилий будет почти нулевым. В истории науки не раз случалось, что слава первооткрывателя доставалась не тому, кто первым что-то открыл, а тому, кто первым об этом сообщил в научной публикации.
Научные отчеты, к которым привыкли ученые, выросшие в СССР и не знавшие такого разнообразия научных журналов, какое имеется в нынешнее время, сразу после их подписания утопают в бездне архивов. Назвать востребованными такие данные, несмотря на их огромную научную ценность, никак нельзя.
Но самое интересное, что нежелание и неспособность ученого публиковать результаты своих исследований стало прямо отражаться на позициях организаций в общем рейтинге, составляемом ФАНО. Так появились три категории научных организаций: в первую вошли передовые институты, чьи ученые публикуются много и разнообразно, во вторую – крепкие середнячки-четверочники (их большинство), а в третью – аутсайдеры, чье будущее при определенных обстоятельствах может быть весьма печально. Так что девиз «Публикуйся или исчезни» на российской научной почве можно переформулировать в следующий: «Публикуйся или твой институт исчезнет».
Добро пожаловать в ФИЦ!
Кстати, мой родной Институт геологии благодаря усилиям ФАНО действительно юридически исчез в конце прошлого года и превратился в обособленное структурное подразделение Карельского научного центра РАН.
Дело в том, что одной из задач, которые поставили перед собой чиновники в 2013 году, была реорганизация ряда крупных региональных научных центов. Процесс такой реорганизации в Карелии длился несколько лет, за это время даже успел смениться руководитель научного центра (членкора Александра Титова сменила членкор Ольга Бахмет), поменялись директора нескольких институтов, мы чуть было не лишились, но все-таки сохранили амбулаторию и автохозяйство. И только в декабре 2017-го был подписан устав нового Федерального исследовательского центра (ФИЦ) «Карельский научный центр РАН». В его состав вошли семь институтов, существовавших ранее в рангах самостоятельных единиц. Под одной юрисдикцией, благодаря усилиям ФАНО, будут теперь существовать карельские биологи, географы, гидрологи, геологи, почвоведы, математики, историки, филологи, экономисты и многочисленные специалисты из вспомогательных отделов и служб КарНЦ РАН.
Стоит также отметить, что в процессе образования нашего ФИЦа в его составе появился отдел комплексных научных исследований, что, на мой взгляд, замечательно, ведь самое интересное в науке обнаруживается именно на стыке различных направлений и дисциплин. Надеюсь, в этом деле преуспеют и молодые ученые КарНЦ, координацию деятельности которых ведет реанимированный также в ходе реорганизации ФИЦа Совет молодых ученых. Думаю, всем и каждому понятно, что закрепление молодежи в науке – важнейшая задача. А что для этого нужно? Могу легко ответить: правильно поставленные задачи и мотивация, в том числе не в последнюю очередь материальная. И я на своем опыте это прекрасно убедился.
Как накормить учёного?
Больших денег в науке не заработаешь – говорили нам наши преподаватели в университете. Конечно, я согласен с тем, что в какой-то мере настоящими учеными становятся эдакие энтузиасты-бессребреники (в народе «чудаки»). Однако выдавать хорошие научные результаты и одновременно сводить концы с концами могут все-таки единицы. А если семья? А если родители престарелые? А если на ипотеку решили замахнуться? В общем, призвание призванием, но голодный ученый – это плохой ученый. Кажется, чиновники и их начальники наверху это прекрасно понимают. По крайней мере с приходом ФАНО жилищная программа, позволяющая молодым ученым обзаводиться собственными квартирами, никуда не исчезла. Хотя опасения, безусловно, были.
Участвовать в программе «Жилище» по линии молодых ученых могли и могут только сотрудники академических институтов. Основными условиями получения сертификата являются наличие ученой степени, возраст до 39 лет включительно, пятилетний стаж научной работы и признание ученого нуждающимся в улучшении жилищных условий.
Конечно, не все могут подойти под перечисленные требования, но программа работает. Мне самому в 2016 году посчастливилось получить поддержку от государства и въехать с семьей из общежития в новую квартиру. За документом я лично ездил в Москву, в офис ФАНО, где даже проходил мимо кабинета Михаила Котюкова.
В этом году за аналогичным сертификатом поедет моя коллега по Институту геологии Тоня Дмитриева, год назад защитившая диссертацию. Всего за 2015-2017 годы по этой программе сертификаты получил 561 молодой ученый по всей стране. Достоверно известно, что программа продлится как минимум до 2020 года.
Бюджетные деньги расходуются не только на улучшение условий жизни ученых, но и на саму науку. Так, с началом реформ в РАН и образованием ФАНО в 2013 году начал функционировать Российский научный фонд, ежегодно раздающий гранты российским ученым. Размер этих грантов может достигать нескольких миллионов рублей. В это же время возросло количество дорогих грантов в другом фонде – РФФИ (Российский фонд фундаментальных исследований). Причем значительная доля указанных грантов рассчитана на молодых исследователей, а география их распределения не ограничивается Москвой и Санкт-Петербургом.
Таким образом, денежные средства, которые ранее направлялись в научные институты, теперь стали частично раздавать индивидуально наиболее эффективным ученым под их личные проекты и само собой личную ответственность.
Забавно, но в ряде известных мне случаев выполнять внутриинститутские проекты ученым приходится за счет средств, выделяемых РНФ, РФФИ и другими фондами. Хотя в этом году в моем Институте геологии наконец-то выделили средства на полевые работы по темам, одобренным ФАНО, и нам удастся как минимум «отбить» транспортные расходы, необходимые для проведения полевых работ.
Дефицита не будет
Что хочется сказать в заключение? Пять лет, прожитых под эгидой ФАНО, лично мне кажутся вполне удовлетворительными. Реформа РАН хоть и была болезненной, но, кажется, все-таки необходимой для всего академического сообщества. К новому (статьи, гранты, структурные изменения) всегда привыкать довольно тяжело, но многие наши проблемы, обнажившиеся в ходе преобразований в российской науке, имеют столь глубокие корни, что если бы не начавшиеся изменения, выкорчевывать наши болячки через какое-то время пришлось бы уже более радикальными методами.
Естественно, были и есть изъяны и в реформе РАН, и в деятельности ФАНО, но тот факт, что государство повернулось лицом к ученым, особенно молодым, отрицать невозможно. Просто факт: в этом году более половины (!) проектов РФФИ нашего Института геологии выполняется под руководством молодых ученых. В других академических организациях, что мне хорошо известно благодаря широкому общению с научной молодежью, ситуация не хуже, а местами даже лучше, чем у нас. Есть надежда, что кадрового дефицита молодых кадров, который был в нашей науке в 90-х годах, избежать удастся.
Об авторе: Захар Слуковский — кандидат биологических наук, старший научный сотрудник лаборатории геохимии, четвертичной геологии и геоэкологии Института геологии КарНЦ РАН.