Вышла в свет книга Сергея Пупышева «Один глоток жизни». На ее презентации в Национальной библиотеке Карелии литературовед Лев Мальчуков сказал, что Пупышев пришел в литературу надежно и основательно.
Поэт Вера Линькова делится своими ассоциациями от рассказа «Метелица», опубликованного в книге «Один глоток жизни».
Не часто, читая что-то из современной литературы, хочется воскликнуть: «Космический апофеоз!». Сразу вспоминается наш Львович (псевдоним Сергея Пупышева. — Ред.) на фестивале «Петроглиф» в Медгоре. И кажется, что именно там, на утренней заре, со спиннингом через плечо и связкой только что выловленных щук к нашему завтраку, подсмотрел он этот свой поэтичный рассказ «Метелица». Увидел, как на торчащем из воды древесном корне зарождается бабочка подёнка. Может, и не там, может, и ещё раньше, как в самом сюжете рассказа. Поражает его видение чего-то едва зарождающегося, умение зафиксировать его и вознести до философского осмысления. Предрассветное утро. Древесный корень, торчащий из воды. И она:
«Мрачно-серая личинка подёнки медленно выползла на него из воды, остановилась, будто задумалась на мгновение, затем дрогнул, лопнул старый ужасный покров, появилась головка, спинка и что-то, пока ещё скомканное за спиной. Прямо на глазах, мелко дрожа, это «что-то» крепло, расправлялось, превращаясь в чудесные белоснежные крылья – рождалась эфемерная прелестная бабочка. Ещё миг – и она, взлетая, в первом полёте сбрасывала надоевшую за долгую подводную жизнь оболочку…».
На закате рождается бабочка подёнка. На рассвете – умирает. Задумываешься, почему возможно и так: Закат – Рождение, Восход – Смерть. И уже иначе видится человеческое существование. Если человеку удаётся так же сбросить с себя оболочку стереотипного самосознания, то возникает сила рывка: из мрака — в свет! И тогда будто из недр самой смерти, из её опустошающей, беспросветной глубины с неистовой скоростью вырывается жизнь.
«Я не знаю, сколько стоял без движения. Зависло, остановилось время. Вокруг – лишь бесконечное порхание бабочек и больше ничего… Казалось, вся эта карусельная круговерть унесла меня в край далёкого детства. Вокруг мотыльками порхали мои желания, белоснежным вихрем кружились несбыточные мечты. Хотелось выскользнуть из своего надоевшего кокона, разорвать связанную с землёй пуповину и, переродившись, взмыть, расправить крылья и закружиться в этом изящном безгрешном танце…».
И вот она – дивная метафора синхронного перерождения! Перерождение кокона в бабочку. Перерождение некогда успешного, а ныне покинутого и подавленного гиганта. Человек, созерцающий рождение бабочки, осмысляет жизнь. Бабочка, сбрасывая остатки кокона, расправляет крылья. Отчаявшийся гигант, утративший ток жизни, обретает новый голос. И сначала голос этот слабо пробивается в шорохе белокрылой метелицы, но вдруг набирает силу. Летящие на свет костра бабочки гибнут, но волшебная картина белоснежного кружения находит свое продолжение в обретаемом человеком голосе.
«Он пел! Несомненно, он пел! Этот огромный, раздавленный одиночеством хмурый гигант оказался в самом центре живого шелестящего облака. Сначала голос неуверенно дрожал и еле пробивался в ночи. Но всё менялось, крепчал, набирая полную силу, голос. И тут началось! Река вскипела от обилия кормящейся рыбы. Высокими сильными нотами выпрыгивала рыбная мелочь. Тяжело, низко бухала, поедая павших мотыльков, крупная рыба. А он пел, всё громче и лучше…».
Я специально не раскрываю содержание рассказа. Специально не передаю всего потока нахлынувших мыслей и ощущений. Просто не хочу мешать читателю самому всё увидеть и почувствовать.