Вечерние размышления музейных сотрудников Людмилы Никифоровой и Ксении Еловских на персональной выставке художника
«Харитонову было важно помнить те эмоции, переживания. Триптих «Валаам. Композиция с ангелом» начинает нам раскрываться своими деталями и акцентами: фрагменты коллажа, фактуры, использование металлических вставок. И, конечно, парящий над всей этой трагической историей ангел».
Вечер. Музей изобразительных искусств уже закрывается, последние посетители покидают залы. Смотритель улыбается, глядя на нас: «Шли бы домой, девочки!».
А мы всё стоим и стоим у городских пейзажей Александра Павловича Харитонова. Петрозаводск. Хорошо узнаваемый проспект Ленина. И номер дома четко написан «12». Водим пальцем близко к стеклу, отделяющему нас от работы.
Ксения перечисляет:
– Люди спешат по своим делам, в углу группа что-то обсуждает. Все они разного размера. Неожиданно рядом возникает крупный план женщины…
Палец скользит выше. В каждом окне – своя жизнь, из этого окна на улицу грустно смотрят дети. На крыше люди чем-то заняты. Из ниоткуда выплывает портрет Ленина. Окна автобуса, существующие сами по себе, как некое послевкусие от прошедшего мимо транспорта…
– Рисунок как музыка, а в музыке разные образы возникают сами собой, смешиваясь, затмевая друг друга. И это уже не просто пейзаж, а сложная композиция. Стволы и ветви деревьев ломают общую картину, как будто создается витраж из фрагментов образа. В то же время место узнаваемо, и целостность картины не теряется.
Замечаю знакомый силуэт. Автор? Это уже другой рисунок. Место в центре города то же, только вид изнутри – из окон. Между окнами то ли проявляющийся, то ли исчезающий в светотени мольберт и часы с маятником. В стекле часов отражение лица человека, похожего на Александра Павловича. Это удивительно, но присутствие художника ощущается почти на физическом уровне. Мистика какая-то. Соприкосновение двух миров через окна и зеркало усиливают это восприятие.
Акварельная композиция и коллаж «Дом» обрушивается на нас многочастной картиной быта. Этакий человеческий муравейник – коммуналка, образ жизни нескольких поколений. Коридоры, кухни, туалет, лестницы, двери. И, конечно, окна. В одной из комнат дома художник пишет обнаженную натуру: женская фигура парит в воздухе, то ли отражаясь в оконном стекле, то ли растворяясь в воздухе за ним. Вглядываемся в работу, выискиваем коллажные вставки, с помощью которых художник экспериментировал, будто создавая несущие конструкции дома, формируя свой неповторимый стиль.
Предлагаю Ксении поговорить о «Сирени». Она кивает в ответ и вдруг совершенно неожиданно для меня произносит:
– И всё-таки интересно, почему он так много писал сирень. Для такого мастера, как Харитонов, объяснения обычной любовью к растению явно недостаточно. Серия работ, посвященных сирени, говорит о сложной и чувствительной натуре художника. На всех частях полиптиха сирень разная и по композиции, и по цветовой гамме. В этом есть определенный посыл автора, который несет в себе спокойную созерцательность и философские раздумья, светлую грусть и бурную радость.
Оттенки бежевого, лилового, сиреневого, фиолетового – на «Сирень» Александра Харитонова можно смотреть бесконечно долго, как смотрят на огонь, мысленно возвращаясь в самые трогательные и романтические моменты своей жизни.
Еще два акварельных цикла на выставке – «Средняя Азия» и «Иркутск», с одной стороны, дополняют друг друга, раскрывая тему путешествий художника, а с другой стороны, своей непохожестью показывают многогранный талант Александра Харитонова.
Долго рассматриваем акварели. Средняя Азия очаровала художника: древние традиции, необычные виды поселений. Он путешествовал из города в город, писал эти быстрые акварели. Интересно, что художник обращается не к классическим образам в сюжетах – восточный базар, в натюрмортах – кумганы, виноград…
– У него другое, – говорит Ксения. – Чайхана. Несколько акварелей посвящено именно чайханам разных населенных мест. Это особый феномен Востока: место, где мужчины не просто пьют чай. Это культурное, общественное пространство, существующее веками, сохраняющее по сей день свое предназначение и представляющее некий срез социума. У каждого сидящего в чайхане свое место, на своем доступном ему уровне.
В чайхане останавливается время, отступает жизненная суета, всё погружается в покой, умиротворение и задушевные разговоры. Чайхана издавна была местом, где обсуждали последние новости и слухи, планы на будущее, вели серьезные деловые переговоры, объявляли о семейных событиях. Сменялись эпохи, исчезали и появлялись государства, а чайные трапезы, отдых с короткой молитвой, задушевная беседа с пиалой горячего чая в руках сохранялась. Акварели созданы в 1988 году. Уходящая своими традициями вглубь веков чайхана поразила художника и стала, вероятно, для него символом консервативности Востока.
– У Харитонова свое видение Востока. Выбирает привычную для него цветовую гамму – изумруд, желтый, красный. Только подает ее неярко, приглушенно, через призму своего, харитоновского, видения: традиционное для Востока буйство красок сдержанно, легко и прозрачно, – плавно проводя рукой, произносит моя коллега.
Совсем другая акварель в серии работ, посвященных Иркутску. Сочная, насыщенная, яркая. Харитонов пишет пастозно, то есть плотными, непросвечивающими слоями.
– И это не многослойная акварель, Александр Павлович не набирал сочность слоями, а сразу давал такой цвет, густой и плотный: синий, фиолетовый. Он создал удивительный образ Иркутска, опять свой, особенный. Я была в Иркутске. Сибирский город с традиционной деревянной и каменной архитектурой. Для меня он совсем не такой яркий и сочный, – показывает Ксения на городские пейзажи.
Два дома – маленький деревянный, будто бы вросший в землю, и двухэтажный каменный, величественный и красивый храм за высоким деревянным и совершенно невзрачным забором, улицы старых домов с резными украшениями. И всюду насыщенные цветовые пятна. Ксения продолжает:
– Он опускает линию горизонта, прорабатывает небо: мощно, плотно. И создается образ города, пронизанного совсем другой атмосферой.
Интересно, что для меня это звучит как нарушение стереотипа: яркий и насыщенный цветом Восток у Харитонова легкий и прозрачный, а спокойный сибирский Иркутск – сочный и пастозный.
– Да, – кивает Ксения, – в этом есть некий посыл художника, его видение, его восприятие. При этом год написания акварелей один, а состояние души Александра Павловича разное.
Мы переходим в третий зал выставки. Широко распахнутые глаза «Белой лошади» ловят мой взгляд. Собираюсь заговорить про нее, но Ксения вдруг произносит:
– Я долго рассматривала работы Харитонова к «Мастеру и Маргарите», ведь это больше, чем иллюстрации. Сам художник говорил, что это его впечатление от романа Булгакова, его понимание сложнейшего сюжета, восприятие героев. Книгу он перечитывал много раз, буквально, жил ею.
Видимо, неслучайно лицо человека, заглядывающего в окно комнаты, напоминает нам автопортрет. И среди булгаковских персонажей: харизматичного Коровьева, летящего дымчатого кота Бегемота, изящной Маргариты, присутствует не только сам художник, но и его знаковые образы – часы с боем, окно и белая лошадь.
Перевожу взгляд на акварель «Белая лошадь». Историю появления головы лошади в окне все знают: как внимательный взгляд кого-то большого и тихого разбудил Александра Павловича. И находясь на границе яви и сна, художник разглядывал лошадь, которая в окне – на границе миров внутри и снаружи, не моргая, смотрела на него. О чем они думали в этот момент? Какой молчаливый разговор вели? Видимо, что-то очень важное произошло в этот момент в душе мастера. Александр Павлович сделал несколько повторений «Белой лошади». Людмила Ивановна Харитонова, вдова художника, показывала мне одну из таких работ, с которой лошадь смотрела на меня трогательным и грустным взглядом автора.
– Натюрморт у Харитонова, – продолжает рассказ Ксения, – это больше чем натюрморт – это композиция. Причем композиция многоплановая. Интересно пытаться понять, как работал художник. Идти вслед за его поиском глубины натюрморта, или наоборот выходить за рамки привычной постановки. Тонкая проработка деталей: зеркало и отражение в нем, предметы, стоящие на подоконнике, в пепельнице сигаретки солнышком разложены. Казалось бы, мелочи, но для художника это важные детали интерьера, того внешнего для человека мира, который он формирует вокруг себя сам, и, следовательно, этот мир раскрывает нам сущность его создателя.
Оконный проем как архитектурный элемент рассматривается в искусстве не просто как фон или акцент композиции, но и как метафора надежды, перемен, шага в неведомое. Окно, открытая форточка, как символ свежего воздуха, стремления к свободе, в том числе творческой, встречается в творчестве художника постоянно. В семидесятые годы проходило моё октябрятское и пионерское детство, Ксения – гораздо моложе… Мы не переживали ощущений семидесятников, мы сейчас пытаемся понять, как это было и в каких образах это рождалось на листах Харитонова. Окно на картине становится важным посредником между внутренним и внешним миром. И зачастую пространство оконного стекла становится отражением внутреннего мира художника. Это выход в новый пласт пространства. В стекле «Окна на Красной улице» отражается сам автор, или это не отражение, и художник видит себя там, в ином мире и пространстве?
– Мне кажется, – возражает Ксения, – у художника грань между этими мирами стёрта, он использует зеркала, стекла, приглашает нас в свой мир. И мы погружаемся, проходим через призму его мироощущения, начинаем видеть композиции изнутри.
Вид из окна «Цокольного этажа» поражает своей многоплановостью. Интерьер мастерской и вид улицы дополняются отражением в стекле, сама решетка – это отдельный образ, да и стекло тоже. Ксения показывает на вымывание краски, высветление отдельных фрагментов, прием, за счёт которого появляется ощущение грязного стекла с разводами от прошедших за окном дождей. Среди прохожих в окне мы замечаем знакомый печальный образ. Художник опять пишет себя там – за стеклом. Охватывает состояние духоты и безысходности творца в мире строгой номенклатуры, контроля, диктата официально признанного искусства.
Перевожу взгляд на «Ателье живописца». Интересное выбрано слово – ателье.
– Да, – поддерживает Ксения, – не характерное название для мастерской, но неслучайное для Харитонова. В центре живописец. Вся композиция формируется вокруг него из фрагментов, похожих на кусочки ткани разной фактуры, которые прорисованы акварелью. Рядом обнаженная натура или это манекены в ателье? Силуэт мольберта удивительно напоминает окно. Акварельные прорисовки дополняет коллаж.
Коллаж органично входит в акварели мастера. Он размышляет, долго работает над композициями, снова и снова возвращается к ним. Подбирает фрагменты для коллажа, художественно рвет листы бумаги, старые газеты, пишет акварельные вставки. И потом собирает из этого композицию или дополняет акварельную работу, наклеивает постепенно, продумывая каждое обновление, доводя работу до финальной точки.
Ксения показывает на детали: художник, обладая уникальным пространственным мышлением, формировал образ из кусочков, из пространства между ними собирал предмет. То есть рисовал окружение, чтобы выявить сам предмет. Смело дополнял фактуру. Создавал ее объемами густой краски, как, например, в работе «Петрозаводск — Париж».
– Акварель дает Харитонову богатство цвета, широкие художественные возможности, использование бумаги не просто как материала, но и как изобразительного элемента, а коллаж позволяет выйти за пределы привычного пространства. Такое ощущение, что Александр Павлович пытается создать новую реальность, буквально вырезает новые конструкции, наслаивает их, укладывает мозаику — как скульптор лепит объем на плоскости. Рассматривать детали можно бесконечно, – вздыхает Ксения.
Беру Ксению под руку и увожу в последний зал выставки, где нас ждут акварели «Валаамской серии», образы Риеккалансаари и родного города художника — Сортавалы.
– Он непривычно работает акварелью. Расширяет ее возможности, – Ксения показывает на пейзажи Риеккалансаари. – Пишет мазками, создает ритм, фактуру, текстуру, наносит цвет и вымывает его или вытирает листом бумаги. Например, таким способом формирует объем. Мелкие капли-подтеки создают ощущение дождя на акварели. Зимний пейзаж в Пряккеля пишет явно на морозе. Краска, видимо, замерзала, оттаивала и создавала удивительный фактурный эффект. Интересно решена композиция зимнего пейзажа: темный второй план сразу привлекает наш взгляд. Должен работать первый план, а автор уводит нас туда, вдаль.
У художника четкое разделение между пейзажными работами и композиционными. Над композициями он работает долго, продумывая детали. За каждой композицией стоит какая-то история.
Мы разглядываем триптих «Валаам. Композиция с ангелом». Три отдельных листа объединены автором в одну раму и одним паспарту, по которому черным по черному за пределы листов выходят стволы и ветви деревьев. Многоэтажное здание, лестничный пролет, монастырское кладбище – три образа и три части трагической истории, подробности которой нам удалось узнать у свидетелей этих событий благодаря надписи, сделанной художником шариковой ручкой и наполовину заклеенной. Мы решились эту историю рассказать без указания имен её участников.
Было это в 1980-е годы. Жила одна семья на острове Валаам. Семья была неблагополучная, нередко после застолий присутствовало рукоприкладство. В семье росла девочка. И ей выпало в жизни пережить страшную трагедию. Пьющий отец постоянно угрожал матери, и она приглашала к себе сестру, вдвоем женщинам было спокойнее. Но вот однажды, рано утром, когда сестры шли на работу, мужчина встретил их с ножом в тёмном проходе у старого монастырского кладбища и убил обеих, а сам, видимо, осознав весь ужас произошедшего, покончил жизнь самоубийством в подъезде дома прямо на лестничной клетке. Осиротевшую в один миг девочку сначала воспитывала бабушка, а после смерти бабушки – дядя. Он был заядлым рыбаком, в шторм поехал на лодке проверять сети и не вернулся.
– Надпись на триптихе означает, что художнику было важно помнить те эмоции, переживания. Нам триптих тоже начинает раскрываться своими деталями и акцентами: фрагменты коллажа, фактуры, использование металлических вставок. И, конечно, парящий ангел над всей этой трагической историей, – Ксения прикасается к стеклу, которое отделяет от нас белоснежную фигуру ангела.
Мы стояли и молчали в тишине опустевших залов… Не знаю, как у Ксении, но всё это время у меня было ощущение, что по выставке мы гуляли втроем. Незримое присутствие Александра Павловича Харитонова я чувствовала постоянно. А тихая светлая грусть останется со мной теперь навсегда.
Выставка Александра Харитонова в Музее изобразительных искусств Карелии открыта по 11 апреля. Не пропустите!
Фото Музея изобразительных искусств Карелии