85 лет исполняется 3 июня замечательному человеку, выдающемуся карельскому учителю Исааку Самойловичу Фрадкову (1927 — 1998).
Среди множества его славных дел было создание в 1991 году газеты «Лицей», ныне интернет-журнала. Сегодня мы начинаем публикацию глав из книги «Школа Фрадкова», изданной в 2002 году (редакторы Наталья Мешкова, Людмила Фрадкова, Леонид Хорош). И начинаем с раздела, посвященного 9-й петрозаводской школе, — главному детищу Фрадкова.
Легендарная девятка (1956 — 1969)
«Мне богатства не надо — мне вы нужны!»
Признание И.С. Фрадкова на встрече с выпускниками 9-й школы в 1991 году
Из воспоминаний И.С. Фрадкова
19 июня 1956 года я стал директором 9-й средней школы Петрозаводска. А уже 15 июля меня срочно вызвали в Министерство образования Карелии и вручили решение коллегии о переводе 9-й школы на новый учебный план. К решению была приложена всего одна страничка, на которой был напечатан учебный план (под № 2), на который переходили работать 500 школ России.
Честно признаться, я оторопел, увидев совершенно новые предметы для школы — «Основы производства», «Машиноведение», «Электротехника», «Производственная практика». Засучив рукава, взялся за дело. Время стремительно двигалось к 1 сентября, стали приходить из отпуска завучи, учителя начальных классов и за неделю до начала учебного года — учителя старших классов.
Все время после получения решение Минпроса до 28 августа я готовился к первому педсовету, на котором должен был предстать в качестве нового директора. В очень коротком докладе конкретно изложил новые для коллектива задачи российской школы:
1. Перестроить управление школы с хозяйственно-организационных на научно-методические рельсы. Руководители школы — это научно-методические работники, консультанты, первые помощники учителям,
Было составлено новое (пробное) положение об управлении 9-й школы.
2. Совершенствовать психолого-педагогическое мастерство каждого учителя, привлечь к преподаванию в школе преподавателей и ученых вузов и Карельского Филиала АН СССР. Все учителя были объединены в творческие дифференцированные семинары.
3. Укрепить учебно-материальную базу учебно-воспитательного процесса.
4. Соединить обучение с производительным трудом, на что был ориентирован новый учебный план № 2.
5. Всестороннее и гармоническое воспитание детей.
6. И, наконец, привлечение всех родителей и широкой общественности к работе школы.
С 11 ноября 1956 года мы перешли (впервые в СССР) на полную кабинетную систему, что позволило 32 классам школы заниматься в первую смену. За последующие 3 года мы создали настоящие учебные кабинеты (а не комнаты с картинками, которые сейчас называются кабинетами!). В этом принимали участие все учителя, учащиеся, родители, шефы и базовые предприятия. За один только 1956/57 учебный год было изготовлено более 10 тысяч учебно-наглядных пособий.
Наши шефы — Военный Округ, передали нам целый вагон с электроизмерительными приборами, радиостанциями и другой списанной техникой. А, например, родители-художники создали первый в России кабинет мировой художественной культуры. Родители — архитекторы, строители — спроектировали 2-этажную пристройку к школе со спортзалом и мастерскими.
Педсовет был преобразован в научно-методический орган управления школы, все организационные вопросы решались оперативно Советом школы и ученическим самоуправлением.
Особое внимание было уделено организации учебной и внеучебной деятельности. В старших классах (8-10-х) перешли на лекционно-практическую форму занятий. Оборудовали 3 лекционных аудитории, в которых сразу для двух классов читались лекции по литературе, истории, географии, обществоведению и даже по математике, физике, химии, биологии.
За год были созданы кабинет электротехники и кабинет машиноведения, которые в 1958 году экспонировались в Монреале на выставке «Экспо-1958».
Совершенно иной стала ученическая жизнь: ежедневно занятия заканчивались до 15.00, а с 17.00 во всех помещениях школы работали ученические научные общества, предметные кружки, секции. 90 процентов учащихся стали заниматься различными видами спорта. Широко развивались туризм и краеведение.
В 1958-59 учебном году мы открыли первый в России класс для трудновоспитуемых подростков — 5-й класс, который за четыре года стал лучшим классом школы. Мы решили все проблемы успеваемости в начальной школе, а затем в 5-8 классах полностью ликвидировали второгодничество. В школе стало очень чисто, уютно, красиво. Всю тяжесть дежурства по школе взяло на себя ученическое самоуправление. Школа превратилась в центр повышения квалификации учителей. Сотни учителей из районов Карелии, из разных уголков СССР, тысячи местных студентов проходили в течение каждого учебного года стажировку и практику в нашей школе.
С 1960 года 9-я школа стала средней трудовой политехнической школой с производственным обучением, причем в составе 9-11 классов. Школьники с 1 по 8 класс перешли со многими учителями в новую 18-ю школу, которую построили в нашем микрорайоне.
Основные задачи по реформированию школы мы решили к 1960-61 учебному году. А дальше шло планомерное совершенствование всех направлений работы… («Опять реформа…», 1997)
… На одном семинаре рассказывал о работе в 9-й школе, и вдруг остановила меня Любовь Кузьминична Балясная, заместитель министра просвещения РСФСР: «Так вы тот самый директор из Петрозаводска?..» В те годы она была секретарем ЦК комсомола, и я убедилее разрешить нам эксперимент; отменить учком как совершенно лишний орган, дублирующий комитет комсомола, и — в нарушение Устава — менять раз в полгода комсомольский актив.
Самый главный итог наших совместных поисков в 9-й школе — создание большого педсовета единомышленников.
В педсовет входили и школьники, 5-6 комсомольцев постоянно, а на некоторые заседания приглашались комсоргивсехклассов. Педсовет никогда не носил келейного характера: обычно собиралось до сотни человек — кроме учителей и ребят, приглашались, в зависимости от вопроса, родители, тренеры-общественники. То есть педсовет был органом коллективного руководства… (Из интервью 1987 года)
Очень трудно описать все, что мы сделали для превращения хорошей общеобразовательной школы в совершенно новую школу. Назову главное. Каждый учитель стал исследователем по определенной дидактической проблеме, что коллектив создал за пять лет свою концепцию, свой устав, свой учебный план, свои программы, свои учебные пособия. К этой работе были привлечены ученые Карельского филиала Академии наук, университета и пединститута. Установили связь и с виднейшими учеными-педагогами страны — М.Н. Скаткиным, М.А. Даниловым, П.И. Ставским. Е. Н. Кабановой-Меллер и многими другими. Я писал диссертацию, а ряд учителей стали аспирантами. В школе работали научные общества, проводились научно-методические конференции и выставки, чему способствовала прекрасная материальная база, оснащенные самыми современными техническими средствами учебные кабинеты. На практике был осуществлен принцип соединения обучения с производительным трудом. В школе действовало полное ученическое самоуправление. Дифференцированное обучение позволило создать самые благоприятные условия как для одаренных, так и для педагогически запущенных детей. (Из неопубликованной статьи, 1997 год)
В.Т. Степанов, завуч 9-й школы в 1963-1968 годах
Патриарх карельской педагогики
В сентябре 1963 года меня пригласили в гороно — познакомиться с директором 9-й школы, куда я был приглашён работать завучем. В кабинете зав. гороно Александры Гавриловны Поляковой впервые увидел Исаака Самойловича Фрадкова. До этого я был сельским учителем, несколько лет после окончания университета работал в посёлке Гимолы Муезерского района. О Фрадкове, конечно, был наслышан, в газетах писали о директоре необычной школы, о нём всегда говорили с уважением.
Я увидел грузного человека, с острым взглядом, который что-то очень громко говорил. Своими представлениями о школьной жизни Фрадков с первых минут произвёл на меня такое впечатление, что я никак не мог понять, сколько же ему лет. Вскоре с удивлением узнал, что 36 лет, то есть между нами была разница всего в 10 лет.
Фрадков казался старше своих лет, и это неудивительно: за его плечами была нелёгкая военная жизнь, ещё мальчиком он поступил в артиллерийскую школу. В 45-м был тяжело ранен. Исаак Самойлович к моменту нашего знакомства уже был заслуженным учителем Карелии, получив звание в 32 года. Думаю, он самый молодой обладатель этого почетного звания за всю историю народного образования республики. К сожалению, это была первая и последняя государственная награда Исаака Самойловича как работника школы.
… В середине сентября 63-го я впервые переступил порог 9-й школы. В здании не было ни одного человека, все уехали в совхоз, «на картошку».
Появился Исаак Самойлович. Он рассказывал о школе, о программе, которую он реализует, о том, какая роль мне отведена. Говорил Фрадков долго и подробно — это вообще его привычка. Потом мы пошли в школьный буфет завтракать. Буфетчица положила директору в тарелку то, что обычно, а меня спросила: «Мальчик, тебе чего?» Фрадков от смеха буквально упал в тарелку. Но когда я ушёл, видимо, поговорил с ней — буфетчица ворвалась ко мне в кабинет: «Извините, я не знала, что вы новый завуч…»
Начались будни. Грань за гранью раскрывался передо мной Фрадков. Более целеустремлённого человека я не встречал: он жил только школой. По натуре своей Исаак Самойлович был человеком созидающим — он постоянно опробовал то, чего ещё нигде не было. Школа, по его мнению, должна была готовить учеников к реальной жизни — к труду и дальнейшей учебе. Это находило отражение в полном названии 9-й школы — трудовая, с производственным обучением, с углубленным изучением ряда предметов. Педагогическим кумиром Фрадкова был Макаренко.
Школа всё время перестраивалась, 1 сентября мы не узнавали её — раздвигались стены, что-то перестраивалось… Фрадков всё лето работал. Когда он пришел в 9-ю школу, спортзала не было. Исаак Самойлович пошел в штаб армии, находившийся напротив школы, и убедил помочь. Военное начальство выделило солдат, и методом народной стройки быстро возвели пристройку. В ней были спортзал с раздевалкой, библиотека, швейные мастерские.
Он создал на базе 9-й школы школу старшего звена — на северо-западе такая была всего одна, в стране — единицы. В школе было открыто 35 классов — 15 девятых, 11 десятых и 9 одиннадцатых. Набирали ребят отовсюду — из школ Петрозаводска, из Бесовца, Чалны, Деревянного, Вилги. Были даже ученики из Беломорска. В классы математиков, физиков, химиков, программистов вели отбор. В 65-м было около 800 выпускников — в тот год одновременно оканчивали школу одиннадцатые и десятые классы. Выпускной вечер в Финском театре пришлось устраивать дважды.
Фрадков был убеждённым сторонником идеи, что старшее звено должно быть отделено от среднего и начального. У старшеклассников другая психология, иные отношения между учениками и учителями. Управлять такой школой было трудно, и всё же 35 классов учились в одну смену. Фрадков был убеждён, что так лучше можно организовать учебный процесс, внеклассную работу. Классы по графику уходили на месяц на производственную практику. Школа ведь была трудовой. У нас были свои цеха на ОТЗ, швейной фабрике «Северянка», по договору ребята работали на разных предприятиях, проходили практику в университете.
После уроков жизнь била ключом. Наши ученики были чемпионами города по волейболу и баскетболу среди взрослых, известными хоккеистами, мастерами по шахматам, победителями фестивалей и конкурсов. Хор учителей становился призёром различных фестивалей. Каждую неделю по субботам устраивались танцевальные вечера.
Школа гремела, в неё стремились попасть. Когда устраивали родительский день, все учителя были в школе. Помню, всегда приходил председатель Совмина А.А. Кочетов, хотя его сын учился на одни пятёрки. Я всё лучше понимал, в чём причина успеха Фрадкова. Она в жажде всего нового, в его умении работать с людьми, подбирать кадры. Коллектив в 9-й школе был потрясающий: нигде не было такого сильного по составу. У нас работали более десяти вузовских преподавателей!
Школа старшего звена позволяла создать сильные методические объединения: в секциях математиков, литераторов было по 8-10 учителей, в секции историков — пятеро. Ходили друг к другу на уроки — не для контроля, а помощи, проводили заседания секций, собеседования. Посещение уроков завучем и директором было обязательно. Всё это приводило к тому, что учитель профессионально всё время рос. Кстати, сам Фрадков был прекрасным преподавателем математики.
Учителям в 9-й школе приходилось нелегко — Фрадков требовал, чтобы учитель всё время совершенствовался. Каждый год следовало разрабатывать новую методическую тему, вести, кроме уроков, факультатив. Причём тема в обязательном порядке.ежегодно менялась. Я вёл факультативы по эстетике, мировой культуре, мировой литературе… Учителю было трудно: если он оказывался не на уровне, застывал в своём росте — Фрадков был беспощаден.
Он никогда и ни с кем не был грубым, но мог быть резким и жестким, когда видел, что допущена халтура в педагогическом труде, или сталкиваясь с несправедливостью.
Система обучения приближалась к вузовской: лекции, зачёты. Первыми перешли на кабинетную форму работы. Директор требовал большой работы вне уроков: если поставил учитель двойку — сам её и должен исправить, занимаясь дополнительно с учеником. Иногда учителя засиживались с неуспевающими до шести-семи часов вечера.
У самого Фрадкова была страсть работать с учениками. В 9-й было реальное ученическое самоуправление, создан Молодёжный боевой отряд, поддерживавший порядок не только в школе, но и в микрорайоне. Исаак Самойлович стоял на том, что подростку в школе должна быть предоставлена свобода — настолько, насколько это возможно. Инициатива ребят никогда не подавлялась. Отсюда доверие и уважение учеников к своему директору — они чувствовали себя людьми, у них было право голоса. С ним можно было спорить — учителю, может быть, не всегда, ученику — всегда.
Уйдя из школы, Исаак Самойлович помнил имена не только учеников, но и их родителей, номера телефонов. Он всё знал про них. Заинтересованность в твоей судьбе — это всегда потрясает.
Первыми в школу приходили завхоз Татьяна Ивановна, затем — в семь утра с минутами — Исаак Самойлович, потом я. Он всегда выходил на площадку первого этажа, встречал всех — и учителей, и учеников.
Не помню конфликтных ситуаций в школе, может, потому, что Фрадков многое брал на себя. Через три месяца после моего прихода в школу нагрянула министерская комиссия из Москвы. Школу проверяли с пристрастием. Фрадков никогда не устраивал наших чиновников, руками москвичей они намеревались утереть ему нос.
Я был начинающим завучем и не на все вопросы министерских чиновников смог ответить. Когда начался разбор полётов, они принялись высказывать ко мне претензии. Фрадков взорвался: «В этой школе директор Фрадков! Моё имя — Исаак Самойлович, и я отвечаю за всё! Вы, Виктор Тимофеевич, можете идти». Словом, он все взял на себя. Потом, когда они уехали, провел, конечно, со мной воспитательный разговор. Так же бился он за учеников.
Для меня 9-я школа, в которой я проработал десять лет, стала эталоном школы, а Исаак Самойлович Фрадков — образцом директора, Учителя с большой буквы. Это настоящий патриарх карельской педагогики.
…На него все время жаловались директора некоторых школ, ученики которых приходили после восьмого класса к нам. Считали, что Фрадков снимает сливки, благодаря им 9-я школа получает медали. Директора-коллеги требовали закрыть 9-ю школу как школу старшего звена. На поводу у них пошли партийные работники, зав. гороно Л.Г. Королева. Вынесли вердикт: «Школы такой больше не будет!»
В 1968 году школу старшего звена закрыли, не посчитавшись с тем, что был создан сильный коллектив учителей, уникальные лаборатории. (У Фрадкова была мания — постоянно для школы что-то приобретать, поэтому у нас было самое современное оборудование и оснащение того времени.) Однако все, что было наработано, оказалось никому не нужным.
Фрадков не опустил руки: после ликвидации школы старшего звена он создал на базе 9-й школу с изучением иностранных языков. Она работала всего год — ее перевели в новое здание. Теперь все знают 17-ю школу, директором которой многие годы был Павел Оскарович Корган. Но иногда забывают, что год ее основания — 1968 год и открыл ее Фрадков.
… В 69-м вновь Фрадков оказался у разбитого корыта. И тут, устав что-либо доказывать, он ушёл в университет на кафедру педагогики. Понять директоров школ, их чувство уязвленности можно. Но я до сих пор убежден, что ситуация была создана искусственно и школы старшего звена должны быть.
Не знаю, что можно было предпринять на месте Фрадкова, наверное, в то время ничего. И все же уход из 9-й школы считаю его самой большой ошибкой. 9-я школа после Фрадкова стала самой обычной: выяснилось, что именно он был ее стержнем, вокруг него собирались все — учителя, ученики, родители. За Фрадковым ушли из школы многие другие учителя, и скоро стало ясно, как много для всех нас значил Исаак Самойлович.
В университете у Исаака Самойловича сразу начались конфликты с зав. кафедрой П.В. Ивановым, которому не нужен был человек новой формации. Через несколько лет он ушел из университета. Впоследствии Фрадков создавал Центр профориентации, учебно-производственный комбинат. Работая в горкоме партии, по мере возможностей помогал ему. Когда в 1987 году меня назначили министром просвещения, пригласил его к себе внештатным советником. Некоторые язвили: «Степанов ничего не делает, не посоветовавшись с Фрадковым». Я этого и не скрывал, на Фрадкове проверял все задумки.
Тогда началась перестройка — в хорошем смысле слова, многое в прежней практике было переосмыслено. Я стремился переломить тенденцию, когда министерство осуществляло главным образом контролирующие функции, сказал сотрудникам: «Если мы едем с инспекцией, то прежде всего должны помогать, а потом уже контролировать». И в этом мне нужна была помощь Фрадкова.
Я советовался с ним по поводу национальной школы. Он считал, что у каждого народа должна быть возможность для изучения своего языка и культуры. Мы вели в министерстве с представителями национальных обществ горячие многочасовые — но в уважительном тоне — дебаты,. Многое нужно было предусмотреть — например, найти авторов учебников по карельскому и вепсскому языкам или ввести ставку преподавателя родного языка, если в классе есть хотя бы 5-6 ребят, желающих изучать родной язык. Надо было начинать подготовку преподавателей в педвузе…
Фрадков оказал мне огромную помощь. Готовил встречи с главами районов, читал и конспектировал специальные журналы, давал их мне с необходимыми пометками. Тогда начиналась работа по созданию Университетского, Державинского лицеев, школы искусств. О наших деловых дружеских отношениях знали все.
Но сказать, что после 9-й школы огромный потенциал Фрадкова был стопроцентно использован, конечно же, нельзя. Некоторых чиновников не устраивал этот беспокойный, всегда откровенный человек, очень требовательный и к себе, и к людям. Деликатным он был только с учениками…
Л.С. Калинина, учитель математики 9-й школы в 1963-1983 годах
День начинался с улыбки директора
В 63-м году нас, молодых учителей, пришло в 9-ю школу сразу девять человек. Видимо, так подбирал коллектив Исаак Самойлович. В нашей секции математиков только Зоя Петровна Печорина была учителем со стажем.
Меня сразу поразило, как радушно встречал по утрам учителей Исаак Самойлович. Идешь в школу — он уже там, улыбнется, за руку поздоровается. День для нас начинался с улыбки директора. Он как-то особенно тепло относился к молодым учителям. Приглашал иногда домой на пироги. Радушно встречала нас его жена, Софья Александровна, — она была в курсе всех школьных дел.
Может быть, в силу молодости, но нам все было интересно. Исаака Самойловича, он ведь тоже был математиком, переполняли идеи. Предложит нам что-нибудь, и мы вмиг загораемся, пробуем на практике. При нем в школе была свобода, творчество, хотелось работать. Не помню, чтобы сидела в учительской, все время находилась в своем кабинете математики.
Школа была необычная, только старшие классы. Исаак Самойлович то и дело что-нибудь придумывал. Убрали стенку между двумя кабинетами, сделали большую аудиторию — наподобие вузовской. Сюда для чтения лекций собирали три параллельных класса. Мы с Исааком Самойловичем чередовались: он читал по одному разделу математики, я — по другому. Проводили и зачеты. Ребята смеялись: «Мы будто в университете!».
Все время пробовали разные методы обучения. Например, классы обычные, не математические, где собирались ученики из разных школ, делили на зачетных работах так: три ряда — три группы. Одна группа — дети, особенно нуждающиеся в помощи, вторая — те, кто большую часть могут самостоятельно решить, и третья — самостоятельно работающие ученики. И практически каждый ученик получал индивидуальное задание. Конечно, гораздо больше времени, чем обычно, уходило на подготовку и проверку таких работ, но зато вырисовывалась предельно ясная картина уровня знаний каждого ученика. Если кто из ребят был уж очень слабоват, занимались с ним отдельно, чтобы вытянуть на твердую тройку. А тем, кто посильнее, давали более сложные задания.
Мне, молодому учителю, Исаак Самойлович доверил быть классным руководителем 11 «Д» класса, математического. В первый же год я отправилась с ними в Житомир, в трудовой лагерь — и отдохнуть, и подзаработать. Ростом я была самая маленькая, и когда мы прибыли на место, директор совхоза спросил меня: «Как вы не побоялись такой ответственности?» А через месяц, когда уезжали, сказал совсем другое: «С такими ребятами хоть куда можно ехать!»
Те пять лет, что я работала с Исааком Самойловичем, в школе все кипело. Он мог увлечь и ребят, и учителей. Жизнь в школе била ключом, и это относилось не только к учебе — мы участвовали во всех соревнованиях, ходили в турпоходы, устраивали «огоньки». Даже неизбежные в те времена политинформации проходили очень интересно. А какие вечера готовили нам на 8 марта наши пятеро мужчин-преподавателей во главе с директором… Однажды они исполнили танец маленьких лебедей, одним из которых был Исаак Самойлович!
Мы очень много в нашей секции работали, если кто заболеет, подменяли друг друга — лишь бы не пропускать уроки. Все наши выпускники поступали в вузы. Ребята рассказывали, что на экзаменах в Москве и Ленинграде их всегда спрашивали: «Вы где учились?». Много выслушали благодарностей от наших учеников.
Исаак Самойлович был требовательным директором, но не строгим. Если что ему не нравится, никогда не закричит — только усы шевельнутся. Он ценил порядок и очень не любил разгильдяев. Когда появилась мода на длинные волосы у парней, Исаак Самойлович убеждал их постричься. И на следующий день все пришли … лысыми — своего рода бойкот. Но никаких наказаний со стороны директора не последовало, и постепенно все пришло в норму. Так же было, когда в школе вводили вторую обувь. Один из десятых классов в знак протеста явился в школу в белых тапочках! Исаак Самойлович мудро не стал из этого раздувать историю.
Ребята очень его любили. Как выпускной вечер — у всех слезы текут. Он всех помнил по именам и через много лет.
Мне было очень жаль, когда Исаак Самойлович покидал школу. Он поощрял эксперименты, нам разрешалось менять последовательность в изучении тем, давать некоторые из них не по учебнику. Директора во время открытых уроков мы не подводили, но когда приходили проверяющие, у них возникало много претензий к нам, поскольку мы не следовали строго программе. Исаак Самойлович защищал нас, все шишки доставались ему.
У Фрадкова, несомненно, был дар Божий. Поражала его неуемная сила — он все время искал лучшего. Не знаю, когда он все читал, но мог на равных беседовать с любым специалистом.
… Нашей секцией математиков по несколько раз в год, в дни рождения, мы встречаемся. И что удивительно: в памяти остались только те годы, что работали с Исааком Самойловичем. Все остальные стерлись, может, потому, что не было больше в школе такого яркого лидера.
Л.В. Литвинова
В школу хотелось идти
… С трудом вспоминаю, во что он был одет, какие технологии испытывал на нас, учениках. В школе было всё организовано так, что хотелось идти в школу утром, оставаться там днём и остаться на танцы, которые были обязательными по субботам в рамках тематических вечеров.
В связи с переездом родителей мне пришлось учиться в шести школах. Предпоследней была № 23, на Перевалке. Оттуда после восьмого класса нас распределили по школам города.
Помню появление нашей группы с Перевалки, в 9-й средней школе. Школа нас поразила и захватила сразу. Длинные её коридоры были застеклены витринами, в которых красовалось огромное множество спортивных кубков. Висели объявления о множестве кружков и тематических вечерах и экскурсиях. По коридорам не бегали. В школе не было никаких специфических запахов. Чётко работала система кабинетов. Поразили классы, где сиденья располагались амфитеатром. Мы нашли, что это здорово, очень удобно.
Наша группа — «братия с Перевалки» — поначалу выделялась в школе. Мы выглядели беднее, соображали не очень быстро, но жизни нам было не занимать. Но не припомню проблемы с привыканием — быстро помогли учителя. В школе была какая-то дисциплина организованности, которая нас быстро подчинила новым обстоятельствам.
Меня быстро захватила актёрская деятельность в театральном кружке. Другие влились в физкультурные кружки. В нашем театре мы ставили программные произведения. Это было здорово! Мои роли Наташи Ростовой в «Войне и мире», Старухи в горьковском «На дне», женская роль в «Юбилее» А.П.Чехова до сих пор живут во мне. Вообще жизнь школы захватывала нас полностью, с утра до вечера.
Запомнились уроки математики. Вглядываясь в каждого из нас, математик И.С. Фрадков сразу понял: среди нас нет математических индивидуальностей. Однако я не ощущала никакого террора по сему поводу со стороны нашего учителя. Те, кто хотел и любил решать задачи, решали их помногу, остальные ровно столько, сколько смогут. Я медленно думала, были проблемы в математике за 5-6 класс (из-за смены школ). В 9-й школе мне разъяснили, что выход — в систематической подготовке и повторении пройденного. Поощрялось, если ученик обращался с вопросами к учителю. С глубокой благодарностью отношусь к Исааку Самойловичу за свои четверки по математике в аттестате зрелости. Это были трудовые мозоли, а не оценки.
Совершенно замечательной чертой Исаака Самойловича Фрадкова было то, что он очень внимательно относился к особенностям учеников, их способностям, держал в уме и сердце своём наши имена, фамилии. Когда началась наша послешкольная судьба, то я убедилась, насколько глубоко в душе нашего учителя запечатлелся каждый из нас — он знал по именам выпускников многих лет.
Отеческий дух 9-й школы вот уже 40 лет живёт во мне. Помню ясность и строгость, заинтересованность во мне, маленькой, худенькой девочке в школьном платье с заштопанными рукавами…
М.О. Хапцова, выпускница 9-й школы 1963 года, председатель ГТРК «Карелия»
Простой урок
… Шёл 1962 год. Для нас, учеников 11 «А» класса 9-й средней политехнической школы, обычный учебный год. Это потом мы узнаем, что именно тогда начиналась «оттепель», известная сейчас как «эпоха шестидесятников».
В том году формировалась школа нового типа — обучение стало одиннадцатилетним. Наряду со средним образованием мы получали профессию. К нам перешли ровесники из других школ города. В школе одновременно учились пять одиннадцатых классов, восемь десятых, а девятых мы даже не считали.
Мы мало что понимали в педагогических новациях, но нас охватило радостное предчувствие будущих знакомств и симпатий. В сентябре-октябре знакомились, присматривались друг к другу. Девочки шептались на переменах, юноши явно не торопились с выбором. В ноябре поняли, что среди будней должны быть и праздники, как-то само собой все подумали о приближающемся новогоднем вечере.
Актовый зал, в котором обычно проходили школьные вечера, выглядел казённо и с нашим настроением не сочетался. В 11 «А» на правах старожилов (многие из нас учились в 9-й школе с первого класса) решили, что внешний вид зала нужно изменить — оформить в соответствии с нашим вкусом, перекрасив стены в разные цвета. Понятное дело, идём к Исааку Самойловичу, выкладываем идею. Фрадков всё понял с полуслова:
— Краску купим хоть завтра, надо маляров искать.
— Да мы сами всё сделаем…Делов-то! — легкомысленно заявили мы.
Быстро выбрали цвета, которые в тот момент соответствовали нашему романтическому настроению, закупили вместе с завхозом краску, побелку, цемент, прочие материалы и принялись за дело. Каждый день после уроков неслись в зал, отбивали потрескавшуюся штукатурку, мыли потолки, месили цемент с песком, белили и красили.
Через неделю мы поняли, во что ввязались. Руки не отмывались, спины болели, головы — в известке. Грязи развели на всю округу! От школы по асфальту разбегались жёлтые и зелёные следы, родители, вздыхая, выбрасывали непотребную одежду «маляров» в помойку.
Мы уже ждали смещения с должностей, запрета на профессию, открытой критики нашей бестолковости. И это было бы справедливо. Кто-кто, а мы знали, что Фрадкову ничего не стоило обратиться в штаб военного округа, что находился через дорогу, позвонить в любой строительный трест или попросить помощи у ОТЗ — все они наши шефы. Авторитет у него был колоссальный, да и в конце концов тамошнее руководство — наши родители. Но Фрадков очень серьёзно и уважительно обсуждал наши проблемы, встречая каждое утро у порога школы: «Как дела? Хватает ли мела, краски? Может, олифы докупить?». Общался спокойно, на равных, не торопя события.
Хотя мы-то знали, что характер у Фрадкова не сахарный: крут бывал, но справедлив. Поняли, что нам, несмотря ни на что, доверяют, на нас надеются. Да и, наконец, Новый год скоро! Пришло второе дыхание. Откуда взялись силы, трудно сказать. Но мы справились, успели. Зал получился разноцветно-праздничным. По тем временам это было смелое дизайнерское решение.
Надо ли говорить, что новогодний вечер превзошёл все наши ожидания?!
Казалось бы, при чём здесь «оттепель», эпоха шестидесятников… Но только сейчас мы поняли, что нас учили не ныть и выпрашивать, а предлагать и делать. И в том, что многие выпускники 9-й средней состоялись, заслуга наших педагогов и, конечно, Исаака Самойловича Фрадкова.
Этот простой урок изменил наше отношение к жизни.
Эпоха шестидесятых набирала силу.
Я. Рывкин, выпускник 9-й школы 1966 года, врач
Наш «дирек»
Я не был на его похоронах. Узнал не сразу, да и ехать далеко и не просто. Многие выпускники его школы не смогли приехать. Жизнь разбросала нас по разным странам и даже континентам. Говорят, было много народу, много цветов, много воспоминаний. Это естественно. Личность неординарная. Многое успел сделать, многое наметил, что предстоит сделать другим. Всё время экспериментировал, жил на гребне волны, иногда забегая вперёд. Плыть впереди волны опасно, может накрыть. Периодически накрывала. Тогда пережидал, «отхлёбывался», набирал сил и выходил опять на гребень.
* * *
Я пришёл в 9-ю школу в 1959 году, в 4-й класс. Всё было интересно, новые лица, учителя, кабинетная система. Разглядывал, спрашивал. На второй или третий день заметил в школе крепко сбитого мужчину во френче — военном кителе без погон, со стоячим воротником. Под мышкой у него были большие деревянные линейки, треугольник, транспортир. Мужчин в школе было немного. Спросил одноклассника:
— Кто это?
— «Дирек» — получил ответ.
«Дирек» — была кличка, сокращение от директора. Почти у всех учителей были клички, у некоторых обидные. Других кличек у него я не помню, вероятно, их и не было. Позже, когда стали постарше, называли Исааком. Я позволю себе иногда его в этих воспоминаниях так и называть. После нашего первого знакомства прошло более 40 лет. Мне сейчас больше лет, чем было Исааку Самойловичу, когда я окончил 9-ю школу…
* * *
Исаак Самойлович вёл математику в старших классах. Мы, малыши, встречались с ним в основном во время общешкольных линеек, из которых запомнилась посвящённая Карибскому кризису. Фрадков клеймил «империалистического колосса, поднявшего руку против маленькой революционной Кубы».
О директоре мы знали, что бывает «крутым», за нарушения устраивает такие разборки, что врагу не пожелаешь. Родителей вызывал редко, беседовал с провинившимся сам, своим громовым голосом, который был слышен на полшколы. Да и каких родителей вызывать? Половина ребят были «зарецкие», многие из неблагополучных послевоенных семей и родителей было вызывать бесполезно.
Мой старший брат Виктор имел с директором частые контакты. Он пытался носить узкие брюки, ботинки на толстой подошве, большую причёску в виде хохолка — «кок» и даже как-то пришёл в школу с небольшой разукрашенной ложкой в петлице. Фрадков с ним регулярно по поводу внешнего вида беседовал. В это время шла компания по борьбе со стилягами, но моему брату многое прощалось. Виктор был художником, и оформление школы было во многом обязано его способностям и трудолюбию.
Два или три раза до 9-го класса мне всё-таки пришлось столкнуться с Фрадковым и его разносами. Два раза за плохо убранный класс и один раз за то, что мы в классе кидались шариками из клейкого чёрного хлеба. Этот разговор останется в моей памяти на всю жизнь. До сих пор моя рука не может выбросить в ведро для отбросов кусок хлеба.
К этому времени относится одна курьёзная карикатура. После какого-то разноса, учинённого мне Фрадковым, я пришёл домой и всё рассказал старшему брату. Виктор, бредивший в ту пору Валентином Серовым, мгновенно, одной линией нарисовал карикатуру: «Пророк Исайя порицает отрока Иакова». Сходство было потрясающее. Большой крепкий Исайя, гневно нахмурив брови, что-то выговаривает маленькому пухлому мальчику, который смотрит на «пророка» снизу вверх. У обоих вместо одежды по фиговому листочку на определённом месте. Карикатура мне очень понравилась и я её спрятал.
* * *
Начало 60-х годов — хрущёвская «оттепель». В кинотеатрах идут фильмы: «Летят журавли», «Отец солдата», появились американские фильмы, в том числе знаменитая «Великолепная семёрка», которую мы смотрели раз пять. Издаются огромными тиражами стихи Евтушенко, Ахмадулиной, Вознесенского. Начали осторожно издавать, до этого запрещённых Марину Цветаеву, Анну Ахматову. В списках распространяются стихи Мандельштама, Гумилёва, только начинающего писать Бродского. Появился в «Новом мире» «Один день Ивана Денисовича» Солженицына. Из магнитофонов с длинными лентами звучат песни Окуджавы, Галича, Высоцкого.
Однажды мы с братом зашли к моему приятелю — Севе Морозову, у отца которого, преподавателя пединститута — Виктора Михайловича, часто собирались компании взрослых, разговаривали о литературе, о политике, пели песни. В комнате был и Фрадков. Виктор Михайлович попросил нас спеть недавно появившуюся песню Юза Алешковского «Товарищ Сталин, Вы большой учёный…» Песня была как бы уже запрещена, но и не очень-то одобрялась. Мы начали её петь сначала осторожно, но затем, когда Виктор Михайлович своим чудным голосом начал подпевать, а за ним подтянули все остальные, в том числе и Исаак Самойлович, мы осмелели.
Время было удивительное. Время надежд, споров допоздна, время реформ. На школе появилась табличка с едва выговариеваевым названием:
«9 средняя трудовая политехническая школа с производственным обучением».
В нашей школе тоже начинаются реформы и перестройки, ломают перегородки в классных комнатах, делают большие аудитории. В некоторых классах строят лесенки для парт, последние парты подымаются к потолку. Идёт строительство нового корпуса со спортивным залом и мастерскими. Исаак Самойлович на стройке, всюду разносится его громогласная речь.
В старших классах вводят «производственное обучение». По окончании школы ребята получают профессии слесаря, токаря, печатника и переплётчика книг, швеи и т.д. Ещё через год открываются классы математиков, физиков, механиков. Младшие классы исчезают из школы. Школа становится прообразом колледжа — обучение только с 9 класса по 11-й.
В школу пришли почти одновременно около 700 практически взрослых людей из разных школ со своими мыслями, планами и амбициями. Нужно представлять, что пришли в школу не только ученики, но и их родители: профессора и доценты университета, партийные функционеры, юристы, врачи, учителя, военные и отставники. Их часто можно было встретить в школе. Не всегда они приходили в школу, как помощники или добрые друзья, иногда их амбиции были выше амбиций и возможностей их «вундеркиндов». Это было трудное время для Исаака Самойловича, но это, как мне кажется, были его «звёздные часы». Недаром, именно из этого поколения выпускников его до последних дней окружали наиболее надёжные друзья.
Воспоминание моего брата этого периода. У них в классе срывали урок. Учительница побежала жаловаться Фрадкову. Пришёл грозный Исаак. Выслушал обе стороны и говорит: «Не хотите учиться, идите работайте…» Как раз во двор школы пришла машина со стройматериалами. Все как были в костюмчиках и платьях отправились разгружать машину. Перепачкались здорово. Больше уроков не срывали.
Не все приняли изменения в школе однозначно. Помню, как уговаривал Фрадков остаться в школе знающую и строгую преподавательницу физики — Майю Владимировну. Ушла. Но появились новые хорошие преподаватели — завуч и учитель литературы Виктор Тимофеевич Степанов — тонкий и интеллигентный человек, индивидуально подходивший к каждому школьнику, истинный соратник Фрадкова на этом этапе. В школу пришли хорошие математики, а также преподаватели из университета, и мы часть занятий проводили в университетских лабораториях.
* * *
Учебным занятиям предшествовал колхоз. В классе «физиков», куда я поступил, было 28 мальчиков и 11 девочек. С подачи Фрадкова меня выбрали комсоргом. Девочки были спокойные. Мальчики…. Слова Высоцкого: «Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков…» для нашего «9-ж» класса не подходили. Буйных и вожаков хватало. В первые же дни в колхозе мы столкнулись с некоторой, как нам казалось тогда, несправедливостью.
Местные бабушки, которым надо было кормить свою семью, естественно, убирали картофель за картофелекопалкой по первому разу, а нас отправляли убирать по второму и даже по третьему. Норму было выполнить нереально и наш «трудовой порыв» быстро скис.
К концу первой недели мы приобрели механический проигрыватель со старыми пластинками, пролежавшими в местном магазинчике с послевоенных времён. Чтобы проигрыватель работал, надо было крутить ручку, что мы и делали по очереди по дороге к картофельному полю, на нём, во время работы и по пути с поля домой. Мы крутили эту ручку и дома, … и иногда поздно вечером,… и даже за полночь, вызывая разумное неудовольствие у престарелого местного населения. После таких ночных бдений на следующее утро на поле убирать картошку не хотелось, и мы снова крутили ручку проигрывателя.
Молодая и симпатичная выпускница педагогического института, работавшая библиотекарем в нашей школе и посланная с нами в качестве воспитателя, не могла на нас подействовать. Она лишь краснела, плакала и пыталась убедить меня, что я, будучи комсоргом, должен что-то предпринять. Я и предпринимал, крутил ручку вместе со всеми и пел песни допоздна.
Долго так продолжаться не могло. В одно из воскресений к нам приехал Фрадков, прихватив с собой мою матушку. Но человек шесть наиболее буйных парней, в том числе и я, отсутствовали. Мы отправились на двух лодках на один из ближайших островов, где решили половить рыбу и организовать пикник. Для пикника мы прихватили пару бутылок вина, а ещё пару оставили у меня в чемодане, чтобы выпить по возвращении. Вино было обнаружено моей заботливой мамой в чемодане, когда она решила положить туда чистое бельё. Это не осталось незамеченным для Исаака Самойловича. Естественно, его гнев по отношению к нам возрос. Те, кто не уехал с нами на пикник, получили сполна. Исаак превратился в Илью-Громовержца. Нас же, тех, кто участвовал в пикнике на острове, обещали отчислить из школы, предварительно исключив из комсомола.
Исаак не дождался конца нашего пикника и уехал, а через пару дней к нам приехал учитель физкультуры Юрий Дмитриевич Белецкий. Быстрокраснеющая библиотекарша отправилась в Петрозаводск к маме, а мы все остались. Вечером Юрий Дмитриевич пошёл с бутылкой к бригадиру совхоза, а рано утром он уже шёл с плугом за лошадью и делал ровные глубокие борозды, по обе стороны которых лежал крупный картофель. Местные бабушки убирали за картофелекопалкой, а мы за плугом, на маленьких полях, непригодных для картофелекопалки. Все были довольны. Крутить ручку у проигрывателя времени не хватало.
Когда мы приехали из колхоза, ждали санкций, исключений, выговоров. Их не последовало. Как-то через неделю, встретив меня с глазу на глаз в коридоре, Исаак Самойлович сказал: «Знаешь?! Юрий Дмитриевич тебя и других…» — он выдержал паузу — «хорошо рекомендовал. Теперь докажите это в учёбе». Кстати, потом, все остальные годы, наш класс отправляли в колхоз только с Юрием Дмитриевичем. И правильно делали.
* * *
Однажды мы провели в классе анкетирование на тему: «Что вам не нравится в классе и в школе, в себе самом, и что можно сделать, чтобы это исправить.?!» По результатам анкеты решили выпустить стенную газету. Газета получилась огромная, на трех листах ватмана, которые были склеены на стыках. Было много текстов прямо из анкеты, много самокритики, критики учителей, администрации школы, в том числе персонально Фрадкова. Много едких карикатур, которые нарисовали Сережа Корпусенко и мой брат. Работали над газетой вдохновенно.
Рано утром я принёс её в школу и повесил на видном месте, недалеко от учительской. Фрадков приходил всегда рано и обходил школу. Так было и в этот день. Он, естественно, сразу заметил эту огромную газету и начал читать. Я наблюдал за ним издали. Он меня не видел. Читал он долго, потом начали подходить учащиеся, учителя. Я слышал, как одна учительница сказала, что надо газету снять, но Исаак не разрешил. Газета провисела три недели, и потом мы её сами сняли.
За это время во многих классах были проведены подобные анкетирования. Газета послужила толчком к диалогу между учителями и учениками. Возникли новые кружки, факультативные занятия (на всю жизнь запомню чудесные лекции Г.Шоймера по истории искусства, лекции по генетике и космонавтике). Мы сами смогли проводить занятия с одноклассниками и желающими из параллельных классов на различные интересные и актуальные темы. При поддержке Фрадкова мой одноклассник Слава Богословский организовал в школе киноклуб. Кинодело стало на некоторые годы его профессией и повлияло на развитие его личности.
* * *
С учителями у него тоже явно были отношения человеческие. Помню появление в школе странного учителя английского языка, по кличке «Комрид». Он пришёл в школу то ли из заключения, то ли из армии. Семьи у него, по нашим данным, не было, но он материально поддерживал мать и сестру. Он преподавал по системе, которая теперь называется «погружение» и успешно используется во всём мире для изучения иностранных языков. Он не говорил с нами на уроках по-русски, только по-английски, и мы должны были отвечать тоже только по-английски. Он был строг, нервен, раним. Мы со всей жестокостью детей срывали у него уроки, не готовились, смеялись у него за спиной над вылезавшими из-под брюк завязками от армейских кальсон, передразнивали. У него были враги и среди учителей. Фрадков искренне пытался ему помочь, беседовал с нами, просил быть с ним человечнее. Потом «Комрид» исчез. А жаль. Английский, который «всплывает» у меня в голове при необходимости — это английский «Комрида».
* * *
Оттепель заканчивалась. Прошёл знаменитый «Ильичёвский» идеологический пленум ЦК КПСС, на котором Хрущёв с трибуны ругал молодых писателей и поэтов, художников модернистов и абстракционистов обзывал «педерастами». Вознесенскому предложил уехать за границу. Евтушенко скрывался на Братской ГЭС, а затем на Кубе. Были сняты с проката многие экспериментальные фильмы молодых режиссёров. Высоцкого и Галича стало возможным петь только у костра в турпоходах. Хрущёв обещал с трибуны догнать и обогнать Америку по производству мяса, молока и хлеба, «в обозримом будущем построить коммунизм», а очереди за продуктами росли. Исчезли белый хлеб, мясо, масло… За спиной у Хрущёва всё чаще появлялся Суслов и о чём-то шептался с тогда ещё молодым Брежневым.
Однажды одна из постоянно меняющихся у нас учительниц литературы вернула мне сочинение и сказала: «Я твоего сочинения не видела. Придёшь после занятий и перепишешь без всяких фокусов и экспериментов». Всё было по-честному. Я ей благодарен. В тот день я понял, что писателем или журналистом в Советском Союзе я быть не хочу. Мой мудрый отец всё чаще повторял свою коронную фразу: «Поступай на медицинский… В лагере врач тоже врач. Неизвестно, как всё будет развиваться дальше».
…В школе шла подготовка к очередному Новому году. Классный руководитель — Ольга Михайловна Александровская, учительница истории, с красивыми серо-голубыми глазами в пол-лица, объясняла, что надо принести из дома цветы, чтобы в школе было уютнее. Затем она оставила часть класса для выпуска новогодней газеты. Все торопились домой, в том числе и Ольга Михайловна, которую дома ждали три тоже сероглазые дочки. Мой братец со своим приятелем Фимой Чистовым быстро написали какую-то ерундовую заметку и собирались бежать. Ольга Михайловна эту заметку не приняла и сказала, что ждёт от них более удачную, соответствующую их интеллекту. В голову ничего не лезло, и мой братец с Фимой, издеваясь, начали писать: «В то время как наша страна, как мощный корабль, несмотря на вражеское окружение, прямым путём идёт к коммунизму, встречаются-таки у нас некоторые прилипалы, которые не хотят уюта в школе и не приносят цветы для украшения её подоконников. Они не хотят идти по одному пути с нами к светлому будущему и, барахтаясь в пучине, мешают плыть нашему кораблю. Но в Новом году мы не позволим им дальше мешать нам и дадим им по мозгам горшками от этих самых цветов, которые принесём в этом году, цветы же вставим им в нужное место… А чтобы у вас была сила дать им по мозгам, желаем вам к новогоднему столу достать хотя бы полудохлого цыплёнка, жареного не в яблоках, но в луке, которого сейчас тоже нет на прилавках…»
Я не знаю, куда бы привела фантазия этих двух буршей, но в этот момент со спины подкрался одноклассник, некто Габец, вырвал у них это «писание» из рук и бегом доставил его на стол Ольге Михайловне, хотя оно было вовсе не предназначено для передачи ей. Видно особенно сильное впечатление на вечно усталую и измотанную учительницу произвели последние строки. Они резанули по живому. Ольга Михайловна заплакала и побежала к директору. Через три минуты в его кабинете оказались и два незадачливых автора. Исаак метал громы: «Как вы могли? Дети интеллигентных родителей… Чистов — отец — профессор, мать — доцент… Рывкин — родители известные в городе врачи… квартира ломится от книг. Так обидеть учительницу, многодетную мать… Вызывайте отцов».
Отцы — это уже серьёзно. Через пятнадцать минут пришёл Кирилл Васильевич Чистов. Чистовы жили рядом со школой. Кирилл Васильевич прочитал письмо, сел и заскучал. Оттепель закончилась. Солженицына больше не печатали. Такое «вещественное доказательство» можно было использовать по-разному. Вскоре пришёл и наш отец. Он прочитал «заметку», сказал: «Какая гадость…паршивцы…» и начал бумажку рвать. Он рвал её так тщательно и долго, что вскоре от «вещественного доказательства» ничего не осталось. Все, как в театре во время немой сцены, смотрели на отца. Исаак облегчённо вздохнул. Потом родители начали извиняться перед Ольгой Михайловной. Все сетовали на безмозглых «недорослей». К новому году Витя с Фимкой выпустили хорошую стенную газету.
* * *
Выпускной вечер в Финском театре прошёл довольно банально. Исаак произнёс речь, в которой призывал нас быть всегда людьми, чувствующими свой долг перед другими. Он был грустен. Ему явно не хотелось с нами расставаться. Потом произнёс речь кто-то из партийных функционеров, призывая нас к любви к партии и народу. Нам выдали «аттестаты зрелости». Это была долгая и скучная процедура. Сразу оканчивали школу два выпуска, 10-е и 11-е классы. Завершилась ещё одна реформа. 9-я школа переставала быть школой для старших классов.
Потом был концерт, танцы, какие-то пирожные с кофе в фойе… Мы вышли гурьбой из театра, и пошли по проспекту Карла Маркса в сторону Вечного огня. Я сказал: «А в Париже выпускники школ и лицеев после выпускного вечера имеют право пошуметь и победокурить, и все только улыбаются и радуются за них». В этот момент рядом с Театром кукол нам на глаза попалась большая бочка с квасом на колёсах. Мы впряглись в неё и с криками покатили вперёд. У Вечного огня нас остановили милиционеры и один из них, достав ручку и бумагу, начал составлять протокол. На наше счастье подоспел Виктор Тимофеевич, и после продолжительной беседы милиционер убрал ручку и бумагу, а мы покатили бочку на место. То был последний школьный день.
* * *
Он всегда останавливал меня на улице и спрашивал, как идет учёба в институте, причём это всегда был искренний интерес, а не поверхностный вопрос. Этот интерес был не только ко мне, но и ко многим выпускникам его школы. Учась на медицинском факультете университета, я познакомился с его женой, милейшей Софьей Александровной, и пару раз был у Фрадкова дома. Дома он был очень мил и прост. В эти годы ему пришлось уйти из школы и перейти на кафедру педагогики в университет. Он всегда подчёркивал, что «не он ушёл из школы, а его ушли», и что сам он бы никогда не покинул своего «любимого детища», но я никогда не слышал от него злых слов по отношению к тем, кто его вынудил это сделать, при мне он ни разу не называл имён.
* * *
В 1976 или 77-м году, когда я, отработав три года по распределению в Беломорске, работал невропатологом в поликлинике, он был некоторое время моим пациентом. Более недисциплинированного пациента мне трудно вспомнить. Его в общем-то ранняя смерть во многом связана и с тем, что он совершенно не думал и не заботился о своём здоровье, и я предполагаю, что Софье Александровне было с ним нелегко.
Приблизительно в те же годы, когда наши отношения стали практически товарищескими, без учёта возраста и должностей, я рассказал ему про старую карикатуру «Пророк Исайя порицает отрока Иакова», которую сохранял все эти годы.
— Как, — спросил Исаак — и я тоже с фиговым листочком?
— И Вы с фиговым, — ответил я.
— Я хочу это видеть!..
Через несколько дней я принёс ему карикатуру. Он очень смеялся. Позже я сделал себе копию, а оригинал подарил Исааку Самойловичу. При многочисленных переездах, которые уготовила мне судьба в последние 10 лет, эта карикатура пропала. * * *
Собеседником он был интересным. Всегда имел своё мнение, которое с жаром отстаивал, но умел слушать и соглашаться с мнением чужим. Мы собирались спонтанно у него, чтобы отметить 20-летие со дня окончания школы. Половина собравшихся в прошлом училась в его любимом «Е», ещё несколько ребят из «Д» и нашего «Ж». Он уже давно не был директором этой школы и нам хотелось собраться не в школе, которая с его уходом многое потеряла в наших глазах и сердцах, а у него.
Народу, как всегда при наших сборищах «у Исаака», было много, а места мало. Мы шумели, пели, вспоминали смешные истории из золотого школьного прошлого…Потом кто-то завёл разговор о политике, что вот, дескать, нет наверху политбюро ЦК, да и в республиках умных, честных и толковых людей. Исаак завёлся: «А почему вы-то, умные головы, все подальше от политики захотели жить… Почему все в физику, математику, химию, медицину… Чистенькими прожить захотели…» Он был и прав и не прав. Конечно, это беда для страны, что несколько поколений не захотели или не смогли заниматься политикой. Но и мой осторожный отец был прав, говоря в конце «оттепели»: «В лагере врач, тоже врач». Я попытался ему тогда доказать, что инстинкт самосохранения имеет положительное значение не только для животных, но и для людей.
* * *
За последние годы не стало много добрых друзей, окончивших нашу школу: Володи Бедера, Бори Усачёва, Васи Антюкова… Это больно. Хотя у меня в последние годы было немного возможности с ними общаться, но их наличие на Матушке-Земле — грело. Нет и Исаака Самойловича, чьё присутствие не только грело, но и обязывало…
В.В. Акуленко, выпускница 9-й школы 1966 года, заслуженный журналист Карелии
Наш классный
По утрам он всегда встречал нас в вестибюле школы. Стоял у правого марша лестницы, по которой мы, как семейство пернатых, взбегали и влетали в свои классы, к тому времени очередной школьной реформы солидно называвшиеся кабинетами. Он спокойно стоял, заложив руки за спину, отвечал на приветствия. По его знакомому-презнакомому лицу, по глазам можно было прочитать только то, что полагалось знать нам: все в порядке, продолжаем трудиться.
Тогда, больше тридцати лет назад, мы были слишком поглощены собой. Казалось, нам сложнее, а ему проще: ведь он директор… во всем.
Потом, во взрослой жизни, иногда снился шумный школьный вестибюль перед началом уроков с крупной, в сравнении с нами, фигурой Исаака Самойловича у лестницы. Хлопающие входные двери, большое старое зеркало перед входом в гардероб, терпкий, но милый запах нашего юношеского пота … Вспоминая этот бередивший душу ностальгический сон, острее понимала, как нам все-таки повезло.
Нашему одиннадцатому «А» повезло вдвойне — Исаак Самойлович был у нас классным руководителем и преподавателем математики. За что нам выпало такое благо, до сих пор не понимаю. Обычный, в основном девчачий класс, в необычной школе старшеклассников, экспериментальной трехлетке, впервые готовившей математиков-программистов, будущих физиков. Среди школьных умников-аналитиков, в основном юношей, было несколько классов попроще, в том числе наш, с «полиграфическим уклоном». То есть производственную практику дважды в неделю мы проходили в крупнейшей типографии города. Но речь не об этом.
Мы чувствовали, что директору мы симпатичны, несмотря на незнаменитость, невыдающиеся успехи в математике. Может быть, среди нас он отдыхал от умников, своих особо одаренных учеников, от их каверзных вопросов, амбиций и некоторого рано развившегося скепсиса. Ведь, поди, слова в простоте не скажут? Что мы могли предъявить в достатке и богатом ассортименте, так это милые женские слабости: желание нравиться — наши девочки даже в школьной форме старались выглядеть ладненько и женственно, пытались делать модные прически, украдкой применяли косметику … Учителя это явно не одобряли. Что и понятно. А «наш классный»… Вот где была закавыка. Исаак Самойлович сначала делал вид, что не замечал чью-то пышноначесанную «бабетту» на головке, подкрашенные ресницы, какие-то дешевенькие украшения в ушах, на руках или под кокетливым крылышком форменного фартука. Но мы знали, что в какой-то момент он «выставит оценку», как бы между прочим. Не как ханжа, но как человек с хорошим вкусом, как мужчина. И мы ее ждали. И робели под его взгядом. И хотелось выглядеть не смешно, но красиво. Он это понимал и щадил нас, насколько было возможно.
Сейчас мне кажется, что он видел будущее каждой из нас яснее, чем мы сами, чем даже наши родители. Он думал о нас и лучше, и вернее, чем мы сами о себе думали.
До сих пор уши горят, жарко от стыда за те глупости, благоглупости, резкости, шалости, леность, которые позволяла себе в школьные годы. Которые молчаливо и снисходительно сносил «наш классный». Не укорял, не делал из мухи слона. Многое видел, понимал, терпел, прощал.
Когда наш класс все-таки сумел прославиться на всю школу и даже на весь город поездкой в Молдавию, и мы с подругой Ирой Бейлиной опубликовались в молодежной республиканской газете «Комсомолец» с заметками о наших молдавских впечатлениях, о лагере труда и отдыха, который нашему классу почти без помощи взрослых удалось организовать далеко от дома, директор тоже чувствовал себя именинником. Ведь он не испугался тогда, не отговаривал нас от романтической, но рискованной поездки в теплые края. Он и родителям говорил: «Не волнуйтесь. У них все получится». И получилось: вернулись счастливыми, похорошевшими, загорелыми, привезли разных фруктов в подарок родителям. После нас поездки на юг целыми классами привились и в других школах.
Честолюбивое желание каждого проявить себя в полезном деле в школе Фрадкова поощрялось. И поэтому еще девятая школа начала семидесятых годов была богата яркими личностями, которые не поблекли и за ее порогом.
У Исаака Самойловича, математика по образованию и складу ума, была явная слабость к пишущим людям. Может быть, как теперь кажется, потому я и попала в число тех, к кому он относился как-то особенно. Так вышло, что с девятого класса я довольно часто публиковалась в страничке старшеклассников «Товарищ» при молодежной газете «Комсомолец». Он читал мои заметки, в подписи под ними всегда значилось, что я — ученица девятой школы. …Однажды после какой-то школьной неприятности я тихо плакала у подоконника в школьном коридоре. Кто-то подошел и обнял меня за плечи. Это был «наш классный», он сказал: «Ну, сейчас затопишь школу слезами. Успокойся и иди в класс. Все будет хорошо. Придет время, мы с тобой еще книгу напишем про нашу школу. Договорились?»
Потом, когда я уже работала в газете, а Исаак Самойлович был одним из самых активных и интересных наших внештатных авторов, он шутя напоминал мне о «нашей книге»: скоро ли начнем работать?
И вот родилась книга, которую он уже не сможет полистать. И авторов у нее намного больше, чем он себе представлял …
Т.В. Ромашина, выпускница 9-й школы 1966 года
Он всегда нас поддерживал
С восьмого класса я была комсоргом школы. Идей у меня было много, и всегда во всех делах присутствовал Исаак Самойлович. Причем я не чувствовала никакого нажима с его стороны. Он очень поощрял инициативу, приходил на заседания комитета комсомола, садился в уголок и слушал. А, бывало, и спорил с нами, шумно, громогласно, но с большим уважением к нашему мнению. У нас постоянно что-то происходило: одно большое дело заканчивалось, другое начиналось.
Задумали мы устроить между классами конкурс художественной самодеятельности. Пошло вначале с трудом — никто ничего не хотел делать. Я пришла за советом к Исааку Самойловичу. Он обязал учителей присутствовать на конкурсных вечерах и сам возглавил жюри. И все закрутилось! Каждое выступление становилось событием, потому что проводили их по подобию КВН — не набор отдельных номеров показывали, а единое произведение, со своей идеей. Так, казалось бы, небольшой нажим, а в результате — дело, которое увлекло многих учеников и учителей.
Появился вскоре и быстро ставший знаменитым МБО — Молодежный боевой отряд. Идея родилась у меня после одного неприятного происшествия. Как-то с подругой поздно вечером шли мы через Парк пионеров. Неожиданно на нас налетела группа мальчишек и потащила в кусты. Я стала кричать, и один из напавших узнал меня: «Это же наш комсорг!» Словом, отпустили они нас и даже проводили домой.
Я задумалась. В нашей школе не было отъявленных негодяев, но по вечерам кое-кто пускался на такие вот «подвиги». Возникла мысль создать отряд, который бы следил за порядком в школе и в окрестностях. Была еще одна причина. Исаак Самойлович не разрешал проводить в школе вечера, поскольку обеспечить порядок на них было невозможно: приходили все кому не лень — с виду вроде нормальный парень, а потом оказывалось, что в кармане у него бутылка, а то и нож.
В это время в 30-й школе уже существовал МИГ — Молодежная инициативная группа. И мы на одном из заседаний Комитета комсомола в 65-м году решили и у нас создать Молодежный боевой отряд — МБО. Входили в него около 30 человек, все, кроме меня, мальчишки, я была комиссаром. Рядовым членом отряда был Игорь Юнаш, впоследствии министр внутренних дел Карелии. Командиром выбрали Игоря Александрова. Мы договорились с милицией и вечерами ходили в общество «Динамо», где нас обучали приемам самбо.
МБО вечерами проводил рейды вокруг школы, благодаря чему в нашем районе стало гораздо спокойнее. Дежурили мы на школьных вечерах. Хулиганов и тогда хватало. Как-то раз на вечере в темном коридоре мне приставили нож к горлу, к счастью, вовремя подоспели ребята из отряда. МБО участвовал в милицейских облавах. Помню, ловили мы карманников. Дело в том, что их надо задерживать в момент кражи, сотрудников же милиции воры знали в лицо, поэтому нам и поручили такое непростое дело — выслеживали порой часами.
Чтобы отряд находился действительно в боевой форме, мы периодически объявляли общий сбор, нередко часов в пять утра. У нас существовала система оповещения по цепочке, поэтому собирались мы довольно быстро и отправлялись на базу в Лососинное — летом пешком, зимой на лыжах. Там перекусывали и возвращались домой. Конечно, много в этом было от юношеской романтики.
Родители не особо приветствовали нашу деятельность, жаловались Исааку Самойловичу, но он нас поддерживал: говорил, комсомольская организация сильна делами. В комитете комсомола все время возникали различные идеи, и всегда в лице Исаака Самойловича мы находили поддержку. Так мы открыли в школе музыкальное кафе, где проводили встречи с интересными людьми, приглашали вокально-инструментальные ансамбли, был и свой ансамбль. Для кафе отвели конец коридора у столовой, разрисовали дверь, сделали небольшую эстраду, повесили занавески на окна. Безумно трудно все это было пробить — пожарные, например, не разрешили закрасить полностью дверь, но в школе мы находили понимание.
МБО просуществовал года полтора. После того, как мы в 66-м окончили школу — а именно десятиклассники составляли костяк отряда, еще полгода девятиклассники продолжали наше дело. Я тогда уже работала в школе освобожденным комсоргом, но через полгода попала в больницу, и отряд распался.
Как-то летом отряд из 76 старшеклассников отправился на юг в летний трудовой лагерь в сопровождении всего лишь двоих учителей, двоих студентов и меня, комсорга школы. Перед отъездом я пришла к приболевшему Исааку Самойловичу домой за инструкциями. Он пригласил меня обедать, налил по рюмочке и сказал: «Таня, там все может случиться — река рядом. Но несчастный случай от тебя не зависит, от тебя зависит, чтобы ты привезла домой 76 человек, а не 77». То есть он предупредил меня, чтобы не было любовных связей.
Я восприняла наказ буквально. Каждый вечер после отбоя я обходила палатки и следила, чтобы все были на своих местах. Потом ложилась сама и мгновенно отключалась — усталость за день накапливалась неимоверная. Лишь спустя годы узнала, что ребята, дождавшись, пока я усну, вставали и уходили на Днестр, где и проводили теплые южные ночи. Тем не менее все обошлось благополучно — без ЧП, и без нежелательного прибавления в численности. А поработали мы отлично — в совхозе нас похвалили, разрешили без ограничения набрать с собой фруктов. Да еще и заказали на обратный путь купейный вагон вместо плацкартного. Я думаю, нужна была смелость Исаака Самойловича, чтобы такой большой отряд старшеклассников отправить на юг.
… Мы ничего не знали о неприятностях Исаака Самойловича. Радовались, что в нашей школе все самое передовое — у нас первых появились производственное обучение с хорошей базой, например полиграфистов готовили в типографии, кабинетная система, лекционная. В школе была атмосфера, близкая к студенческой. Казалось, Исааку Самойловичу все легко дается. Было такое ощущение, что придешь с любой проблемой, и он ее решит.
В четвертом классе у меня случилась неприятность, я не очень хорошо поступила. Исаак Самойлович вызвал маму, поговорил с ней. Все утряслось, но меня больше всего поразило, что ни одному человеку в школе, даже классному руководителю, он ничего не сказал! Наша семья жила небогато, и мне в школе, как и многим другим детям из бедных семей, помогали. Но делалось это деликатно, не афишировалось. И это тоже шло от директора. Когда школьницей стала моя дочь, я столкнулась совсем с иным отношением педагогов к чувствам ребенка…
Все хорошее в нашей школе было от директора — Исаака Самойловича Фрадкова. Он побуждал нас думать, проявлять инициативу, воспитывая чувство чувство неудовлетворенности собой, ответственности.
Б.З. Белашев, выпускник 9-й школы 1966 года, сотрудник КНЦ РАН
Солнечные дни нашей юности
Только сейчас начинаешь понимать, какая замечательная юность нам досталась. 60-е годы совпали с обновлением страны, надеждами построить общество на справедливых началах, с верой в мощь человеческого разума и научно-технический прогресс.
Огромную роль в формировании нашего поколения играла школа. В особенности это относится к 9-й средней школе, известной среди школ Петрозаводска высоким уровнем преподавания и особой атмосферой доверия и уважения к учащимся. Атмосфера эта воспринималась естественно, возникала как бы сама собой. Однако за ней стоял труд педагогического коллектива и его директора Иcаака Самойловича Фрадкова.
Личность директора была неотделима от школы. Еще не учась в школе, а только придя туда для прохождения отборочного теста, можно было услышать слова его ободрения и поддержки. Память Исаака Самойловича поражала. Каждого ученика школы он знал лично: имя, фамилию, семейные обстоятельства, интересы. Даже через тридцать лет по телефону мог узнать голос ученика, которого не видел со дня выпуска. Ежедневно перед первым уроком директор выходил из своего кабинета, встречая учеников, учителей, приветствовал каждого, перекидывался несколькими словами, задавал рабочий настрой на день. С каждым учеником у него устанавливались доверительные отношения. Каждый чувствовал, что его ждут в школе, его жизнью и успехами интересуются, что его учеба — не простое времяпрепровождение, а важное и нужное государственное дело.
Эта уверенность подкреплялась и продуманной системой профессиональной подготовки. В школе были классы, готовящие токарей, швей, программистов. При этом практика была организована на ведущих предприятиях города Петрозаводска: Онежском тракторном заводе, швейной фабрике, в университете. Уже через год после того, как в Петрозаводском университете появилась первая в республике вычислительная машина «Минск-32», к ней допустили учащихся специализированных классов 9-й школы. Сейчас можно сказать, что нам посчастливилось участвовать в первых работах по развитию вычислительной техники в Карелии. Многие из нас с этим направлением связали свою жизнь.
Педагогический коллектив школы состоял из педагогов с большим стажем работы и молодежи, являясь сплавом опыта и знаний зрелого возраста с энергией молодости. К преподаванию школьных предметов были привлечены преподаватели Петрозаводского университета и педагогического института. При этом был учтен самый широкий диапазон интересов учащихся, успехи в учебе ценились очень высоко. Представители 9-й школы становились призерами городских, республиканских и всесоюзных олимпиад по самым различным предметам.
Исаак Самойлович всячески поощрял инициативу снизу. Сам полный идей, он высоко ценил идеи других и искал средства для их осуществления. Однако когда свобода захлестывала, ее приходилось ограничивать. Так при ремонте нашего класса у нас возникла идея разрисовать стены в стиле абстрактной живописи. И мы даже приступили к реализации этого плана. Но эту инициативу директор не одобрил.
После занятий жизнь в школе не прекращалась. Работал спортивный зал. Спортивные достижения учеников в области легкой атлетики, волейбола, баскетбола были весьма заметны на республиканском уровне. Проходили всевозможные репетиции, вечера. Порядок на этих вечерах обеспечивал молодежный боевой отряд школы. Часто на них присутствовал Исаак Самойлович. В нашем классе занятий он не вел, поэтому наше общение с ним проходило в такой неформальной обстановке. Его рассказы о своей жизни, участии в войне, коммуне Макаренко и о многом другом вызывали живейший интерес.
Запомнилась речь директора на последнем звонке и выпускном вечере. Он пожелал нам, чтобы на нашем пути светило солнце. И хотя солнце светило не всегда, дни нашей школьной юности запомнились как солнечные, светлые.
Потом многим из нас часто приходилось встречаться с Исааком Самойловичем в университете, где он вел занятия по педагогике, да и просто в городе. Неизменно доброжелательный и приветливый, он расспрашивал о жизни, рассказывал о своих планах, связанных с созданием городского производственного комбината, где каждый школьник мог приобщиться к специальностям, нужным городу и республике, организацией психологической помощи учащимся при выборе профессии. Свои планы Исаак Самойлович неизменно претворял в жизнь, несмотря на серьезные объективные трудности, а иногда и явное противодействие. Учреждения, созданные им в Петрозаводске, теперь уже имеют собственную историю.
В последние годы жизни он был болен, с трудом передвигался, но неизменно оставался оптимистом. В этот период на своей квартире он организовал центр помощи школьникам, активно участвовал в написании, издании и распространении учебников, стоял у истоков создания газеты «Лицей», консультировал педагогов и руководителей школ, создавал комбинат по производству наглядных пособий, организовывал учительские конференции. Прежде всего он опирался на своих учеников, работающих в бизнесе, на производстве, в науке, ставших его соратниками.
Меня он также привлек к преподавательской деятельности, помня, что после окончания университета я работал в школе. В кругу его общения появлялись и новые люди. Учителя, приехавшие в Карелию из горячих точек, получали у него возможность работать по специальности. Кто-то приходил обсудить волновавшую его идею. Вокруг всегда было много молодежи. Он учил математике уже детей своих учеников, помогал всем, кто к нему обращался. Дверь в квартиру Фрадковых не закрывалась.
Велик диапазон выпущенных им учебников. Здесь написанные на высоком уровне пособия для поступающих в вузы по математике, биологии, физике, химии, литературе, рабочие тетради и оригинальные пособия для самых маленьких. Задачи по математике, своему любимому предмету, Исаак Самойлович подбирал с особым вкусом. А моя маленькая дочка c удовольствием занималась по выпущенному им пособию «Веселая грамматика».
При всем этом он плодотворно трудился в области теории и практики педагогики. Некоторые темы его особенно волновали: задачи воспитания и социализации трудных подростков, развития одаренных детей, оказания практической помощи учителю и руководителю школы в организации учебного процесса. Он считал решение этих проблем актуальным не только для нашей страны, но и для всего мира.
Многого в современной системе образования он не принимал. Не понимал, как можно сидеть за партой по восемь часов в день, когда учение становится мукой, а не приносит радость. Предложенный им путь решения этой проблемы прост и состоит в эффективном сжатии информации, организации специальной системы межпредметных связей. Примером такого подхода явились несколько номеров выпущенного им журнала «Педагог-исследователь». Его работы в области педагогического наследия с новой точки зрения открыли для современников творчество немецкого педагога Дистервега.
Исаак Самойлович не был избалован наградами и почестями. Человек независимого характера, он был неудобен для чиновников. Но зато одарен уважением и любовью учеников и коллег. На его юбилеи собирались все выпуски 9-й школы. Множество людей провожало его в последний путь. В нашей памяти он навсегда останется ярким, солнечным человеком.
Л.Л. Алексеев, выпускник 9-й школы 1970 года, переводчик
Если бы не Исаак Самойлович…
Этот человек сыграл в моей жизни огромную роль. С его именем связан мой поход первый раз в первый класс в уже далеком 1960 году. Казалось бы, что тут такого? Но со мной в тот момент было не совсем всё нормально.
Я инвалид 1-й группы, с нарушениями функций опорно-двигательного аппарата с детства. Когда пришла пора идти в школу, перед родителями встал вопрос, как и где меня обучать? Специальных школ для инвалидов в то время не было, и единственный тогда выход из положения — обучение на дому. Так тому бы и быть, если бы не Исаак Самойлович. За две недели до начала учебного года он пригласил меня с родителями в школу, привел в класс, где со мной был проведен ряд тестов на возможность обучения в нормальной школе в обычных условиях. После того, как я их благополучно прошёл, Фрадковым был вынесен строгий вердикт: «Он должен и будет учиться в школе».
Так я стал первым инвалидом-опорником в нормальной школе. Благодаря Исааку Самойловичу в школе вообще и в классе, где я учился, в частности, была создана такая атмосфера, что я ни на йоту не почувствовал, что чем-то отличаюсь от здоровых ребят. Наоборот, каждый старался помочь, чем мог.
Затем в силу ряда обстоятельств несколько раз пришлось менять школы. Когда после окончания восьмилетки я вновь пришел в школу № 9 в 1969 году, был приятно удивлен, что атмосфера там такая же, как и была, абсолютно ничего не изменилось. Это был последний год директорства Фрадкова.
Главной его чертой было умение распознать человека и найти к каждому из нас индивидуальный подход. До последнего дня жизни он знал буквально всё о своих учениках: кто, где и чем занимается. Помимо того, что он умел располагать к себе учеников, он, как немногие, умел располагать к себе преподавателей. В то время там работали такие преподаватели как Лия Савельевна Калинина, Галина Кирилловна Новик, Муза Константиновна Манина, Лидия Ивановна Носова, Людмила Викторовна Милюкова, Рудольф Иванович Руоколайнен. Это говорит о многом. Школа была одной из лучших в городе и в республике.
Честь и слава таким людям, как Исаак Самойлович Фрадков. Это был учитель, директор, человек. Личность с большой буквы.
Т. Чудова, ученица 9-й школы в 1963-1965 годах
Любимый директор
Апрель 2001 года. Мы сидим в спортивном зале нашей милой школы № 9, на низких длинных гимнастических скамейках, стоящих вдоль стен. Скамеек немного и стульев всем не хватило. За нашими спинами по периметру всего зала стоят бывшие девчонки и мальчишки, выпускники 1966 года. На предполагаемом месте для президиума стоят три ряда стульев. На первом ряду — наши учителя, те, кто смогли прийти на эту встречу по случаю 35-летия нашего выпуска, самого многочисленного в истории школы.
Вот уже несколько лет нет среди них нашего любимого директора, нашего уважаемого Исаака Самойловича Фрадкова. Минута молчания, а промелькнули годы школьной жизни. И внезапное прозрение пронзило мозг: когда мы пришли в 9-й класс этой школы, её директору не было даже 40 лет! И сколько же в этом человеке было доброты, ума, терпения, что их хватило на несколько тысяч нас, таких разных: умных и не очень, добрых и озлоблённых, заботливых и эгоистов, сорвиголов и маменьких сынков и т.п. И ко всем и к каждому он находил те единственно нужные и подходящие слова, которые находили отклик в наших легкоранимых душах, которые лились бальзамом на наши горячие головы. Он уважал человеческое достоинство в каждом из нас, а мы уважали его и доверяли ему во всём.
Октябрь 1963 года. Наш 9-й «А» вернулся с колхозных полей дружным, влюблённым и растолстевшим от молока и картошки. Новые предметы, интересные уроки, грамотные учителя, умные друзья. И как гром среди ясного неба: у меня умирает мама. От внезапного горя думала, свихнусь. Не хотелось есть, пить, разговаривать, учиться жить. Фрадков вызывал к себе, ненавязчиво интересовался, как идут мои дела, находил слова утешения и одобрения. Благодаря ему, учителям и классу, я оправилась и выстояла. Сейчас я уже пережила свою маму на три года.
Май 1965 года. Окончен 10-й класс. Впереди последний, 11-й. Старший брат в армии, младший учится в 5-м классе, обе старшие сестры замужем. Отец принимает решение: жениться, а я в ответ на это — перейти в вечернюю школу и поступить работать. Поскольку я занимаюсь в это время спортом в обществе «Динамо», мой тренер определяет меня на должность инструктора (громко сказано, короче — девочкой на побегушках).
Проходит пара месяцев и вдруг в Совете «Динамо» появляется отец моей школьной подруги, соседки по «камчатке» — Танюхи Петровой. Оказывается, Фрадков попросил его разыскать меня и определить на более подходящую работу, а ещё лучше — убедить меня вернуться в школу. Дело в том, что я забирала документы из школы в то время, когда Исаак Самойлович был где-то в отъезде. Но у меня не хватало духу явиться с повинной к директору, а ещё больше не хотелось зависеть от отца.
Думаю, Исаак Самойлович понял меня в то время, а папа Тани Петровой взял меня за руку и привёл в Военпроект, поговорил за закрытой дверью с командиром, после чего вызвали меня и объявили, что я принята в проектный отдел на должность чертёжника.
Потом я училась, была инженером, старшим инженером, руководителем группы. Теперь уже главным инженером проектов (после ликвидации Военпроекта создали ООО ПСФ «Стройпроект»). По жизни довелось мне общаться со множеством людей, но Исаак Самойлович Фрадков для меня — звезда, которая не померкнет никогда в моей благодарной памяти об этом замечательном человеке.