«Ну, что у тебя за работа такая? Вечно все вечера заняты, бесконечные концерты, а график работы с утра до вечера…» В цикле «Культурный работник» представляем Татьяну Шерудило, начальника отдела организации концертов Карельской государственной филармонии.
100 концертов в год
Министерство культуры Республика Карелия определило единовременную премию в 50 тысяч рублей лучшим работникам учреждений культуры, среди них и Татьяна Шерудило. Друзья уже более трех десятков лет подряд твердят ей: «Ну, что у тебя за работа такая? Вечно все вечера заняты, бесконечные концерты, график работы с утра до вечера…». А она, по ее словам, кожей приросла к этой работе и и другой для себя не представляет.
Татьяна Шерудило работает в филармонии уже 34 года. Вместе мы посчитали, что в год она посещает примерно 100 концертов, следовательно, за все эти годы на ее счету около трех с половиной тысяч концертов. По характеру она перфекционистка, ей надо, чтобы все было идеально, а потому расслабиться по-настоящему может только тогда, когда уезжает из родных стен. Вот тогда уже не смотрит на часы, даже если спектакль начинается позже, чем надо, ее уже не заботит, правильно ли открылся занавес, все ли идет по плану и даже не раздражает, что у кого-то звонит телефон. Признаюсь, мне очень хотелось услышать из уст собеседницы какую-нибудь историю о небожителе (так называет она великих людей из мира музыки, с которыми ей приходилось встречаться) и Татьяна Георгиевна удовлетворила мое любопытство.
– Однажды, будучи на концерте в Санкт-Петербурге, – вспоминает она, – с коллегой в антракте мы пошли в гримерную к Мстиславу Ростроповичу, чтобы пригласить его к нам в Петрозаводск. Он был чрезвычайно обаятельнейшим человеком. «Помню-помню, – говорит, – был я у вас. В Кижи меня возили, еле оттуда приехал». – «А что случилось, укачало?» – спрашиваем. – «Да нет! Напоили в комете!» – «Когда же к нам приедете снова?» – » Пока никак не могу. У меня концертов тьма, вот будет концерт в Париже, потом у меня юбилей». – «А после юбилея?» – Не знаю, буду ли здоров…» – «А в чем дело? Вы не пейте много!» – «Не могу! У меня норма – цистерна!». Вот так отшучивался Ростропович.
От «Красного партизана» к «Красному Октябрю»
Любовь к музыке у Татьяны с детства. Она родилась в Китае, где после войны работали ее родители. Позже была Монголия, потом родители вернулись в Карелию, где ее отец, именитый железнодорожник, работал всю жизнь. Шести лет от роду маленькая Татьяна решила, что будет обучаться музыке и самостоятельно отправилась в музыкальную школу. Но сначала она пыталась освоить отцовский аккордеон «Красный партизан». Уже потом в их однокомнатной квартире в деревянном доме появился кабинетный рояль, из немецких. Он занимал большую часть комнаты, и три сестры устроили под ним себе место для игр. После Монголии появилось в доме пианино «Красный Октябрь», оно служит ей и по сей день. И хотя отец так мечтал, чтобы одна из дочек, как и он, стала инженером, в случае с Татьяной музыка победила.
Учеба любого музыканта – долгий путь и кропотливый труд. Татьяна училась в Музыкальном училище имени Раутио. Любимцем из преподавателей, оставившим след в сердцах юных девчонок-студенток, на всю жизнь остался Кир Ильич Рожков.
– Всегда вспоминаю его с нежностью и благодарностью, – говорит о своем учителе Татьяна Георгиевна. – Это был педагог от Бога, в нем вообще не было никакого менторства. Как он распевал перед нами все партии, мужские и женские, той или иной изучаемой нами оперы, этого не забудешь. А наши поездки на концерты в консерваторию в Ленинград!
Потом, когда на старших курсах в училище появился молодой композитор, безумно интересный, умница и красавец Эдуард Николаевич Патлаенко, тогда для студенток, по словам Шерудило, вообще началась новая эпоха. С ним они изучали полифонию – основу композиции. У нее это неплохо получалось. После училища на целых три года Татьяна уехала работать по распределению в Надвоицы. Работала там в замечательном коллективе музыкальной школы – по ее словам, это было настоящее музыкальное братство, возможно ли сейчас такое? В Петрозаводске учила детей музыке в Доме офицеров, а потом ушла в филармонию.
Всё было по-другому
– Все в работе филармонии сейчас устроено по-другому, нежели это было в советское время, – вспоминает Татьяна Георгиевна. – Помню, как бегала печатать афиши для концертов в типографию имени Анохина. Между прочим, печатали их в ночную смену между газетами и книгами. Печать была никудышная, афиши часто получались черные, хоть плачь. Хорошо, если это был «Реквием» Верди, а если более светлая музыка, Чайковский, или Моцарт? Я их сама же и разносила.
Ей часто приходилось мотаться с исполнителями по неблагоустроенной Карелии, где те, как правило, выступали в музыкальных школах: в клубах часто инструментов не было, или они были ободранными и расстроенными, иногда и без клавиш. Вспоминает, как на концерт в музыкальную школу в Сегеже, с известной народной артисткой Татьяной Николаевой их с вокзала везла милицейская машина с мигалкой, так как такси там просто не существовало. В месяц иногда выступали до 30 исполнителей. Нужно было в конце концов собрать публику. В то время она чувствовала себя просветителем.
Смоктуновский приехал!
Встреча с Иннокентием Смоктуновским – настоящий подарок судьбы для Татьяны Шерудило. Она до сих пор бережно хранит афишу с его автографом.
– Никогда не забуду, как известный московский дирижер Виталий Катаев готовил у нас ораторию Прокофьева «Иван Грозный». Текст читать должен был Иннокентий Смоктуновский, народный артист СССР. Я несколько ночей не спала перед его приездом. Это было в мае 1994 года. Пришла на вокзал. Поезд был проходящий, стоял недолго. Все из вагона вышли. Я к проводнице: «Смоктуновский разве не у вас в вагоне ехал?» – «Я никого по фамилиям не знаю!» – был ответ. Это же конец света! У нас хоры, солисты, дирижеры – целая махина! Без чтеца концерт не может состояться! Пыталась звонить по телефону-автомату в филармонию. Но если вы помните, для этого нужно было иметь двухкопеечную монету, а время разговора – три минуты. Сплошной стресс! И вдруг я вижу его! «Иннокентий Михайлович, как я рада!» – бросаюсь к нему. – «Что же вы так кричите на весь перрон?» – говорит он мне. Артист был в стареньком поношенном драповом пальто, очевидно, очень любимом, точь-в-точь, как у моего отца.
На концерте была тьма народу, люди сидели во всех проходах и прямо на ступеньках. А потом, на острове Кижи, куда я его сопровождала, помню такую картинку. Там плотники чинили мостки. Один из них увидел Смоктуновского и просто ошалел: «Это вы?!» – говорит, а потом руки раскинул в стороны, как его герой из фильма «Берегись автомобиля», и говорит: «Люба, я вернулся!». Как же Иннокентий Михайлович был доволен! Сначала он вообще не хотел ехать на остров, но, побывав там, надеялся вернуться. Мы уезжали на последней комете, припозднились и капитан ждал нас, пока мы вернемся с острова. Артист шел медленно, у него было больное сердце. На комете он угощал меня апельсинами и черносливом, читал Пушкина и потом сказал: «Пригласите меня читать Пушкина!» Мы даже продумали с ним будущую программу, но через два месяца он, к сожалению, умер.
– Не страшно общаться с такими людьми?
– Я всегда робела только перед дирижерами. Они для меня как люди с иной планеты. Когда дирижер взмахнет палочкой и 80-100 музыкантов, забыв про свои неприятности, обиды и про все на свете, внимают ему, это фантастика! Он в этот момент маг, полководец! Я благоговею перед дирижерами.
– Может ли мир жить без музыки?
– Кажется, это Гоголь сказал: «Если и музыка нас оставит, что будет с нашим миром?».
Фото из личного архива Татьяны Шерудило