Сегодня нашему давнему автору Олегу Гальченко исполняется 50 лет. В своем блоге он рассказывает о том самом дне 15 декабря 1970 года, в котором одни летали, другие ползали, одних ждали высокие награды, других – тюрьма, кто-то вспомнил прошлое, а кто-то протаптывал дорогу в будущее.
Тот день – 15 декабря 1970 года – оставил не очень-то много следов в календарях знаменательных исторических дат.
Зима в том году, говорят, выдалась суровая – метели, гололёд и трескучие морозы. Города тонули в высоких сугробах и ждали наступления новогодних праздников, до которых ещё надо было прожить и проработать целых две недели.
На календаре был вторник. Обычный рабочий день, который как минимум в одном месте начался раньше обычного – в Московском Центре Управления Полетами. Там ещё с ночи десятки людей, напряженно вглядываясь в мониторы, ждали вестей из космоса. А где-то далеко от них, через вечную черноту и холод мчались полторы тонны аппаратуры, упакованные в сверхпрочный титановый корпус. Запущенная четырьмя месяцами ранее автоматическая межпланетная станция «Венера-7» приближалась к своей конечной цели, и наступающее утро должно было принести либо радостную сенсацию, либо очередное разочарование.
Штурмовать Венеру наши аппараты начали ещё до полета Гагарина. Однако планета, названная в честь античной богини любви, вела по отношению к землянам себя крайне неприветливо. Все оказалось совсем не так романтично, как в нашумевшем в начале 60-х фантастическом фильме «Планета бурь». Отправленная с Байконура в феврале 1961-го «Венера-1» достаточно быстро перестала выходить на связь и улетела в никуда. Пропагандисты, конечно, выжали из этой истории максимум пользы, но научный эффект от неё был равен нулю. Вторая «Венера» потерялась где-то на полпути весной 1965-го, но от неё успели получить хоть какую-то ценную информацию о межпланетном пространстве. Летевшая с ней в паре «Венера-3» до Венеры всё же добралась, но разбилась о ее поверхность. Спускаемый аппарат «четвёрки» раздавило мощнейшим венерианским атмосферным давлением, о существовании которого прежде учёные не подозревали. Пятая и шестая станции более-менее успешно изучили физические параметры атмосферы, определили её химический состав. Не забыли и измерить давление, оказавшееся в 90 раз превышающим земное.
И вот — новая попытка мягкой посадки. Учитывая опыт прошлых неудач, на машиностроительном заводе имени С.А. Лавочкина для спускаемого аппарата был изготовлен титановый корпус, способный выдержать давление и в 180 атмосфер – вместо аллюминиево-магниевого, использовавшегося раньше. Для наилучшего смягчения посадки также установили специальные амортизационные устройства, а в парашютную систему внесли ряд усовершенствований. Аппаратура, которой под завязку был заполнен спускаемый аппарат, предназначалась для определения геологического состава поверхности Венеры, измерения температуры и давления. В ходе полёта орбита станции дважды корректировалась с ориентацией по Солнцу. (Ещё две попытки ориентации по Сириусу провалились!) Незадолго до подлета к цели по команде с Земли была произведена автоматическая перезарядка солнечных батарей, кстати, тоже более совершенных, чем на аппаратах предыдущего поколения.
15 декабря в 8 часов 34 минуты 10 секунд по московскому времени спускаемый аппарат впервые в истории касается поверхности Венеры и в течение 20 минут передает метеосводки с раскаленной планеты. Не так долго по земным меркам, но… вновь Советский Союз подтверждает своё лидерство в космической гонке. Пока американцы прогуливаются по скучной пыльной Луне, мы распространяем своё влияние на более значимые объекты Солнечной Системы. Следующая крупная победа в битве за Венеру была достигнута только через пять лет, когда автоматическая станция «Венера-9» передаст первые чёрно-белые фотоснимки венерианской поверхности.
Об этом напишут газеты и энциклопедии, об этом с нескрываемой гордостью будут рассказывать школьникам учителя на уроках природоведения и астрономии. О другом же событии того дня, помимо непосредственных его участников, узнает разве что узкий круг ночных слушателей западных радиоголосов, а сейчас помнят в основном только исследователи истории диссидентского движения.
В Ленинграде начинается процесс по так называемому «самолётному делу». Вникая в подробности подобных эпизодов истории, не перестаешь поражаться удивительной недальновидностью руководителей советского государства, словно бы целенаправленно подкладывавших мощнейшие мины с часовыми механизмами под собственную систему. Ну, казалось бы, очевидная вещь: не нравится каким-то людям коммунистический строй, так отпустите их туда, где им понравится, с миром! Вам же будет спокойнее! Однако хозяева Кремля, видимо, жили по совсем другой логике, которую в одной из своих сатирических песен Александр Градский сформулировал так: «Мы их сдохнем – не отпустим! На миру и смерть красна!» В общем, 15 июня того же 1970 года группа молодых людей, считавших, что им с большевиками не по пути попыталась на аэродроме в Приозерске захватить и угнать самолёт главы ленинградского обкома КПСС В.С. Толстикова. Вернее, сымитировать захват, и при любом исходе дела спровоцировать громкий международный скандал.
Их было 16. Разработкой операции, получившей кодовое название «Свадьба», и вербовкой единомышленников занимались 43-летний Марк Дымшиц и 31-летний Эдуард Кузнецов. У Кузнецова за спиной уже имелось полтора года философского факультета МГУ, опыт участия в выпуске самиздатовских журналов «Синтаксис» и «Феникс» и шесть лет лагерей за организацию знаменитых поэтических сходок в Москве на площади Маяковского. (По тому же делу проходили Владимир Буковский, Юрий Галансков, Александр Гинзбург и Владимир Осипов.) Отмотав срок и живя за 101-м километром, он понимал, что на свободе пробудет недолго и должен успеть сделать хоть что-то, прежде чем попадет под каток новых репрессий. При этом иллюзий насчет возможности новой оттепели уже не оставалось. Закручивание гаек, начавшееся после подавления Пражской весны, убило прекраснодушных романтиков во многих шестидесятниках. Только кто-то затаился, кто-то решил пойти на некоторые компромиссы, лишь очень немногие смогли остаться верными идеалам своей юности навсегда.
Группа формировалась в течение целого года, и при этом ее участники, кажется, даже не очень-то шифровались. Для того чтобы сагитировать на участие в рискованной акции полтора десятка человек, нужно переговорить как минимум с сотней. При этом просто невозможно не нарваться на стукача! И всё же, как выяснится впоследствии, спецслужбы почти до последнего момента плохо представляли себе, что происходит на самом деле. От секретных информаторов шеф КГБ Ю.В. Андропов получал рапорты, что то ли в Ленинграде, то ли в Риге какие-то неизвестные готовились совершить покушение на местных партийных лидеров. Не исключено, что эту путаную информацию сливали и сами «террористы», прекрасно знавшие, что за ними уже следят.
Часть заговорщиков повязали в лесу около Приозерского аэродрома, часть – уже на лётном поле. Ни пилоты, ни другие случайные свидетели при этом не пострадали, тем более что никто никого убивать и не собирался. Декабрьское судебное разбирательство длилось девять дней. Подсудимым предъявили обвинения в измене Родине, попытке незаконного пересечения государственной границы, антисоветскую агитацию и хищение в особо крупных размерах. (Последний пункт подразумевал попытку угона самолета!). 24 декабря был вынесен приговор. Десять участников группы в зависимости от степени участия в акции, получили от четырех до пятнадцати лет тюремного заключения, Кузнецов и Дымшиц – высшую меру. Четырех женщин, оказавшихся в составе группы, отпустили в первые же часы ареста, не привлекая к уголовной ответственности «из соображений гуманности».
Поскольку процесс был открытым, на нём присутствовали многие известные правозащитники. (Любопытный факт: академик Сахаров познакомился со своей будущей супругой Еленой Боннер именно на заседании, посвященном рассмотрению кассационной жалобы Эдуарда Кузнецова!) А за пределами здания Ленинградского городского суда — не только в Союзе, но и по всему миру — ширилось движение в поддержку «самолетчиков», акции протеста происходили в самых неожиданных местах. Сам президент США Ричард Никсон в телефонных переговорах с Брежневым выражал свою озабоченность – и не только результатами процесса.
Ведь главной своей цели «самолетчики» добились — привлекли внимание мировой общественности к проблеме еврейской эмиграции из СССР. В результате, если в 60-х выезд разрешали только единицам – да и то с большой неохотой, то в 1970-м через границу хлынула та самая «третья волна», которая создаст и Брайтон-Бич, и Израиль в его современном виде.
31 декабря за час до Нового года в замочных скважинах камеры смертников в «Крестах» несколько раз повернется ключ надзирателя. Приговоренных разбудят и куда-то поведут, как казалось поначалу, на расстрел. Однако им объявили об изменении приговора — о замене казни на 15-летний срок. Через девять лет обоих обменяют на группу провалившихся в Америке советских резидентов. Дымшиц последние годы жизни тихо доживёт в Израиле вместе с семьей. Кузнецов же будет заниматься журналистикой, выпустит несколько книг, а в 90-х даже несколько раз появится на экранах российского телевидения в популярных ток-шоу, делясь впечатлениями о лагерном опыте. «Не будь сволочью – и тебе всё дастся!» – такой будет его самая любимая поговорка.
Всё это было потом. А чем жила большая международная политика в тот день? В течение 15 декабря 1970 года 25-я Генеральная Ассамблея ООН провела 17 заседаний, на которых помимо рутинных экономических и чисто организационных вопросов, еще поднимаются, например, такие проблемы, как контроль за соблюдением прав человека на оккупированных Израилем ближневосточных территориях, права человека и научно-технический прогресс, техническая помощь в борьбе с наркоманией. Принимается программа объединенных международных действий с целью улучшения положения женщин.
Впрочем, самой животрепещущей остаётся тема нацистских преступников. Она важна хотя бы потому, что параллельно на повестке дня стоят и меры наказания для лиц, совершивших подобные преступления на почве расовой и национальной ненависти в не столь отдаленные времена.
Вроде бы с момента окончания Второй мировой войны прошла целая четверть века. Уже выросло целое поколение, которое её не помнит, уже поднялись из руин города, а с полей былых боев снят не один мирный урожай. Но «целая» или «всего лишь»? Ещё не все представители военного поколения перешли в разряд пенсионеров, относительно молоды и те, под чьими коваными сапогами когда-то стонала Европа. И те, и другие – одни с удовлетворением, другие со страхом, должны знать, что есть злодеяния, не имеющие срока давности. И мы ещё в течение пяти десятилетий будем периодически узнавать из прессы о том, как то в одной, то в другой точке земного шара вновь разоблачен ещё один маскировавшийся под мирного обывателя бывший полицай, участник массовых расстрелов и сожжения деревень.
Это всегда радовало, однако обращало на себя внимание и то, что возмездие в основном настигало всякую ничтожную мелочь, тогда как некоторые крупные деятели третьего рейха прятались очень надёжно. Увы, но бывшие державы-победительницы, принимая официальные декларации, состоящие из очень правильных слов, начисто забывали об исторической памяти там, где дело касалось их геополитических интересов. Причем Советский Союз в этом отношении вёл себя ничуть не лучше Запада, закрывая глаза на то, с каким гостеприимством в дружественной Сирии режим Башара Асада принимал беглых нацистов, и с каким остервенением сажал за решётку так называемых «охотников за нацистами». Именно поэтому и сейчас, 80 лет спустя после победы, мы очень многого не знаем о жизни и деятельности соратников Гитлера и успеем ли узнать при жизни – неизвестно…
Вы спросите, было ли в тот день хоть что-то по-настоящему прекрасное? Как ни странно, всё-таки было. Например, в Англии популярная 37-летняя оперная певица Джанет Бейкер в сопровождении Лондонского Симфонического оркестра пела Брамса – альтовую рапсодию на стихи Гёте (соч.53). Над протяжными аккордами смычковых инструментов – то тревожными, то смиренно-тихими царило гордое сочное меццо-сопрано, поначалу как будто противостоящее какой-то стихии, а затем праздновавшее победу жизни над смертью и света над тьмой. В Париже тем временем усатый охальник Фрэнк Заппа мучил публику своими нервными, хулиганскими психоделическими блюзами, которые тоже сохранились в неплохой записи и сейчас уже считаются классикой ХХ века. Два гениальных полюса одной культуры, две версии саундтрека к дню, в котором одни летали, другие ползали, одних ждали высокие награды, других – тюрьма, кто-то вспомнил прошлое, а кто-то протаптывал дорогу в будущее.
А ещё 15 декабря 1970 года в сей мир припёрся я – Гальченко Олег Станиславович. Однако об этом не расскажет никаких подробностей даже интернет, а я сам почему-то ни черта не помню. Хотя интересно – что я первым делом увидел и почувствовал? Наша память, способная хранить сотни гигабайт всякой ерунды, почему-то не оставляет ни следа от момента первого важного открытия «Аз есмь!» Вот есть пункт А, в котором меня ещё нет и никогда не было, вот пункт Б, где я уже есть, а что случается по дороге, если это описать не языком медицины, биологии или религии, а на уровне ощущений?
Может быть, моей первой мыслью было – как у хрестоматийного персонажа Стругацких: «Не забыть бы мне вернуться!..»?
Я не верю в гороскопы. В юности, подобно многим соотечественникам, очень интересовался и астрологией, и экстрасенсорикой, и «тарелками», и «снежными людьми», и теорией Бориса Хигира о влиянии имени на судьбу, и всякой-разной блаватщиной, но, пообщавшись с людьми, более глубоко на всем этом помешанными, понял, что моё чувство юмора несовместимо со всем тем, что они говорят всерьез. А вот в то, что человека формирует его среда обитания, не верить невозможно. И, значит, в том, чем жил мир в день его рождения, есть тайный код его будущей судьбы.
Всю сознательную жизнь меня будут волновать тайны космоса, нравиться самая разная – в основном, очень непростая, музыка, а в моей творческой карьере далеко не последнюю роль сыграет самиздат и литературный андеграунд. И взгляды на очень многие вопросы – независимо от того, правым я буду считать себя или левым, всегда будут весьма радикальными. А ещё – вроде бы северному человеку, мне всегда будет очень не хватать элементарного света и тепла…
Итак, до нового года оставались ещё две длинных и холодных недели. Самое романтическое десятилетие в истории Страны Советов, в последний вагон которого я умудрился вскочить так лихо на ходу, подходило к концу. В ночь на Новый 1971-й год впервые в истории Останкино, на экранах появился ещё сравнительно бодрый и чётко произносящий все звуки Леонид Ильич, чтобы обратиться к советскому народу с торжественной новогодней речью:
— Дорогие соотечественники! Дорогие товарищи и друзья! Идут последние минуты 1970 года. Советский народ провожает его с сознанием исполненного долга, с хорошим настроением. Это был незабываемый год великого ленинского юбилея, завершающий год восьмой пятилетки, год самоотверженного труда, новых побед и свершений…
Не уверен, что я мог слышать этот спич в онлайне. Мне его покажет полвека спустя совершенно неизвестный людям 1970 года ЮТЮБ. В онлайне я буду смотреть в ноябре 1982 года, как под звуки траурных маршей и прощальные салюты гроб с бровастым вождём уронят в могилу. И с той осени начнется моя по-настоящему сознательная жизнь, моя подлинная история.
А пока я сладко спал, и снилось мне наверняка что-нибудь необыкновенное – как человеку, не испорченному никаким опытом. Впереди был ещё один трудный день, в котором снова придётся учиться жить.
От редакции «Лицея». Олег Гальченко — поэт, писатель, журналист, руководитель литобъединения «СоНет» при Национальной библиотеке Карелии.
Олег — многолетний автор «Лицея», еще со времен печатного издания. В интернет-журнале «Лицее» он ведет свой блог, посвященный поколению Х — восьмидесятникам, последним детях красной империи СССР.
Поздравляем Олега с юбилеем и желаем ему сохранять молодость духа, жажду познания, страстность пера. Всегда ждем встречи в нашем журнале!
