«Я родился в пограничной Сортавале, да и жил всегда как на границе: между православием и лютеранством, карелами и ингерманландцами, народной культурой и литературой, Россией и Финляндией — все это всегда было рядом».
Петрозаводскому этнологу, известному ученому Алексею Конкка 5 декабря исполняется 70 лет. С ним побеседовал этнограф Сергей Минвалеев, младший научный сотрудник Института языка, литературы и истории Карельского научного центра РАН.
Интервью опубликовано в журнале Carelia на финском языке. С разрешения редакции публикуем его русский перевод.
— Ваши родители были известными людьми, отец – карельский прозаик Пекка Пертту, мать – фольклорист и поэтесса Унелма Конкка. Как родители повлияли на вас и на ваш профессиональный путь?
– В первую очередь, несомненно, они повлияли чисто генетически. А уже потом практически, например, в конце 1950-х годов мать начала брать меня с собой в фольклорные экспедиции. Я сам помню эти походы только обрывками, но она рассказывала, что я помогал ей таскать магнитофон, который раньше был очень тяжелым, весил около 11-12 килограммов. Мы работали с ней преимущественно в южной Карелии, собирали сказки. Транспорта тогда толком не было, а деревень, наоборот, много. Нас привозили, например, в Олонец, а дальше — пешком.
Мой отец — северный карел из Вокнаволока. Эту деревню я посетил в первый раз в пятилетнем возрасте и с тех пор часто ездил в эти места. Здесь, на севере, постепенно становился мужчиной — в лесу, на рыбалке, местную природу очень любил. Даже в Петрозаводске уже десятилетним старался удрать в лес. В районе Сайнаволока у меня было заветное место со спрятанными чайником, чаем, сахаром, кружкой, ложкой, спичками, я находил его без труда, помнил свои ориентиры. Раньше там не было никакой нефтебазы, как сейчас, и люди любили приезжать в эти места отдыхать в выходной. Красота неписанная, какие закаты и рассветы… Я доезжал на троллейбусе до конечной и пешком шел до своего места, разводил костер, заваривал чай, и больше мне ничего не надо было. Просто сидел у костра.
— Я так понимаю, природа Карелии, вода, лес подтолкнули вас к изучению мифологии?
– Думаю, что, несомненно, это все как-то связано воедино. Потому что такая практическая подготовка к жизни – это от отца. На севере мы с молодежью могли уехать на три недели на рыбалку и жить там в лесных избах. Ты уже себя сам начинаешь считать лешим, с точки зрения городского человека. Ничего удивительно, что все это смешивалось у меня и в жизни, и в голове.
Ну и, конечно, влияние матери не стоит недооценивать, потому что она как раз занималась карельским фольклором. Когда мама обнаружила мой интерес к этнографии, к народной культуре, то начала развивать это увлечение. И делала это абсолютно сознательно, насколько я понимаю, потому что лучший способ научиться чему-либо – это перенять от старшего поколения его знания, ощущения и т.д. Иногда это трудноуловимая вещь.
– Где вы учились, как пришли к этнологии?
– Так получилось, что я ушел из девятого класса, потом доучивался в вечерней школе. Моя первая профессия – токарь-столяр. Я тогда думал пойти по этой линии, не то чтобы в токаря или инженеры, а по линии прикладного искусства, потому что занимался в мастерской художественного фонда, делал сувениры. Но это все меня не увлекло. И в 1969 году, когда подошло время поступать в университет, я решил пойти на географический факультет Ленинградского университета.
Надо сказать, что я с пятого класса очень любил географию как школьный предмет. У меня была всегда пятерка, я знал все высоты вулканов, глубины океанов. Конкурс на данное направление был большой, со всей страны народ приезжал поступать в этот престижный университет. Мне тогда на вступительных экзаменах не удалось набрать достаточное количество баллов, подвела математика.
И когда оставалось сдать последний экзамен по истории и стало понятно, что в ЛГУ мне не пройти, я решил вернуться в Петрозаводск. И тут мать, помня мой интерес к народной культуре, предложила пойти по специальности на финно-угорское отделение истфака Петрозаводского государственного университета, чтобы заниматься ею в перспективе. Тем более что мне засчитали основные вступительные экзамены, которые я сдал в Ленинграде, и оставалось только пройти собеседование на определение уровня владения финским языком.
— Известно, что раньше, чтобы попасть на финно-угорское отделение ПетрГУ, требовалось хорошее владение финским языком. Алексей Петрович, а на каких языках вы говорили в семье? И как вы себя идентифицируете?
– У меня в семье говорили на трех языках: русском, карельском и финском, с ингерманландскими нюансами. Мама — ингерманландка, но знала карельский тоже, так как занималась карельским фольклором. К тому же она работала несколько лет учителем в школе Ухты (Калевалы), а в то время там все говорили на карельском. Понятное дело, отец говорил с рождения на карельском языке, но и финский он знал отлично. Ну, и по-русски они говорили хорошо, грамотно.
То есть я в семье усвоил три языка. От русского куда денешься, это понятно. Финский язык… Тогда Петрозаводск был другой. Я прекрасно помню, как в 1960-е годы мы идем по городу, а люди кричат и здороваются с тобой по-фински. Сейчас это невозможно представить. В то время и карельскую речь легко было услышать, например, в троллейбусе женщины, которые приезжали из ближайших деревень – из Гомсельги, Кончезера, разговаривали по-карельски.
А про самоопределение могу сказать, что я родился и провел детство, юношество и большую часть свой жизни в Карелии, то есть здесь произошло мое становление. Поэтому я считаю себя карелом. А что такое карел? Это, прежде всего, карельский язык. Первые пять лет своей жизни я жил в Ухте, и хоть уже мало что помню из тех лет, но там я и усвоил язык.
Надо сказать, что мать родила меня в Сортавале в суровую зиму 1949 года, по дороге из Тарту в Ухту, куда она ехала устраиваться на работу учителем в местную школу. Родила меня в пограничном городе, бывшей финской Сортавале. И в таком пограничном состоянии я и нахожусь всю жизнь.
И потом в детстве я почти каждое лето проводил в Вокнаволоке у теток, у меня были там друзья, приятели, родственники… Тогда даже все русские, которые проживали в тех краях, говорили по-карельски. И только уже потом, когда я был достаточно взрослым, я побывал с матерью в ее родных местах в Ингерманландии, недалеко от деревни Конколово (Konkkala), это рядом с нынешним Токсово. Места, надо сказать, чудесные, там Кавголовские высоты, холмы, орешник, мелкие озера – фантастика просто. Хотя это совершенно другое, нежели на севере Карелии. Я многое воспринимаю через природу, так уж повелось.
Стоит добавить, что в 16 лет, когда мне вручали паспорт в Петрозаводске, у меня спросили: «Не хотите взять фамилию отца?». А я был Конкка 16 лет, чего бы это я вдруг перестал им быть? Дело в том, что это был второй брак у отца, а я родился до официального оформления их отношений. Гражданские браки тогда вообще преобладали, это было нормой. И опять это пограничное состояние… Потому что тут православие, там лютеранство, тут карелы, там ингерманландцы, тут фольклор, а там писательство. Ведь мой брат Арви Пертту стал писателем, то есть он пошел по линии отца. Как он был Пертту, он и есть Пертту, а я как был Конкка, так им и остался, ну, в смысле занялся народной культурой.
— Вернемся к разговору о профессиональном пути. Расскажите о ваших студенческих и аспирантских годах, о ваших учителях.
– Как я уже говорил, главные учителя в моей жизни – это мои родители. Если бы не мать, то я бы в конечном итоге ушел в географию, в охрану природы, например. А этнографический поворот произошел, когда я писал курсовую на первом курсе – тогда моим руководителем была известный этнограф Роза Федоровна Тароева (после замужества Никольская), подруга матери.
С одной стороны Тароева со своими карелами, с другой стороны мать, тоже с карелами, – это, несомненно, подействовало на молодого человека, который сам еще не знал, в какую сторону двигаться дальше. Я помню, что у меня были еще сомнения: правильно ли я что-то делаю, туда ли я иду?
В 1970-м я с историком Александром Кожановым поехал в первую самостоятельную экспедицию по южнокарельским деревням (Святозерский куст), а в 1971 году снова был в экспедиции, теперь в Юшкозере – и тогда начал окончательно осознавать, что мне доставляет удовольствие то, чем я занимаюсь.
С тех пор и начались поездки в экспедиции на постоянной основе. Я написал диплом по этнографии –руководителем была снова Р. Никольская. И после выпуска в 1974 году был принят на должность стажера-лаборанта в ИЯЛИ.
В студенческих экспедициях оформились исследовательские темы по праздникам и карсикко, стало понятно, что надо учиться дальше. В 1979 году я поступил в очную аспирантуру Ленинградской части Института этнографии (Кунсткамера). Здесь произошло знакомство со многими значимыми в науке исследователями: это уже ушедшие от нас Борис Путилов, Галина Грачева, Татьяна Бернштам, Кирилл Васильевич Чистов – мой научный руководитель.
С однокашниками дружу до сих пор: Константин Логинов, Альберт Байбурин, Валерий Хартанович, Юрий Чистов. Эта дружба помогает жить, поскольку ты знаешь, что есть люди, которые тебя понимают. Ну, и, конечно, учителями можно считать некоторых финнов, так или иначе изучавших карельскую культуру: это прежде всего классики: Уно Харва, Мартти Хаавио, Кюёсти Карьяляайнен, Вильо Мансикка, Пертти Виртаранта… Но обучение ведь продолжается, это бесконечный процесс.
– Вы уехали в Финляндию на ПМЖ и вернулись в Карелию – это удивительный случай. Что сподвигло уехать, и какие жизненные ситуации заставили вернуться?
– Я с некоторой долей юмора говорю про причину своего переезда в Финляндию: «Уехал изучать архивы». Всю сознательную жизнь до переезда я постоянно сталкивался с тем, что какие-то важные сведения находятся в архиве Финского литературного общества, одном из крупнейших в мире. Понимал, что для меня это золотое дно. А в то время открыли границу, и президент Финляндии М. Койвисто предложил переселяться в страну людям с финскими корнями. И пока граница открыта, надо было делать выбор, неизвестно, что будет завтра.
Хотелось оказаться за границей, посмотреть мир – это тоже была существенная причина для переезда. Но, надо сказать, что экономическая сторона, благополучие меня не сильно волновали, деньги можно было зарабатывать и в России. В любом случае я не собирался жить во дворцах, не стремился никогда к лоску. Поэтому я спокойно туда-сюда перемещался и перемещаюсь сегодня, и не вижу в этом никакой проблемы.
Мы с женой Натальей Поздняк перебрались в Финляндию в 1991 году. Она устроилась врачом в хельсинкской больнице, а я наконец на некоторое время попал на работу в Фольклорный архив Финского литературного общества, туда, куда давно стремился. Потом мы перебрались на север близ Куусамо, и там она работала в поликлинике терапевтом. Я читал курсы лекций в различных университетах, вначале брался за любую подработку, в том числе и переводами занимался.
Забавно вспоминать сейчас, как я переводил советского хоккеиста Бориса Майорова – в то время тренера клуба «Йокерит». Он очень экспрессивно выступал перед игроками, кричал, как настоящий майор. А я по неопытности пытался передать по-фински его экспрессию на «майоровском уровне». Хоккеисты очень удивились тогда: что это за переводчик такой?
Но ничто не вечно, и в какой-то момент мы с Натальей разошлись. И когда меня спрашивают о причине возвращения в Россию, я, опять же с долей иронии, говорю: «Любовь прошла», то есть по семейным обстоятельствам. Это тоже было для меня существенно.
— Когда вы вернулись?
– Во второй половине 2000-х окончательно, но все происходило постепенно. Знаменательным для меня оказалось знакомство с Вячеславом Петровичем Орфинским. Я примкнул к его экспедициям по Карелии, в которых участвовали исследователи из ИЯЛИ. Тут надо сказать, что, работая над коллективной монографией «Панозеро: сердце Беломорской Карелии» в начале 2000-х годов, я познакомился со своей нынешней женой Татьяной Каракан – она была редактором книги.
Средства на экспедиции я получал от различных фондов Финляндии и мог по полгода проводить в Карелии, здесь было, что собирать для будущих книг. И в какой-то момент мне поступило предложение из нашего института поступить на работу. Появилась личная жизнь здесь, работа – всё это и побудило меня вернуться обратно. Но и связи с Финляндией не терял: там жил мой брат, мать туда переехала, читал лекции, хотя это был уже другой уровень связей.
Еще одна сторона переезда была, так сказать, научно-идеологическая. На самом деле в этнографии я больше традиционалист, чем теоретик нового типа. Ведь для теоретика все равно, где ты обитаешь: хоть в Америке, хоть на Луне. Но без поля нет фактов, а без фактов — теории! Полевая работа – это главное, нас так учили.
На карте еще много неизученных мест. Например, не осталось людей, которые могут рассказать про карсикко, нужно самому ехать, искать, описывать. Это надо воспринимать как миссию, возложенную на тебя.
Несомненно, я поездил по Финляндии и много что собрал – можно было оставаться там и работать. Но ведь в Карелии, в сравнении с Финляндией, столько неисследованного, а я должен был увидеть все своими глазами.
— Есть у вас увлечения, не связанные с работой?
– Мы с Татьяной решили больше путешествовать. Наши дети уже все большие, живут самостоятельно. Сначала мы отправились в турне по Центральной Финляндии, и с тех пор ездим по Европе, а в последнее время и по России – Кавказ, Алтай и т.д. Сказывается мое детское увлечение географией, интересно мир увидеть самому. Ну и стремление к природе, посмотреть что-то новое. Желание попасть на природу, в горы, согреть чайник на костре, ночевать под открытым небом – это все с детства, от отца и матери.
— Можете сказать, что удалось или не удалось сделать в жизни? Что в планах?
– Конечно, все, что я не успел сделать в свое время, и то, что, наверное, не успею – это минус. Времени остается не так много – в этом году исполняется 70 лет, шутка ли. Задумываешься: а много ли у тебя времени остается? Я не тот человек, который распределяет свою жизнь и жестко следует планам. Можно планировать, но насколько жизнь даст этим планам осуществиться?
Что касается работы, хотелось бы обобщить собранный материал и написать монографию по карельским праздникам. А в плане мечты – сделать этнографический атлас Карелии. Это связанно с тем, что я работал в Финляндии с профессором Матти Сармела над Атласом духовной культуры Финляндии: опыт работы есть, материал тоже. Была бы великолепная лебединая песня, — улыбается Алексей.
Фото из семейного архива Алексея Конкка