***
Клюква едва покрыла дно фуражки с синим околышком, когда уже привели следующих. Трофим не поднялся с корточек. Но обернулся. Посмотрел на пришедших. Без чувств. Без интереса. Так. Для порядка. Еще с минуту пособирал ягоды. Снова глянул через плечо. Их уже выстроили. Стояли смирно, не суетились. Обречённые. Обескураженные. Только один привалился боком к белой кирпичной стене. Водил пальцем по краю свежей воронкообразной выбоины. И улыбался. Трофим бросил несколько клюквин в фуражку. Сорвал ещё одну. Кинул в рот. Раскусил. Не поморщился. Сплюнул красным. Поднялся. Высыпал всё обратно в мох. Надел фуражку. Проверил кокарду выпрямленной ладонью. На левую натянул перчатку. С хлопком вложил в неё другую, не надетую. Поднял руку. Резко опустил. Птицы от залпа не взлетели. Птиц уже давно здесь не было.
***
– Не найдёте, суки! Тут – не найдёте! – Серёга вдарил раскрытой ладонью по стене. Золотой массивный браслет звякнул. Серый сорвал его, отвернулся от стены, размахнулся. Но передумал. Не выбросил. Положил во внутренний карман. Раскинул руки над костром. Спина уже просохла. Стал сушиться спереди. Вместе с паром летели мысли. «Надо же, как кинули! И не зелёный ведь пацан уже. Мог бы и догадаться. Братки, хреновы… Ладно. Переждём. Венька разберётся. Должен разобраться. А здесь – не найдут. Не должны найти». Сунул ладонь в карман. Кинул в рот одну из собранных по дороге через болото ягод. Покатал во рту. Не раздавил. Сплюнул целой в костёр. Привалился спиной к сырым, серым, нагревшимся от огня, кирпичам. Откинул голову. Затылком накрыл воронкообразный скол в стене. Не почувствовал его. Посмотрел в небо. Усмехнулся. По небу сейчас обязательно должны были бы пролетать журавли. Журавлей не было.
***
Степаныч взялся за нос челнока. Крякнул, потянув. Сил хватило вытащить его из воды только на треть. Взял со дна шарабан. Подошёл к костру.
– Доброго здоровьица, Николай! Что это вы тут навытворяли? Я и места-то эти не сразу с воды распознал. Подумал, не туды грабаюсь.
Николай сидел у большой груды кирпичей, грязным пальцем тыкал в мобильник. У полуразрушенной стены стучали ломами ещё двое.
– Здоров, Степаныч! Да это Венька наш, бизьнесьмен хренов, халтурку подбросил. На новый-то камень его, мильёнщика, жаба задушит потратиться. Вон, дармовой, говорит, возить будем. Ну, развалили. А чё нам?! Ломать – не строить. А кирпичага-то знатный! Щас таких не лепят, а?!
Степаныч открыл шарабан. Черпанул клюквы. Пересыпал с ладони в ладонь. Протянул знакомцу.
– На. Знатная ягодка. Крупняк. Позднёхонько, правда, я до неё ноне долыбал. Бусеть ужо начала.
Коля взял ягоды. Сыпанул с размаху все в рот. Жеванул пару раз. Передёрнулся всем телом. Проглотил.
– Ничё, дед, сойдёт. Кисляк он и есть кисляк. Боле не скиснет. Ты мне вот что лучше скажи. Батя Венькин, говорят, вохровцем тута до пензии своей тарабанил. Молчальником жил. Молчуном помёр. Да и сам наш Вениамин Трофимыч с братаном своим вместе – Серёгу-то помнишь ведь? – в девяностые в областном центре раскалёнными утюгами не брезговали побаловаться. Один сгинул потом где-то. А второй, вишь, поднялся. На кровяке-то рублики бандюганские быстрёхонько прорастают, а? И чё? Вот, теперича, видите ли, решил Веня в посёлке цэ-э-эркву поставить, слыхал?! Откупиться, небось, от Боженьки хотит. Иль от налоговой, а? А кладки в ёй первые, ну и дале, пока камня хватит, по дармовой, вот с этих самых лагерных кирпичей, сложить удумал. Не смешно, Степаныч, а? Что ж это за страна-то у нас такая?! Что же это за время-то у нас такое, а?!
Старик поднял тёмный заплесневелый кирпич. Взвесил на ладони. Провёл пальцем по донышку старого округлого, воронкой, скола. Стёр рукавом грязь с камня. Положил его осторожно на крышку шарабана. Услышал. Но, как Николай, головы не поднял, рот не открыл. Ну, летят. Ну, курлыкают. Подумаешь.
– Нормальное, Коль, время. Правильное. Время собирать кирпичи. А?!