Чистый голос поэта

Наталья Васильевна Ларцева отправила сборник в Москву известному литературоведу, исследователю творчества Марины Цветаевой, доктору филологических наук Татьяне Геворкян. Публикуем ее ответное письмо.

«Дорогая Наталья Васильевна! Прочла и перечла подаренную вами книгу «Зоя». Перечла сразу же, оттолкнувшись от последних строк последнего стихотворения, перечла в обратной последовательности, и очень этому рада. Потому что, как говорит Зоя (уже без кавычек), «объем» в ее «песни входит» при повторном к ним обращении, в особенности в свете того «клена» и того «щенка», и тех «поленьев», которыми книга в завершающем аккорде уравновешивается и, если можно так выразиться, гармонизируется. Вы, конечно же, помните это стихотворение, но все же не удержусь – перепишу его для вас целиком:

Объем в мои песни входит –
Квадрат обращается кубом.
И все, что там было «вроде»,
Становится пестрым лугом.
Здесь бабочки тонкие крылья
Роняют нектар на травы
Замедленно, словно в фильме,
И оператор вправе
Давать этот кадр многократно
И все увеличивать дали –
Каратно и стокаратно, –
Которые в каплю попали:
Мосток, неживая деревня,
Изба и старуха слепая,
И тая в траве, уже тая,
Кленок и щенок, и поленья.

Сказать: «объем входит в песню» было бы мало. Это то слово, которое даже в стихе несамодостаточно, его надо раскрыть, точнее, показать, дать нам его почувствовать. И как же изумительно это сделано! Ибо и стоящее за строками авторское «Я» объемно: это и бабочка, роняющая с крыльев капли нектара, и «оператор» – распорядитель «съемки», «сторонний» взгляд которого властвует над кадром, волен останавливать, повторять и бесконечно укрупнять его. И сама капля дана в объеме – в объеме вмещенных ею далей. Драгоценная капля – отсюда как мера вещей «каратность»! Капля как прообраз целого мира, и от сопоставления двух этих объемов – рядом с «каратностью» «стокаратность».

Кстати, эти дали и эта капля не могли не напомнить мне цветаевское: «Ведя от земли – первый миллиметр над ней воздуха – небо (ибо небо начинается сразу от земли либо его нет совсем. Проверить по далям, явления уясняющим)».

И еще одно – только что поняла! А ведь капля эта, пожалуй, еще один образ, еще один «объем» авторского «Я». Ведь это о себе, охватывающей картину мира, говорит Зоя: «и тая в траве, уже тая…». А дальше, надо полагать, пропущено как очевидное: вижу или отражаю.

И, наконец, сам этот мир положительно и расширительно объемен. Если бы были только «Мосток, неживая деревня, Изба и старуха слепая», была бы плоскость, «квадрат», «вроде» бы мир. Третье измерение, а следовательно, положительную объемность, привносит в него последняя строка: «Кленок (родня цветаевским Деревьям) и щенок, и поленья». Потому что здесь все живое или жизнь, тепло дарящее. А если заметить еще и то (а как этого не заметишь!), что кленок (маленький клен) и щенок – юные, растущие создания, то станет ясно, что и четвертое измерение – время, к тому же время будущее, то есть перспектива времени, «входит» в объем этой последней в книге «песни». А какая может быть перспектива без огня, без очага, без костра? Никакой. И потому заключительным словом – без всякого диссонанса – оказывается слово «поленья» (и как хорошо, что не дрова!).

Вообще, стихи о стихах (очевидно, что именно к ним относится то, о котором я столько говорила), стихи о поэзии, о себе поэте – это отдельная область поэтического творчества (я бы просто темой ее не назвала). Отдельная, самая, пожалуй, интимная и довольно редко успешная. А в этой книге таких стихов на удивление много, и все они так или иначе хороши. Они определенно главенствуют в книге. Идя в той же обратной последовательности, то есть всякий раз любовно оглядываясь на «кленок и щенка, и поленья», назову хотя бы некоторые: «Меня нашли в листах забытой книги» (тут столько юмора, такая раскованность интонации и такая точность смысла!), «День скомкан, как бумага», «Монолог сердца» (очень сильное стихотворение, им бы стоило, на мой взгляд, открыть сборник) и еще одно, которое просто приведу целиком, благо оно небольшое:

Ты пишешь, ищешь истинный ответ,
И ручка в междупальцевом отверстии.
Крести, крести же этим троеперстием
Линованный бумажный белый свет –
Ведь это в мир сакральный дверь отверстая.