В роман-газете была опубликована нашумевшая тогда книга Виктора Астафьева «Царь-рыба». Нырнул я в нее в субботу, а в воскресенье понял, что что-то в моей голове произошло. Будучи на даче в холодное осеннее утро, забравшись в валенки, я сел к столу и в один присест написал семь рассказов.
Жизнь пройти – не поле перейти
***
К тому времени, когда моя мама окончила филологический факультет Минского университета, стала моим классным руководителем и начала преподавать русский язык и литературу, я запустил учебу так, что и вспоминать стыдно. По окончании школы с таким аттестатом я не мог сунуться даже в самый захудалый институт. Пришлось подавать заявление в техническое училище, где готовили наладчиков токарных станков. Со мной поехал паренек из соседней деревни, который учился в отличие от меня хорошо, но из-за крайней бедности мог рассчитывать только на государственное обеспечение. Приехали мы вовремя, но получили от ворот поворот. В канцелярии нам сказали, что все группы уже сформированы. Возвращаться домой не хватило духа. Пересчитав остатки денег, выяснили, что можно добраться до города Шахты, где жил родственник дружка, или до Петрозаводска, где жил мой дядя.
У вокзала, на деревянном мосту, переброшенного через железнодорожные пути, мы выбрали место и бросили жребий. Я ловко прихлопнул медный пятак. Словно поймал кузнечика на рыбалке. Осторожно приоткрыл ладонь, виднелся краешек решки. Значит судьба приказала ехать на север.
Путь до Петрозаводска пролегал через Ленинград. Меня, провинциального юнца, Ленинград с его роскошными дворцами, разводными мостами и могучей Невой просто ошеломил. А метро и вовсе показалось сказкой. И сегодня, через много лет стоит мне уловить хоть пару молекул воздуха метрополитена, как я тут же улетаю в свою неповторимую юность, в день моего первого свидания с легендарным городом.
Не обошлось без приключений. Мы были такими голодными, что не заметили, как проели на пирожках последний рубль, не оставив денег на выкуп наших пожиток из камеры хранения. Пришлось обращаться к милиционеру и врать, что нас обворовали. Думаю, постовой понял тогда все сразу по нашим лицам, но бедолагам все же помог, подключив носильщика.
В те времена стоимость автобусного билета зависела от количества остановок. У нас же не было и пяти копеек. Пришлось добираться до Кондопожской улицы в Петрозаводске пешкодралом. С годами я понял, как «повезло» моему дяде, к которому без всякого предупреждения, как снег на голову, свалились два оголодавших ухаря без гроша в кармане. Дядя жил в маленьком частном домике, где командовала парадом теща. Но уже через пару дней нас зачислили в техническое училище, готовившее кадры для Онежского тракторного завода.
Мне предстояло учиться на слесаря- сборщика, а приятелю на сварщика. Однажды, на занятиях по слесарному делу, мы должны были из черновой заготовки сделать молоток. Т. е. надо было спилить напильником все лишнее и просверлить отверстие для рукоятки. Через полчаса, опустив голову, я подошел к мастеру и признался, что запорол дырку. «Что-что ты запорол?» — спросил мастер и добавил: «Где дырки бывают? Правильно! В бубликах. А у нас должны быть отверстия. Запомни, Вася». Он всех лопухнувшихся почему-то называл Васями.
После окончания училища нам выдали профсоюзные билеты, и я стал трудиться в молодежной бригаде на главном сборочном конвейере. И это был первый заработанный хлеб. В голове моей тогда еще был сплошной сквозняк. Но мысль о высшем образовании меня не покидала. Заработав два года трудового стажа, дававшего в те годы право на льготу при поступлении в вуз, я, подражая отцу, после подготовительных курсов подал заявление на лесохозяйственное отделение Петрозаводского университета. Скажу прямо, с трудом, но все же поступил. И так получилось, что потом в какие-то годы мы оба работали лесничими. Отец – в Столинском лесничестве Брестской области, а я в – Сосновце Беломорского района Карелии.
Когда пришло время служить в армии, я попал в учебную ракетную бригаду в городе Луга. Зима случилась ранняя. Но старшина не торопился выдавать нам зимние тулупы и валенки для караульной службы. По его словам, чтоб служба медом не казалась. В одну из ночей меня так проморозило, что разболелся зуб. В армии, как известно, все делается по команде. Получил и я команду сходить в медсанчасть.
Стоматолог оказался классным, быстро удалил мне зуб, и я пошел назад. Возвращаясь, я вдруг увидел, что вся библиотека до самого потолка уставлена стеллажами новеньких книг, которые, судя по всему, никогда не снимались с полок. Увидевшая в этом сонном царстве случайного посетителя вольнонаемная библиотекарша участливо поинтересовалась, что бы я хотел почитать. Я ткнул в первую попавшуюся книгу. А назавтра даже не услышал команду дневального строиться на обед, потому что читал эту самую книгу и был далеко-далеко в гостях у помещика Бунина в одной из центральных губерний России.
К литературе этот барин Бунин никакого отношения не имел, просто был однофамильцем известного писателя. Барин устроил своему мужику проводы на Турецкую войну. Прямо при жене. Он шутя сказал рекруту, чтобы тот привез ему молодую турчанку, так как жена барина якобы состарилась. Мужик принял сказанное за чистую монету, действительно привез барину не одну, а сразу двух молодых турчанок. Одна вскоре умерла, а вторая, Фатима, стала помогать экономке и была так хороша собой, что барин стал заглядывать к ней на огонек. Вскоре увлечение барина прошло, а через девять месяцев родился мальчик. Свою фамилию ему барин дать не мог по известным соображениям. Выручил живший неподалеку знакомый помещик по фамилии Жуковский. Он-то и дал мальчику свою фамилию. Так Россия обрела великого поэта Александра Васильевича Жуковского.
Прочитав эту историю, я вдруг осознал, как же мало я знаю. Какая зияющая пустота в моей голове шестидесятого размера. Назавтра я принялся утолять жажду знаний. Читал запоем. В солдатском киоске я купил большую общую тетрадь и стал записывать название книги, фамилию автора и что интересного удалось прочесть. Прочел почти всего Пушкина, Некрасова, Паустовского, Абрамова, Шукшина, Белова и входивших тогда в моду западных писателей-натуралистов – Даррелла и Фидлера. Но больше всех мне полюбился Максим Горький, которому не дали Нобелевскую премию, как мне кажется, только потому, что премию присуждали сами буржуины. А он это алчное племя, как иногда говорят дети, терпеть ненавидел. Да и наши власть предержащие в девяностые годы поспешили отречься от «несладкого» писателя, переименовав главную улицу столицы в Тверскую-Ямскую.
***
К пятидесяти годам я уже заматерел. У меня была приличная должность начальника социального отдела крупнейшего объединения Кареллеспром, дом на заповедном озере, две породистые собаки-гончие, новейшая модель тульского ружья и новая жигулевская пятерка. А еще были хорошие друзья, один из которых принес мне роман-газету, где была опубликована нашумевшая тогда книга Виктора Астафьева «Царь-рыба».
Нырнул я в нее в субботу, а в воскресенье понял, что что-то в моей голове произошло. Будучи на даче в холодное осеннее утро, забравшись в валенки, я сел к столу и в один присест написал семь рассказов. Написать-то написал, а вот что дальше с ними делать, не знал. Кто-то посоветовал отнести в газету. Но я хоть и абсолютный новичок в литературе, понимал, что это не газетный вариант. И тут я вспомнил, что у нас в Петрозаводске издается художественно-литературный журнал «Север». Разыскал номер телефона и позвонил в редакцию. И сразу попал на главного редактора Олега Назаровича Тихонова. Услышав мою историю, он не, скрывая иронии, ответил: «Такое иногда случается с некоторыми людьми. Можно не волноваться – эти завихрения обычно скоро проходят». И все же предложил принести мои опусы в редакцию, мол, мы почитаем.
Через день я был уже в редакции . Олег Назарович шутя взвесил на ладони мою папочку и сказал, что через недельку можно заглянуть. Но уже через три дня позвонил сам и пригласил встретиться. Через час я был уже у него. Если бы я окончил литературный институт или хотя бы филфак и решалась бы моя судьба, я, наверное, дрожал бы, как осиновый листок. А так я спокойно сел перед ним, положив ногу на ногу, и приготовился выслушать вердикт. Первое его слово я помню и сегодня. Он сказал, что недурно, но надо бы показать ребятам из отдела прозы. И я понял, что экзамен сдан. А про отдел прозы он сказал, чтобы снизить градус моей радости. В следующем же номере журнала были опубликованы сразу пять из семи моих рассказов под общим названием «Лесные были».
Через несколько дней ко мне на работу пришел невысокий мужчина, обвешанный кожаными футлярами с аппаратурой, представился Исаевым Николаем Григорьевичем, заведующим художественной редакцией Карельского радио и телевидения, и добавил, что ему понравились мои рассказы. Он предложил провести цикл передач под названием «Лесной месяцеслов». Не понимая, куда меня завлекают, я начал отказываться, но он и слушать не захотел: «К десятому числу каждого месяца рукопись должна быть у меня на столе».
Знать бы тогда, какого редактора подарила мне судьба! Он единственный из моих знакомых окончил Литературный институт и помогал мне, как мог. Помню, читал я ему какой-то отрывок, а он начал дремать. Когда я спросил его, почему, он меня огорошил, сказав, что он уже это читал. «Не может быть! – вскинулся я. — Я это вчера только написал». Оказывается, так он помогал мне избавиться от литературных штампов с розовыми закатами, золотыми пляжами и лазоревыми рассветами. Жалко, что он очень рано ушел из жизни.
А через год встал вопрос об издании моей первой книги рассказов под названием «Наш белый свет». Но именно в те годы погибла советская власть. Денег на книги никто не выделял. Да и все в одночасье сильно подорожало. Одним словом, никаких шансов на издание книги у меня не было. Но, как известно, надежда умирает последней. Я написал лично депутату Государственной думы Валентине Николаевне Пивненко. К счастью, рассказы понравились Валентине Николаевне, и она пообещала решить финансовый вопрос, сказав, что иллюстрации за автором. Проблемы с художником у меня не было, потому что один из лучших российских художников- анималистов, Вадим Алексеевич Горбатов, был моим лучшим другом, часто приезжавшим в мой лесной дом порисовать.
Потом были и другие книги – сборник рассказов под названием «Я люблю тебя жизнь», книга документально-художественных миниатюр «Былинки», цикл раздумий о жизни «Занозистые мысли».
***
Продолжить повествование хочу вопросом, который задаю себе сам. Кто же из писателей для меня самый-самый? Помню, как начал поглядывать в чужие страницы, был сильно удивлен, как много одаренных людей, писателей, художников и музыкантов: Куприн, Бунин, Лесков, Чехов… Но для меня есть «тот самый» и единственный.
Однажды по случаю я купил маленькую книжку неизвестного мне автора Бориса Шергина. Он коренной архангелогородец, живший задолго до наших дней. Книга называлась «Гандвик — студеное море». Гандвиком в старину называли Белое море. Я проглотил книгу как самую вкусную конфету. И еще было чувство, словно этот кудесник помог мне среди заштукатуренного низкими облаками приполярного неба разглядеть яркое северное сияние.
В моей душе Шергин так и остался неповторимым литературным северным сиянием. Особенно запомнился рассказ, где знаменитый шкипер, будучи в годах, взял в жены совсем еще юную девушку. И все было прекрасно какое-то время, пока он не узнал, что его жена влюбилась в молодого моряка. И начала чахнуть прямо на глазах. Можете угадать, как поступил шкипер? Вряд ли! А муж взял ее за руку и, не прячась, провел через весь город к тому молодому человеку. И что было дальше? Можете предположить? Он пришел, чтобы, став на колени, попросить прощения у жены и выдать ее замуж за любимого. Прочитайте что он говорил жене, расставаясь с ней. Может, и вы позавидуете величию духа морского волка. Как красив бывает человек!
***
Накануне золотой свадьбы жена решила пооткровенничать и сказала что выходила замуж с легким сердцем и родители против не были. Но признаться подружкам, что вышла замуж за белоруса, решилась не сразу. И это неудивительно. Белоруссия после войны была одним огромным пепелищем. Проблема трудоустроить и накормить людей была невероятно сложной. С другой стороны, для восстановления страны нужны были миллионы кубометров древесины, которые были на севере страны, в том числе в Карелии. Понятно, что ехали в чужие края на лесозаготовки люди без специальности, хорошего образования, иногда просто голь-перекатная. А моя невеста училась на медицинском факультете университета, Теща была одной из известных председателей поселкового совета. То есть моя невеста была в некотором роде поселковая принцесса. Тогда выйти замуж за белоруса значило все равно, что сегодня выйти замуж за гастарбайтера.
Оглядываюсь назад и вижу, что первой к русскому языку пришла моя мама, филолог. Потом по замысловатой траектории пришел в литературу я. Окончила филологический факультет, защитила диссертацию и стала преподавателем литературы в вузе дочь Наталья. Уже подрастает смышленая внучка Машенька. Может, и она пойдет по этой дорожке? Я буду только рад.
