«Никто не верил, что Наполеон осмелится войти в Москву, — писала в своих воспоминаниях Франциска Амелунг . — Ходили разговоры, что у него около 400 своих оплаченных агентов в лице кондитеров, поваров, парикмахеров, распространяющих тревожные слухи. Болтали, что война это божья кара императору Александру за его грехи, что он слишком слаб, а его генералы предатели».
1812 год останется навсегда знаменательною эпохою в нашей народной жизни.
Равно знаменательна она и в частной жизни того, кто прошёл сквозь неё и её пережил.
П.А. Вяземский
Но позвольте мне вырваться из этих воспоминаний.
Франциска Амелунг
Моя двоюродная четырежды прабабушка Франциска Амелунг приехала из Гамбурга в Петербург в гости к своей сeстре Юлии в декабре 1811 года. Покинула она нашу страну только спустя семь лет, а значит, Отечественную войну 1812 года пережила вместе с Россией.
Её заметки именно этим и заинтересовали некоторых историков. Франциска была одной из трёх иностранок, оставивших письменные воспоминания об этом событии, и единственной, оказавшейся в это время в российской провинции.
В конце марта 1812 года она прибыла в местечко Блохино Калужской губернии, где вместе с мужем Максом Тилгером и маленькой дочкой Юлией жила её сестра Эрнестина.
Тилгер с компаньонами арендовали находившуюся в Блохино ткацкую фабрику Мусина-Пушкина. Вложив большие средства, они наладили производство из конопли парусины высокого качества, которая была очень востребована. Казалось, не за горами тот день, когда скопив приличный капитал, можно будет вернуться в дорогой сердцу Тильгера Ульм. Но французская армия сломала эти незатейливые планы.
«Мы черпали сведения только из слухов, которые всегда бывают страшнее истин. Но не только слухи пугали нас, а и печальная реальность, потому что из Москвы не было ни вестей, ни денег.
Никто не верил, что Наполеон осмелится войти в Москву. Ходили разговоры, что у него около 400 своих оплаченных агентов в лице кондитеров, поваров, парикмахеров, распространяющих тревожные слухи. Болтали, что война это божья кара императору Александру за его грехи, что он слишком слаб, а его генералы предатели. Настроение людей было печальным. Через гувернанток, бонн и модисток, которых хватало в каждом большом доме, Наполеон и его сообщники пытались проложить путь вглубь России и вполне преуспели в невежественной массе.
Я помню катехизис, в предисловии которого подчёркивалось, что гнев Божий лежит на императорской семье, но не стоит отчаиваться, так как спаситель уже стоит у дверей. Он освободит крестьян из рабства, и им остаётся только радоваться этому. Эти и подобные произведения переводились на русский язык и активно распространялись французами, жившими в России.
«Выход из ада Тору и Тюру (богам войны) был открыт», — пишет Франциска.
«Но позвольте мне вырваться из этих воспоминаний», — её мольба спустя даже пять десятков лет.
Тилгер был вынужден часто покидать Блохино в надежде продать выработанный холст, получить хоть какие-то средства, чтобы расплатиться с 300 рабочими (!) и содержать свою семью. Франциска и Эрнестина, беременная следующим ребёнком, оставались дома одни. Опасность им грозила с обеих сторон, но вначале больше с русской.
«Семя бунта, обильно исподтишка посеянное Наполеоном, взошло. С каждым новым утром для нас наступали новые ужасные часы. Здесь застрелен наш сосед-помещик, там подожжён дом, и мы видим поднимающийся вдалеке дым.
Для нас это время было очень трудным, так как русские называли «немцами» всех иностранцев, не различая французов, немцев и англичанин. Большую опасность представляли казаки, и в таких случаях у нас не было другого спасения, как бежать в лес».
Что помогало выстоять, выдержать трудности и неизвестность? На что вообще можно опираться в такие минуты?
«Мы столько раз были окружены, что если бы не уверенность, что Небесный Отец защитит нас, нам пришлось бы впасть в отчаяние.
В такие времена бедствия и ужаса так важно не оставаться одиноким, как сирота, а делиться счастьем и радостью, страданиями и горем с любящим существом».
Ситуация вокруг только накалялась. Рабочие уходили с фабрики, присоединяясь к армии. Трудно было с продуктами.
«Все продажи прекратились, каждый стремился спасти свою жизнь, насколько это было возможно. Не было соли, масла, жиров. Теперь мы ещё больше осознали, каким благословением был для нас наш сад. У нас уродились прекрасный картофель, корнеплоды, горох, репа и огурцы. Без этого нам пришлось бы умереть с голоду».
Кстати, огородными работами сёстры Амелунг активно занимались сами. У Франциски уже был такой опыт, а Эрнестине, изучавшей в московском пансионе танцы и французский, были совершенно чужды сельские профессии, но она оказалась на редкость способной ученицей.
Французы продолжали двигаться к Москве, но люди верили, что это часть русского плана.
«Говорилось, что мы, россияне, побеждаем в битвах, а потом отступаем. Это было правдой, потому что у русских был план войны заманить французов на обширные ледяные поля, где голод и холод должны были их уничтожить».
Война — время не только слухов, но и чудес. В Смоленске, например, рассказывает Франциска, икона богородицы, которая стояла над воротами крепости и была очень почитаема людьми, повернулась, чтобы покинуть город, и в её глазах были слёзы. А казачий атаман П. предложил свою красавицу-дочь с миллионным приданым в жёны тому, кто живым или мёртвым доставит Наполеона в Петербург, и это сильно взволновало умы.
В сентябре началось массовое распространение печатного обращения губернатора Ростопчина к населению. В нём говорилось, что люди должны сохранять спокойствие и не покидать город. Губернатор Москвы уверял, что когда французы подойдут к Воробьёвым горам, все силы объединятся, чтобы уничтожить уставшего врага. Но в это уже никто не верил, все были опечалены.
«Мы решили принять свои меры предосторожности. В полночь, когда все спали, сломали в нашей комнате пол и вырыли в земле глубокую яму. Самые драгоценные вещи хорошо упаковали и спрятали в коробке из-под греческого вина с острова Лесбос. Затем яму аккуратно засыпали, вернули половицы на место, да так, чтобы никто не догадался, что здесь что-то спрятано. Небольшие ювелирные изделия были вшиты в одежду, которую мы не снимали ни днём, ни ночью.
Затем пришли ужасные вести о том, что битва за Воробьёвы горы была проиграна русскими — город горел, а враг уже вошел в Москву. Это новость была для нас подобна удару грома.
Петербург, говорили в Блохино, давно уже захвачен врагом, и император Наполеон послал императору Александру как своему «брату» великодушное письмо, в котором предложил ему императорскую корону Сибири. Это письмо распространялось на русском, французском и немецком языках с целью обмануть бедных, ослеплённых горем людей.
Страдания в нас и вокруг нас росли и множились, а слухи о зверствах врагов становились все более и более пугающими. Неподалёку они пригвоздили стариков ногами к полу, требуя сказать, где были спрятаны их деньги. Но бедным нечего было скрывать!
А моя бедная Эрнестина потеряла своего лучшего друга, француженку с четырьмя взрослыми дочерьми. Они попали в руки казаков, когда направлялись в Москву.
Район Москвы, где жили Тилгер и Мейер, был полностью разрушен. Подвал их дома был оборудован тяжелыми железными дверями. Невозможно было представить, что эти массивные своды могут сгореть, поэтому в нём разместили много товаров и продуктов питания, а для женщин он был убежищем в течение четырех недель с тех пор, как французы заняли город.
Все верили, что удастся сохранить это здание, но напрасно: оно стало жертвой пламени, как и многие другие. Двое моих племянников, Карл Баллауф и Карл Латтерлох, находились в доме Мейера. Это всё, что о них известно, и бедные родители никогда не смогли узнать о них ничего больше».
Удивительно, но совсем из другого источника (Сергей Ярцев, «Амелунги с Покровки») мне стало известно, где находилось это здание — на Покровском бульваре, № 16-18). Ныне он известен как дом Телешова.
Мой четырежды прадед Иоганн Рудольф (Иван Григорьевич) Мейер в 1804 году купил его у графа Фёдора Толстого, а в 1815 году продал то, что от дома осталось после пожара 1812 года — «две крепостные белые земли с тремя каменными обгорелыми корпусами с садом» — купцу Андрею Карзинкину. Писатель Николай Телешов женился на правнучке купца, у него бывали многие знаменитости того времени: Рахманинов, Шаляпин, Бунин, Горький, Андреев, Серафимович, Маяковский, Куприн, Бальмонт, Сологуб, Вересаев, Шмелёв, Чехов, Перов, Левитан, Васнецов, Станиславский.
Сейчас дом является объектом культурного наследия. Несмотря на прежние перестройки сохраняется его внешний вид, внутренние интерьеры, в нём есть музей Телешова и живут потомки Карзинкиных. Там же располагается Московское отделение Всероссийского общества защиты памятников, которое, по традициям нынешнего времени, пытался несколько лет назад выжить частный ресторан…
Захват Наполеоном Москвы стал обратной точкой отсчёта этой прежде победоносной компании. Через пять недель французы покинули город, но и через месяц после пожара, писал партнёр Тилгера Изарн, он не мог ходить по булыжным мостовым, не сжигая подошвы сапог. Большинство московских торговцев были разорены. Тилгер и его компаньоны потеряли в огне турецкие шали, бриллианты и жемчуга — их московский склад во дворце графа Остермана стал жертвой пламени.
А Франциска и Эрнестина всё ещё находились в Блохино, переживая небывалый холод.
«Мы все укрылись на лежанке (Франциска написала «Leshanka». — Ю.С.). Работать было невозможно, мороз доходил до 34-36 градусов. Хотелось писать, но чернила замёрзли, мысли притупились, а тех, кто был снаружи, — вороны, воробьи — убила стужа».
Но пора было собираться в дорогу: подходил срок родов Эрнестины, и моя четырежды прабабушка Юлия ждала её в Петербурге. Путь лежал через разорённую Москву, и они своими глазами увидели, во что она превратилась.
«Ты не поверишь, какое страшное зрелище предстало перед нами вместо великолепной Москвы! Три-четыре мили мы проехали среди обломков и торчащих дымоходов. Наконец, добрались до жилых кварталов, но у бедного Тильгера были большие проблемы — денег не было.
Он посетил своих бывших друзей, но эти визиты были болезненны и печальны. Дома были снова заселены и, возможно, стали даже более элегантными, чем раньше, но теперь в них обитали незнакомые нам люди. Кто-то бежал, но многие погибли. Так, например, во время пожара несколько друзей и знакомых объединились, чтобы нанять большую лодку и спасти побольше вещей, но та перевернулась, и более 100 человек погибли. Мы отыскали лишь немногих своих друзей…»
Отчего же так зверствовали на этой войне прежде галантные и учтивые французы?
«Страшные лишения, холод и голод, уверял меня мой племянник, г-н Эммерих фон Кребер, присоединившийся к наполеоновской армии как немецкий гусар, приводили всех в такое состояние внутренней ярости и гнева, что они не узнавали себя. Однажды когда Император приблизился к ним в ужасной метели, музыкальный корпус внезапно сыграл французскую народную песню: «Où peut on être mieux qu’au sein de sa famille», «Где может быть лучше, чем в своей семье». Наполеон был глубоко взволнован этим и ускакал галопом, а на щёки слушателей упали горячие слезы».
Зло всегда порождает ответное зло, эта война не стала исключением.
«Ненависть к иностранным захватчикам, а заодно и ко всем иностранцам в России росла с каждым днём. Были такие стихи: «Мать-Земля, не спеши поставить этих варваров на колени: пусть с ними расправятся дикие звери и ледяная зима».
Тем не менее и эта война, как и любая другая, когда-нибудь заканчивается. Франциска и большинство её родных и близких уцелели, мужественно пережив все тяготы и лишения. А в Москве уже началось новое строительство.
«Но губернатор отдал приказ прекратить его, потому что был утверждён большой план по восстановлению города».
Добавлю – в восстановлении Москвы большую роль сыграл другой мой предок, двоюродный трижды прадед Егор Герасимович Челиев, изобретатель русского цемента.
Изучив ранее не обращавшие на себя внимания в силу личного характера записки моей двоюродной четырежды прабабушки Франциски Амелунг, которой в пору Отечественной войны было 23 года, историки (например, профессор Hartmut Rüß) нашли явные доказательства того, что Наполеон сражался с Россией не только военными, но и активными пропагандистскими методами, намеренно будоражил антифеодальные настроения крестьян, и те поначалу нередко использовали смутное время для мести своим помещикам и не всегда были охвачены патриотическим единодушием, как представлялось ранее.
Хотя бабушка Франциска никогда не встречалась с Наполеоном, её наблюдательность, тяга к писательству, прекрасная память поставили их в этом рассказе в один ряд, отмерив всего семь шагов от меня до его треуголки.
Перевод воспоминаний Франциски Амелунг при незнании языка по мере умения и большого старания сделан автором.
