Михаил Александрович Дудин… Поэт Великой Войны. Поэт блокадного Ленинграда. Поэт России. Одно из самых уважаемых мной имен в нашем поэтическом пантеоне. Кто хоть раз прочел, – не забудет потрясающих строк, сказанных в самом пекле 1942-го года:
Здесь грязь, и бред, и вши в траншеях.
И розовое облако вдали…
А его «Снегири», ставшие знаменитой песней! А бессмертные «Соловьи», где умирающий солдат просит товарищей:
«…Напишите Поле –
У нас сегодня пели соловьи».
Как честно и прямо он жил и писал! Как трудно, трагически встретил смертный разлом 80-90-х годов – и не смог пережить распад, гибель той страны, той России, которую любил, за которую воевал, с которой страдал, которой гордился, чьей судьбой болел, которой служил своим талантом.
…А тогда, три десятилетия назад, случилась у меня встреча со стихами поэта, творчество кого, казалось, хорошо знал, – встреча неожиданная и, как позже прояснилось, знаковая: не только для меня – для всех нас, для времен перетряса и перелома, для всех диких и тяжких последующих лет – и для дня сегодняшнего, снова тревожного, грозового…
Тогда был я уже поглощен своими шекспировскими штудиями, уже корпел над своим «Гамлетом». И вдруг – М. Дудин, «Стихотворения из дневника Гамлета»!
Конечно, помнилось, что М. А. уже «трогал» Шекспира, перевел его знаменитейший, «гамлетовский», 66-й сонет: «Я умер бы, от всех невзгод устав…». И явно не случайно возник тот позыв – обратиться к самому трагическому из сонетов великого поэта. Так ведь то – перевод все-таки, пусть и ставшее «своим», но – как бы «чужое». А тут – сам, своим голосом, от себя-Гамлета…
Ударила уже первая строка первого же стиха:
Безумие сегодня правит миром…
В десятке стихов цикла – бились, кровоточили, кричали боль, сомнения, горечь, обида, гнев, трагические прозрения… Читать это становилось страшно. Он писал о «пустыне мира», «пустыне завтрашнего дня», о «коварстве правды и наветах лжи», о «войне за власть, а не за справедливость»… «Может, совесть отлетела, или не было ее?».
Сомненья душу истерзали мне…
Надежда ушла и пропала…
Да, это было неожиданно: поэт мужества, любви и веры обернулся эсхатологом-пророком. Ведь писалось-то это – в середине 80-х! Еще на старте «перестройки», еще всё гремучее, обвальное нам – многим и многим – даже не грезилось, было впереди.
Конечно, горькие строки поэту диктовало то, ушедшее, Время, время последних лет вскоре сгинувшей, таким великим народным трудом, такими нечеловеческими властными мерами созданной некогда – и победившей в страшной войне – дряхлеющей державы, когда
У страшного власти штурвала
Остались одни старики…
…И жаден у старческой власти
Живое пугающий взгляд.
Но сегодня, перечитывая этот поразительный цикл, не можешь отделаться от ощущения: да ведь сказано было не только о тогдашнем мертвеющем времени, о близившемся будущем, – это же о дне нашем, нынешнем, когда опять в мире, дальнем и ближнем, льется кровь, густеют тучи глобальных «холодных» и «горячих» распрей. И – братоубийственных противостояний!
…И братоубийственной кровью
Горит королевский закат…
…Реки бьют из-под развалин,
Красной кровью клокоча…
Неужели оправдаются эти безнадежные, страшные ноты поэта, чья «душа горит на
медленном огне» – «у бездны на краю»?
Плотней туман. И пропасть шире.
Темно. Потух огонь в костре.
Мне не найти в полночном мире
Дорогу к брату и сестре.
Неужто не опомнится брат, кажется, уже готовый примерить роль «Каина», не оживит в себе «забитую святыню», не вникнет в трудную – но простую – истину:
Не жить мне без сестры и брата.
Сестре и брату – без меня.
…Кто-то может спросить: а Шекспир-то, Гамлет тут при чем? Да ведь поэт говорил о том же, что увидел шекспировский герой трагически прояснившимся зрением, что в наших переводах передавалось по-разному, но в едином «поле»:
Пала связь времен…
Век расшатался…
Порвалась дней связующая нить…
Разлажен жизни ход…
Век вывихнут…
Сустав времен распался…
Больное время стонет день и ночь…
На дыбе Время ломано…
У Времени – злой вывих…
Ведь именно об искалеченных, «вывихнутых» временах писал Шекспир, – и как жестоко-современно это звучит и ощущается сегодня! И как «лично», горюче и кровно воспринял стареющий и мудреющий (не зря сказано: в мудрости – много печали) поэт эту гамлетовскую боль…
…И душу мне предчувствия томят
Жестокие и страшные. Я знаю,
Что кровь рождает только кровь. И кровью
Пропитана земная глубина,
И небеса закатные кровавы.
И не отмыть ни рук и ни души
От крови, захлестнувшей этот мир.
К Гамлету обращались, особенно в XX веке, многие и многие поэты. Пожалуй, российские – прежде всего, и далеко не только знаменитые. Недаром на рубеже миллениумов прокричал другой поэт голосом «прохожего человека»: «Отдайте Гамлета славянам!». Но, положа руку на сердце, не вдруг назову иного поэта, кто бы так глубинно-раняще принял в себя – и так честно и трагично спроецировал на сегодняшних мир и человека – шекспировскую тревогу. Так неужели Гамлету XXI века в самом деле осталось сказать словом поэта Дудина:
…И над земной судьбой
Кружится воронье.
…Я выхода не вижу.
Но поэт Дудин не был бы Дудиным, если б – даже во мраке отчаяния, наплывающем на душу, – смог, сумел загасить огонечек веры и той надежды, которая, казалось бы, «ушла»… Вот он-Гамлет обращается к Офелии – да не «буквально к Офелии», конечно, – к той «сестре», о которой так горько поминал раньше, когда писал в цитированных выше стихах: «Я все ищу сестру и брата»:
Нам выпала одной судьбы страница,
Одних восторгов общая беда.
И нам с тобою не разъединиться
И не соединиться никогда…
Тут еще прозвучало эхо горечи и беды: «не соединиться»… А дальше?
Об этом я с тобою вместе плачу,
Пытаясь склеить раздроблённый мир,
С тобою вместе верую в удачу,
Которую придумает Шекспир.
«Раздроблённый мир», совсем шекспировская цитата – и «личное», «сегодняшнее» ощущение поэта! – но он же все-таки пробует и надеется его «склеить». Пусть и отозвалось еще отравой скепсиса, горькой усмешкой: «придумает Шекспир», – но спасительный огонечек-то пробрезжил. И он же явственно светится в стихе-финале цикла. Да, «не так-то просто устроен разум человека», который (почти цитата из знаменитого гамлетовского монолога!)
В извечном недовольстве вечно ищет
Из тупика познанья новый выход
В другой тупик над бездной бытия.
Да, дорога человечества «трудна и опасна» – а сегодня еще трудней и бесконечно опасней, – но это
Дорога совершенства человека.
Да, «великих истин в мире есть немного»,
Но их хватило для того, чтоб в мире
Жил человек свободно и достойно
Великих истин.
Да, жестокие, до отчаяния, сомненья, «истерзавшие» душу поэта, не ушли – и не могут уйти. Но –
В который раз я вновь читаю мудрость,
Что «трусами нас делает раздумье»,
И сам себе внушаю: на сомненьях
Раздумий наших истины растут.
И он сумел нам напомнить об этих «немногих» истинах, которыми живы – и могут остаться живы – люди, народы и страны. Вот главная:
Я – человек, и я ищу родства
С живой душой живого естества.
Поэт Дудин остался и в последних своих стихах поэтом мужества и отваги: так исповедально сказать о муках своей души, об обезумевшем мире, о нечеловеческом в человечестве – и в нас, и вокруг, – для этого надо обладать воистину «безумством храбрых», как сказано другим классиком. Вровень с шекспировским Гамлетом – он ощутил себя смертельно уязвленным от сознания невиданного разлива зла. Но все-таки остался бойцом – как Гамлет. Ведь «гамлетовские» ноты явственны у «позднего» Дудина не только в этом цикле. В те же – непереносимо тяжелые для него – годы он писал, обращаясь к человеку:
Ты волен песни вольной волей
Весь мир на смертный вызвать бой
И защитить его от болей
Своею собственной судьбой.
А что им сказано в последовавшем за «гамлетовским» циклом стихоцикле «Сегодня»? Он предупреждает каждого из нас как раз о главной беде и трагедии мира, мучившей Шекспира и его Гамлета, – и такой грозно ощутимой сегодня:
…Не сглазь
Времен соединяющую связь (выделено мною. – В. А.)
Надежного родства. Не прогляди
Пустыню отчужденья впереди.
Последние годы жизни и трудов Михаила Александровича Дудина обернулись для него, поэта и человека, пожалуй, большим душевным потрясением, чем пережитая им страшная война. Вчитаемся же и вслушаемся в его, шекспировской силы, послание к нам – во времена, когда, как им зорко и тревожно увидено (провидено!):
…человек опять на перекрестке,
И мысли человека – на кресте.
Он предупредил нас о великой опасности очередного «разлома времен» и утраты человеческого «родства». Нам (особенно – племени младому-незнакомому) осталось – не пройти мимо, не отмахнуться – дескать, «былой» стихотворец «былой» страны, а – внять, Ведь кто предупрежден – тот вооружен. Вооружен трезвым взглядом, мужеством и – все-таки! – верой. Из цикла «Сегодня»:
Там, где единство гибель сторожит,
В бессмертьи человечества лежит
Бессмертье человека.