Известный карельский автор, пришедший в литературу на удивление поздно, продолжает цикл рассказов о природе севера. Герои его рассказов живут с нами бок о бок.
Жаба и соловей
В наших северных широтах после бесконечного снежного плена весной всё живое будто рождается заново. Мне кажется, и я, словно примороженная лягушка, оттаиваю и возвращаюсь к нормальной жизни. А к тому времени, когда к запахам прогретой земли природа добавляет музыкальное сопровождение – разноголосый хор прилетевших птиц, удержаться от поездки на природу невозможно.
В один из вечеров я сидел в своем лесном «имении» на бревне у бани, глазея на божий мир: небо, ждущее первой звезды, притихшее лесное озеро и девственно чистый лес без единого человечка на десятки километров!
Солнце уже свалилось за еловую гриву, и всё живое готовилось к ночи. Птицы тоже. Не стало слышно задорной песенки зяблика, замолчал странно булькающий крондшнеп, протрубили на всю округу и смолкли журавли, угомонились заполошные дрозды-рябинники, и только изредка в потемневшем небе ещё блеял по-овечьи бекас да не покидал вершину ели один из лучших солистов — певчий дрозд.
Свои посиделки заканчиваю по обыкновению, когда поздний вечер встретится с ранней ночью и на небе зажгутся первые десять звезд. Где они появятся, мне известно заранее, и я каждый раз, слушая затихающих птиц, разыскиваю их на небе и здороваюсь — с третьей… пятой… восьмой…
И когда с нетерпением я поглядывал на силуэт вербы, где должна была появиться предпоследняя девятая звезда, совсем рядом, в каких-то двух шагах, послышалось странное, будто из-под земли, урчание.
Оно было низким по тональности и каким-то неприятно утробным. А через секунду я сообразил, что это подала голос жаба! Раньше доводилось слышать ее рулады, но давненько, уже подзабылось.
С её выходом на сцену пришлось перестать быть звездочетом, потому как непроизвольно превратился в слушателя.
В это время над озером выстала абсолютная тишина, даже певчий дрозд замолчал. Казалось, жаба солировала уже только для меня. Оставить ее одну в эти минуты было бы, как бы это поточнее выразиться, нечестно, что ли…
Сказать, что утробное урчание мне понравилось, было бы неправдой. Разве сравнить его с певчим дроздом! Да и выглядела солистка не очень. Несколько раз в разное время я натыкался на нее в этом месте. Большая, грязно-серого цвета, вся в бородавках, с раздутым пузом, кроме отвращения она ничего не вызывала. Рядом с ней лягушки – красотки! Иван-царевич из сказки мог их запросто целовать, а жабы… Одно название чего стоит! Брр…
Однако чем дольше я слушал её призывные рулады, тем больше начинал входить в ее положение и болеть за нее. Она ведь тоже живая, говорил кто-то во мне, небось и гормоны терзают её, как все живые существа в свадебное время. В чем же ее вина, что не может щебетать ласточкой или выглядеть подснежником?
Вон человеческие мамзели, чтобы завлечь принца на белом коне, спешат украсить себя модными прическами, на коготках рисуют цветочки, выкалывают тату в интимных местах, а то и пирсинг вставляют в местах ещё более интимных… А жабе только и остается, что петь. Петь в меру подаренного природой такого вот необычного для нашего уха голоса.
Через какое-то время жабий адвокат во мне победил окончательно, и я уже спокойно без всякого отторжения слушал единственную певицу, которая, как выяснил потом, называется по-научному вполне благозвучно – «Буфо буфо».
И тут случился апокалипсис! Не преувеличиваю. В том самом ивовом кусте с распустившимися котиками, где уже давно зажглась девятая звезда, неожиданно ударил соловей! Не запел, не защелкал, а именно ударил, словно расколол весеннюю ночь на две части, до и после. Так близко соловья мне слышать не приходилось, он отщелкал своё первое колено, будто сидя у меня на плече.
В наших местах этот титулованный певец гнездится редко, холодновато для него, но уж если прилетит, то поет как сумасшедший, ночами напролет. Вот и сейчас, видимо, радуясь, что наконец-то добрался до места и не попал на заморозки, он сыпал и сыпал свои коленца, то щелкая, то рассыпая звонкую дробь, то шипя по-змеиному.
И не стало слышно жабы. Соловей-разбойник продолжал упиваться своим вокальным совершенством, а во мне зарождалась к нему странная неприязнь. Наверное, срабатывала привычка болеть за слабейшего.
Ну и гусь, думал я, меньше воробья росточком, а сколько звука! А если его ощипать? Там, небось, останется одна молекула. Когда-то в голодном детстве мы с дружками хотели сварить воробья, но после того, как его раздели, там не хватало на один зуб. До супа дело так и не дошло. А тут ведь пичуга ещё меньше…
Теперь уже внутри меня объявился адвокат, представлявший интересы соловья. Он стал убеждать, мол, да, малявка, но зато какой голосовой аппарат! И кто-то второй внутри меня вынужден был согласиться с такими резонами. А ведь правда, невероятно голосистый певец, что тебе Паваротти или Доминго. И поет всю ночь напролет без всякой фанеры!
Кажется, в тот вечер в противостоянии жаба – соловей я запутался окончательно.
Лесной дом стоит высоко на горе, и примерно на середине тропы, ведущей к озеру, я однажды установил кресло от жигуленка, выброшенное кем-то за ненадобностью. Оно единственный предмет цивилизации среди полей бывшей деревни, давно заросших снытью, таволгой и иван-чаем. На кресле не просто отдыхаю. Это в некотором смысле трон, сакральное место, где, созерцая окрестности заповедного озера, я удаляюсь от мира людей и ищу единения с природой.
Иногда в эти минуты над головой безмятежно плывут белые облака, навевая фрагменты из рая, иногда надвигаются тучи с колесницами Ильи Пророка, а иногда опрокидывается таинственный звездный купол с Млечной рекой.
После сегодняшнего концерта у бани, сидя на «троне», я разглядывал темную вуаль ночи, слушал притихший лес и думал, как же всё гармонично, как всё совершенно в нашем мире! Даже комары, воюя с которыми иногда отвешиваю себе звонкую оплеуху, и те не лишние на земле. Что уж говорить о «Буфо-буфо», теперь я за нее горой…
Мир за окном бани
Как бы человек ни маскировался, находясь снаружи, звери и птицы видят его издалека. У них зрение не наше… А рассекретив, стараются держаться подальше, потому как репутация у двуногих подмочена давно и основательно. В затемненном же предбаннике ты почти невидимка, и вся жизнь по другую сторону стекла проходит спокойно и естественно, как и тысячи лет назад.
Кого только за прошедшие годы не довелось увидеть здесь на расстоянии двух-трех шагов! Даже белоснежные лебеди позировали.
А вчера вот прилетели веселые кулички перевозчики. Опустились они на мосток и были похожи как две капли воды.
Невольно появилось желание узнать, можно ли по поведению вычислить, кто же в этой парочке он, а кто она. Должен же кавалер как-то проявить свою галантность… Но такое «научное» исследование провести не успел. Через пару минут с характерным криком тли-тюии объявился еще один из местных голенастых – кулик по имени улит.
Теперь меня уже заинтересовало, как будут вести себя кулики разного рода-племени? Будет ли улит, пользуясь своим превосходством в росте, так сказать, качать права? Но птахи оказались дружелюбными, ходили совсем рядом, и никто ни на кого, как бывает у нас, бочку не катил.
Они внимательно осматривали кромку берега, собирая жучков-паучков, иногда даже забредая в воду. А потом улит вообще отошел от берега на лужайку и через минуту-другую, оседая назад, изо всех сил тащил из земли дождевого червя. Тащил точно так же, как дедка репку в известной сказке. В отличие от старика кулик с задачей справился сам и… кто угадает, что было дальше? Я даже глаза протер от удивления. Улит перехватил червя посередине и побежал к воде. А забежав в озеро, стал прилежно полоскать свою добычу точь-в-точь, как полощут бельё женщины. Слева направо, слева направо. Вымыв, чистоплюй ловко проглотил червя и вернулся опять на лужайку. Вскоре он снова бежал к озеру с добычей. Такие санитарно-гигиенические процедуры с червяками он проделал несколько раз, и я уже стал тревожиться, не заболит ли живот у добытчика. Но тут откуда-то сверху свалилась местная ворона, и кино закончилось. Кулики разлетелись.
Мне же предстояло сплавать на лодке в дальний конец озера за чагой, запримеченной еще прошлой осенью.
Весной, чтобы не нарушать тишину, даже самый маленький мотор не смею ставить, хожу на веслах. Вот и теперь я легонько толкал лодку кормой вперед, разглядывая знакомые очертания берегов.
Ледоход случился пару дней назад, и озеро, кажется, еще не верило, что ледяные оковы пали. Оно замерло в каком-то блаженстве, греясь в лучах весеннего солнца. Да и мне с трудом верилось, что совсем недавно в этом месте можно было бегать с удочкой от лунки к лунке.
Но солнце, а еще больше теплые дожди, сделали свое дело. Ледовый настил незаметно ослаб, превратился в шильник, а дальше ветер завершил дело – согнал ледяные иголки в один угол и волнами выбросил на берег. Но в небольших губах узкая полоса припайного льда частенько остается на месте. Лед в этих местах, будто вцепившись в прибрежные камыши, не поддается ветру, киснет потом еще долго, иногда больше недели.
Вот такая белая полоса строптивого припайного льда начинала открываться по мере того, как лодка огибала мыс. И тут… Пришлось сильно пожалеть, что не захватил с собой бинокль. Метрах в пяти-шести от берега я увидел барахтающегося в ледяной каше медвежонка.
Из-за струящегося теплого воздуха над полоской льда висело марево, не дававшее рассмотреть всё в деталях, одно я понял точно — малыш попал в беду. Он раз за разом взбирался на прочное место, но вскоре снова проваливался в ледяную кашу. Самое плохое было в том, что медвежонок от страха потерял способность ориентироваться и удалялся от берега.
Ну, не дурачок ли! Что ж ты не видишь, куда лезешь? Да и мамаша какая-то полоротая, оставила несмышленое дитя без пригляда. Небось, наткнулась на муравейник и забыла обо всём на свете.
Резко в два весла я крутнул лодку на месте и дал полный вперед, потому как понял – быть мне сегодня дедом Мазаем. А иначе как, силенок у малыша немного, да еще в ледяной воде… И пока я гнал лодку в губу, сообразил, что у меня ситуация хуже, чем у известного литературного героя. Медвежонок не заяц, так просто его не возьмешь. Если же, пробив ледяную кашу, схвачу его за шиворот, он заверещит на весь лес. Тут уж мамашу долго ждать не придется. А дальше… Рисовать продолжение не хотелось.
В это время налетел порыв ветра. Струящееся марево снесло в сторону, и я, в очередной раз глянув через плечо, бросил вёсла. Ну и подлец!
Конечно, про подлеца это я зря сказанул. Никакого подлеца не было. Просто удалось разглядеть, что собираюсь спасать не медвежонка. В ледяной каше с осиновой веткой в зубах барахтался бобер, привыкший зимой трапезничать на льду в полной безопасности. Вот и теперь ему хотелось еще разок пообедать с полным комфортом, не боясь, что кто-то нападет из-за куста.
Мои эмоции от этой встречи, наверное, можно понять. Давным-давно мы с друзьями встречали первых зубастых поселенцев почти хлебом-солью. Как же — как же, такой редкий зверь к нам пожаловал! Однако очень скоро стало ясно, на что способен этот хвостатый лесоруб…
Уже через пару лет почти все живописные берега были завалены осинами и березами, словно на озеро упал новый Тунгусский метеорит. А дальше вошедшие в раж бобры стали подбираться к тому месту, где стояла баня. С этим уже мириться было трудно.
Как найти на них управу, я не знал. Читал, правда, что можно налить сверху на бобровую хатку, где они выводят детенышей, какого-нибудь мазута и поджечь, но… на это рука у меня не поднялась. И тут внезапно родилась идея. Достал большую банку мастики для обработки днища машины, источавшую запахи покрепче «Шанель №5», смастерил внушительную кисть и принялся за работу. Целый день вдоль берега усердно мазал стволы деревьев, до которых еще не добрались вечно острые, не знающие, что такое кариес, бобровые зубы. И ведь помогло.
В последние годы с хвостатыми лесорубами у нас устоявшийся мир. А то, что берега озера кое-где потеряли свою живописность… что ж, за всё в жизни надо платить, и за дружбу с соседями тоже. Да и что такое красота, ещё разбираться надо. Одному Шишкина подавай, другому Рубенса, а третьего не оттащить от черного квадрата!
Пройдет время, глядишь, и мы что-то такое увидим в бобровых художествах. Да и лес, как известно, имеет способность восстанавливаться.
Реприза на поляне
Уже к концу второго периода мы проигрывали кленовым листьям вчистую, и мои мысли всё чаще и чаще улетали обратно в лес. Туда, где рядом с домом на прогретых местах пошла в рост первая изумрудная зелень, на которую начали выходить местные зайцы.
Они в это время потешные. Еще до конца не вылинявшие, то ли серые, то ли ещё бусые.
Вдоволь налюбовавшись на них в бинокль, перед отъездом решил познакомиться поближе. Благо вечерами длинноухие соседи собирались компанией на одной полянке рядом с домом.
Про зайцев пишут, что они и глупые, и трусливые. Зря пишут. И храбрости у них заячьей достаточно, и ума. При этом со всеми, кто хочет ими закусить, держат ухо востро.
И со мной тоже, потому что (осмелюсь предположить) я всё же похож на человека, а им эти двуногие субчики хорошо известны.
Чтобы войти к зайцам в доверие, пришлось использовать образ, который подсмотрел когда-то у известной группы «Лицедеи», певшей ангельскими голосами: «Блю-блю-блю-комари…».
Главное, нашлась кастрюля, напоминавшая шляпку-таблетку стюардесс. Напялив ее на голову и выбросив одну руку, как это делает Ленин на гранитных постаментах, я вышел из-за угла дома походкой гейши, подносящей чай. Прижав другую руку к телу, невозмутимо засеменил по дуге мимо оторопевших зайцев. Если бы этот «артист» был нормальным человеком, они дали бы стрекача тут же, а так, словно по команде, стали столбиками, и их косые глаза начали от увиденного округляться.
В какой стороне зайцев ждет светлое будущее, я точно не знал, поэтому во время моего демонстрационного выхода «ленинская» рука, совершая круг, сама собой показала во все стороны. Впрочем, после гибели любимой гончей и моего отречения от охотничьего ружья можно было смело показывать куда угодно, везде местным зайцам жилось привольно.
Сделав небольшой антракт за домом, второй круг заложил уже большего диаметра, незаметно подбираясь поближе к зрителям. Как загипнотизированные зайцы наблюдали за странным чудаком. И даже на третьем кругу, когда я внаглую сократил дистанцию, и между нами оставалось всего ничего, заячий народ не дрогнул. Зрители явно ждали продолжения.
Однако у меня были дела, и пришлось раскланяться. Стоило мне снять «шляпу», как весь партер рванул во все стороны, так и не удостоив меня хотя бы жиденькими аплодисментами.
Вот так-то. А мы сетуем, что люди бывают неблагодарными. Даже эти, которые в известной песенке «косят трын-траву», оказывается, ничем не лучше.
Рисунки Вадима Горбатова