«Да, мы не воевали, но мы все равно вечные дети последней войны».
Петрозаводский поэт Дмитрий Свинцов в особом представлении читателям не нуждается – его последние книги «Chelovek.ру» и «Еще один день» были представлены на соискание премии Главы Республики Карелия «Сампо», стихи и переводы из них публиковались в различных антологиях и журналах, в том числе и в интернет-журнале «Лицей». Но, пожалуй, впервые его стихи удостоились всероссийского внимания.
– Музей изобразительных искусств Республики Карелия в середине апреля этого года открыл выставку, посвященную 70-летию со дня Победы в Великой Отечественной войне. Название ее – «Мы не были на той войне…» – взято по начальной строке моего стихотворения «Стихи моего поколения». Так же, как и выставка, называется общероссийская акция, которую начала в конце прошлого года Общественная палата Российской Федерации. Конечно, я горд, что таким способом оказался причастен к этому большому событию.
– Я не очень понимаю, каким образом война прошла через мое сознание настолько, что воплотилась в стихи. Мой отец воевал, но, как вспоминает моя сестра, а она на девять лет меня младше, он ей тоже не очень-то охотно рассказывал о фронтовых буднях. По большому счету, о том, как папа воевал, я впервые подробно узнал от Героя Советского Союза снайпера Любови Макаровой. Она приехала к нам в 1967 году и привезла книгу своих воспоминаний «Подснежник на бруствере», где об отце сказано много. Сестре он ее подписал: «Моей дорогой доченьке Юлиньке! Чтобы немцы-фашисты не помешали тебе веселиться, вложил частичку своей жизни и твой папа. Так будь счастлива». Тогда я уже четыре года учился в Ленинградском Нахимовском училище и о войне знал уже достаточно много – нас воспитывали на примерах героев-моряков. А до тех пор детство мое протекало достаточно безмятежно и, если что-то и напоминало о войне, то только игры в наших и немцев с ребятами во дворе. Хотя я родился всего через семь лет после того, как она окончилась…
– Сегодня во всех антологиях, посвященных войне, да и не только в них, составители публикуют мое стихотворение «Старая фотография». На мой взгляд, потому, что оно говорит о том, что наши родители, да и не только они, из-за нее потеряли больше, чем описание тех ужасов, через которые им пришлось пройти:
В платьице ситцевом.
В кителе старом.
Перед фотографом мудрым предстали
мама с отцом. Молодые совсем.
Ей двадцать два.
Ему двадцать семь.
Первые годы после войны.
Скулы обтянуты. Души видны.
Время хранит этот снимок в архиве.
Снимки – не люди: многие живы.
В каждой семье дорог снимок один –
тот, на котором им жить, молодым:
в стареньком кителе, в платье из ситца.
Время, в которое не возвратиться.
Сейчас немного похвастаюсь. Я выступал перед студентами машиностроительного колледжа. После концерта встала заведующая библиотекой колледжа и поведала такую историю. Ее студенты принимали участие в республиканском конкурсе чтецов. Стихи – о войне. Вместо того, чтобы взять стихи известных поэтов-фронтовиков, они выбрали мою «Старую фотографию». И победили. Я не хочу сказать, что они лучше, чем, допустим, стихи Симонова или Луконина, но они не затасканные, если можно так сказать.
– В Нахимовском училище начала 1960-х было много офицеров и старшин, а также преподавателей, которые были на фронте или пережили блокаду. Например, моя учительница литературы и русского языка Наталья Владимировна Дубровина. Именно она ввела меня в мир поэзии, пестовала мои первые несовершенные опыты. Слава Богу, она жива и здорова и совсем не ощущает своих почти 90 лет. Может быть, ее рассказы о блокаде вкупе с мамиными воспоминаниями о ее тетке – петербургской учительнице, также пережившей голод и холод в блокадном городе, лежат в основе еще одного моего стихотворения о войне. Называется оно «Тетя Шура»:
Тетя Шура проживала в Ленинграде.
И среди немногих выжила в блокаде.
Клей варила. По утрам впрягалась в санки.
И тащилась за водою до Фонтанки.
Возле дома, где поэт Державин жил,
голод веки тети Шурины смежил.
И, ни разу даже ойкнуть не успев,
тетя Шура повалилась в белый снег.
И приснилось в этом сне холодном ей:
человек какой-то вышел из дверей
двухэтажного державинского дома,
по портретам удивительно знакомый
(тетя Шура утверждала каждый раз,
что ее от смерти сам Державин спас,
но не в этом дело, что теперь гадать…).
“Вам, сударыня, негоже умирать”, —
проворчал. И к тети Шуриным губам
хлеб поднес – опилки с жизнью пополам.
И растаял, будто не был,
как парок,
что от губ тянулся
в синий потолок
января…
И тетя Шура отошла.
Поднялась.
Взялась за санки.
И пошла.
… У державинского дома рухнул в снег
незнакомый тете Шуре человек,
поделившийся непрошено пайком,
в жизни больше не нуждавшийся ни в ком
и последний сон увидевший во сне,
как на грудь его
блокадный падал снег…
– У этого стихотворения есть необычное продолжение. Моя сестра ведет в «Лицее» блог «Родословная с Юлией Свинцовой». Разыскивая кого-то из наших предков, она совершенно неожиданно познакомилась через Интернет с дочерью ленинградского поэта Всеволода Рождественского, одного из последних акмеистов. Так вот, дочь настаивала, что эти строки полностью относятся к ее отцу – подобная история произошла с самим Всеволодом Александровичем в одно из его возвращений в блокадный Ленинград из командировки на фронт!
– Так сложилось, что в училище я входил в группу нахимовцев, которые накануне праздников или юбилеев ездили поздравлять ветеранов флота. Можете себе представить шкета типа меня, запросто пьющим чай с дважды Героем Советского Союза прославленным подводником адмиралом Иваном Колышкиным! Просто рядом с ним постоять – уже событие! А на крейсере «Аврора», которая стояла у Нахимовского училища мы иногда проводили экскурсии для посетителей. В том числе и для именитых. Например, для летчика-космонавта Георгия Берегового, бывшего фронтовика, тоже дважды Героя Советского Союза. Причем первую золотую звезду он получил за подвиги на войне. Или для Александра Межирова, израненного войной поэта, написавшего знаменитое стихотворение «Коммунисты – вперед!». Конечно, все это очень влияло на мальчишеское сознание, поскольку дыхание войны мы ощущали не только из книг.
– После службы на флоте я окончил факультет иностранных языков Карельского государственного педагогического института. Моим деканом была Мэйми Оскаровна Севандер. Из каких книг тогда я бы смог узнать, какой была тайная война на Карельском фронте, если бы не ее рассказы (ее готовили в диверсионную группу)? Кто бы, кроме бабушки моей жены, одной из основательниц ансамбля «Кантеле» Хельми Мальми, мог поведать мне историю фронтовых концертных бригад или рассказать о работе «переговорщиков» – тех, кто с рупором забирался на бруствер и уговаривал вражеских солдат сложить оружие, каждую минуту рискуя получить пулю от снайпера?! Кстати, через много лет к Хельми Мальми на одном из приемов в Финляндии подошел мужчина и сказал: «Я тебя по голосу узнал. Пожалел тебя тогда, уж больно ты красивая была». Да, мы не воевали, но мы все равно вечные дети последней войны. Она в нашей генетической памяти, переданная нам нашими родными и близкими.
– Мне трудно сказать, сможет ли сегодняшний молодой человек написать о войне не декларативно, ощутив всю боль и горечь нанесенные ею другим, как свои собственные. Хотя… Шесть раз я участвовал в парадах на Красной площади, в том числе в пяти из них шел с палашом в знаменной группе. Флаг нашего училища нес знаменитый фронтовой разведчик двухметровый мичман Петр Афанасьевич Буденков. Шли на Красную площадь мы с площади Ногина (нынче – Славянская площадь. И.Л.). И каждый раз к Буденкову подходила сначала девочка, а потом уже и девушка с красными гвоздиками. «Просто москвичка, – говорил мичман. – Сначала ее мама приходила, теперь она ходит. Говорят, что похож на их погибшего отца и деда».
Мы не были на той войне,
послевоенные мальчишки,
о ней мы знаем понаслышке,
не к нам она пришла во сне.
Мы не были на той войне.
Не в нас летят доныне пули
из грохота того июля,
где головня на головне.
Мы не были на той войне.
Не мы стихи о ней сложили.
И головы не мы сложили,
По счастью, а не по вине.
Но если б в огненной волне
отец мой захлебнулся кровью –
и я бы ткнулся в бруствер бровью,
оставшись с ним на той войне.
Монолог Дмитрия Свинцова записал Иван Ладис
В публикации использованы данные из блога Юлии Свинцовой в интернет-журнале «Лицей»