«В современном поколении очень много умных, толковых ребят, они стремительно овладевают знаниями, внутренне и внешне раскованны, свободны», – убеждена профессор Софья Лойтер.
Имя и труды Софьи Михайловны Лойтер известны не одному поколению отечественных и зарубежных филологов, исследователей, ученых, преподавателей и выпускников петрозаводских вузов. На протяжении десятилетий доктор филологических наук, талантливый педагог и необыкновенная, сильная духом и прекрасная женщина, С.М. Лойтер изучала русский фольклор, занималась проблемами древнерусской и детской литературы. Помимо этого, она подготовила и опубликовала несколько монографий и книг, написала сотни рецензий и отзывов на книги и научные работы, проанализировала отдельные аспекты жизни и творчества Ирины Федосовой, Марии Петровых, Анны Ахматовой, вернула к жизни имена давно забытых ученых-фольклористов, продолжая и развивая их исследовательские традиции.
Благодаря курсам, разработанным и прочитанным Софьей Михайловной, ее выступлениям и научным статьям, сотни студентов открыли для себя мир былин и эпосов разных народов мира, прониклись глубинной связью с фольклорной культурой и литературной традицией наших предков, увлеклись филологией.
Сегодня, в канун 80-летия, Лойтер продолжает активно работать, заниматься со студентами, ведет обширную исследовательскую деятельность. О долгом жизненном и профессиональном пути, семейных историях и фольклоре мы поговорили с Софьей Михайловной в ее домашнем рабочем кабинете, среди книг и рукописей.
– Софья Михайловна, в какой семье вы родились? Ваша любовь к книгам – из детства?
– Я родилась и воспитывалась в простой еврейской семье. Бабушка с дедушкой говорили на идиш, в доме строго соблюдалась религиозная традиция, отмечались праздники. Помню, дед Иосиф Гальперин по утрам молился, накручивал тфиллин, надевал талес. Он был старостой в синагоге, много помогал ребе, его очень уважали за бескорыстие и честность.
Корни нашей семьи – из живописного местечка Левков под Житомиром, там родились мама с папой. Учиться девочкам тогда было не принято, поэтому мама с тремя сестрами почти не получили образования. А вот мой дед по отцовской линии – Берко Лойтер – известный в Левкове столяр-краснодеревщик, служил в имении графа Броницкого. В свой роскошный замок петербургский вельможа приезжал только на лето, а все остальное время там требовалось поддерживать порядок, обслуживать мебель. Этим и занимался Берко – он был главным мебельщиком в усадьбе. Я никогда не видела деда, но много слышала о нем от отца, Михеля Лойтера. Он и его братья перенимали отцовский опыт и тоже стали высококлассными профессионалами своего дела, столярами-краснодеревщиками. Поэтому после установления советской власти всех троих пригласили работать по специальности.
С детства помню запах свежей стружки – мой отец Михель Беркович Лойтер трудился на одной из крупнейших мебельных фабрик Украины, которая производила качественную мебель. Я прибегала туда и приносила ему обед. Когда после войны отстраивали ГУМ, отца вызвали в Москву, и он вместе с другими лучшими специалистами страны принимал участие в отделке универмага. Потом он работал на восстановлении здания Верховного Совета в Киеве, других правительственных зданий. Отец был стахановцем, передовиком производства, при этом с большим скепсисом относился к советской власти, лично к Сталину.
Жили мы очень бедно, семья была совсем не книжная. Папа умел писать по-еврейски, но говорил, что держать рубанок ему привычнее, чем перо. Даже дома у него стоял верстак, на котором он что-то мастерил в свободное время. Папа не мог сидеть без дела, не терпел праздности. С моей преданной всей душой семье «идише мамэ» Рухлей-Леей (Рахилью) они прожили 56 непростых, но счастливых лет, всю жизнь трогательно заботились друг о друге.
Меня, девочку, родные оберегали от еврейства – время было такое. Куда-то в глубину памяти западали еврейские пословицы, песни, потом, уже спустя много лет, я их слышала – и узнавала. Но, к сожалению, об истории предков, культуре, литературе, языке я знаю крайне мало, это не позволяет мне глубоко заниматься еврейским фольклором, хотя несколько статей я подготовила. Вечерами слушаю, как мой муж, Иосиф Гин, читает вслух Шолом Алейхема на идиш – он вернулся к изучению языка уже в зрелом возрасте… Про себя могу сказать, что я – человек русской культуры, выросла вне традиции, хотя никогда не скрывала своего еврейства.
– Как ваша семья пережила войну?
– Мы оказались в эвакуации в Мирзачуле, в Узбекистане. Что удивительно, в это же время там находилась семья моего Иосифа Гина, но тогда мы, конечно, не знали друг друга. Папу не взяли на фронт по болезни: когда ему было десять лет, в Левкове произошел страшный погром, на его глазах убивали и ранили людей. У отца случился сильный сердечный приступ, который превратился потом в порок сердца, с ним отец жил до конца дней.
От войны у меня остались рваные воспоминания: многие детали и подробности я не помню, другие всплывают ярко. Мы жили у хороших, добрых хозяев по фамилии Саратовы, раскулаченных советской властью. До сих пор не могу забыть тогдашнего чувства голода. У меня был маленький «бизнес»: я с разрешения хозяев набирала воду из колодца, а потом бегала по базару с огромным чайником и кричала: «Ким су?» (Кому воды?). Взамен мне давали ломоть дыни, арбуза, лепешку, кусок хлеба – я их складывала в сумку и приносила домой. Катык (кислое молоко) я съедала сразу, на месте. Еще я бегала за коровьим стадом, собирая кизяк для обогрева жилища. А вот ни первой учительницы, ни первых букв – ничего не помню. Книжных впечатлений от детства тоже практически не сохранилось. И это огромная моя боль и колоссальная потеря.
– Кого вы, ученый и педагог с огромным стажем, могли бы назвать своими Учителями – в профессии и в жизни?
– В юности я была активной пионеркой, комсомолкой, и это была жизнь вне быта, вызывавшая стремление к возвышенному. Хотелось стать лучше, учиться, расти. Я убеждена, что романтическое начало очень важно для формирования личности.
В школе у меня была совершенно удивительная учительница русского языка – Лидия Александровна Семенова, старая дама с буклями, благодаря которой весь наш класс очень грамотно писал. Она ходила всегда в одном и том же коричневом платье с большим кружевным жабо. У нее была интересная методика работы: на каждое новое правило ученики должны были дома самостоятельно выбрать пять-шесть примеров из поэзии, – так педагог приобщала нас к литературе. Отвечая на уроках, мы читали наизусть серьезные стихи.
В 1952 году я оканчивала школу, еще был жив Сталин. В выпускном классе пережила настоящую драму – была представлена к золотой медали, но в аттестате мне поставили «тройку» по русскому языку. Давать еврейской девочке медаль не хотели. Дальше случилось новое горе. Поступить на филологический факультет Киевского университета не удалось по причине того же «пятого пункта». Я страшно переживала, но не сдалась, устроилась в школу вожатой, решила, что с Украины нужно уезжать.
Очень много выпускниц-евреек моего времени поступили точно так же – в российских городах условия приема в университеты были мягче. Все заработанные деньги я откладывала – готовилась к отъезду. Выбрала Петрозаводский университет достаточно случайно: на геофаке училась моя знакомая, она рассказывала, что Петрозаводск – хороший город… Я отправила документы в ПетрГУ, получила вызов, приехала в Карелию. Могу сказать сегодня, что не жалею об этом: Петрозаводск дал мне очень много. В моем образовании были большие бреши, но именно здесь я наверстывала все, недополученное в детстве и в школе.
В столице Карелии я сразу окунулась совсем в другую, интеллектуальную среду, познакомилась с удивительными людьми – в университете был очень сильный филфак. В годы борьбы с космополитизмом там работали выдающиеся профессора из Ленинграда, – в том числе Е.М. Мелитинский, Л.Я. Гинзбург, Н.Я. Берковский. Во многом благодаря таким личностям в Петрозаводске сформировалась сильная научная школа, особая аура факультета. Преподаватели у нас были замечательные! Для меня очень важно, чтобы педагог был выдающимся человеком, на которого хочется быть похожим.
Хочу рассказать об Ирине Петровне Лупановой, ученице знаменитого филолога-фольклориста В.Я. Проппа. Именно она оказала большое влияние на мое становление как ученого и человека. Очень красивая внешне, образованная, читающая лекции без конспектов, она буквально завораживала нас своей манерой говорить, держаться, одеваться. Было невозможно представить, чтобы мы не выполнили какое-то ее задание. В конце первого семестра Ирина Петровна пригласила меня в кружок детской литературы, где занимались неординарные люди, писатели, поэты. С этого момента началась моя научная жизнь.
Большое влияние оказали на меня и другие преподаватели-литературоведы: Виктор Михайлович Морозов, Моисей Михайлович Гин, известный некрасовед.
Мои студенческие годы кому-то могут показаться очень скучными. Но для меня они удивительны! Каждый день, когда заканчивались занятия, мы бежали сначала в столовую, где обедали по абонементу за 45 копеек, а потом – в публичную библиотеку, просиживали там до закрытия – до 11 вечера. Сегодня могу подвести итоги: все, чего я достигла, пришло через упорный и кропотливый труд.
— Уже 59 лет вы вместе с супругом, известным литературоведом Иосифом Гином. Как складывалась ваша увлеченная наукой и творчеством семья?
– Я была на втором курсе, когда познакомилась с будущим мужем. Его брат Моисей Михайлович был выдающимся исследователем, яркой личностью, блестяще читал лекции. Иосиф Гин – моя судьба и главный жизненный университет, столько нового он открыл мне в разных областях.
На третьем курсе я вышла замуж, на пятом уже родился сын Яша. Средств к существованию не было, надо было сразу работать, пришлось ехать по распределению в Надвоицы. Уже на месте выяснилось, что до одноименного поселка с благоустроенным жильем – шесть километров. Школа, где предстояло работать, располагалась в деревне на одном берегу Беломорканала (там же, кстати, находилась исправительная колония), а дом без всяких удобств – на другом. К этому моменту обострились проблемы со здоровьем: у меня врожденный подвывих ноги. В университете я стеснялась сказать об этом врачу, поэтому ездила в совхозы наравне с другими студентами, трудились в холоде и сырости, в результате чего серьезно застудила ноги.
В Надвоицах мне нужно было несколько раз в день переправляться в любую погоду в лодке через Беломорканал. Зимой перебирались на другую сторону по льду… Конечно мне, с маленьким ребенком на руках, в таких условиях было очень тяжело. Но, несмотря на все трудности, надвоицкую школу вспоминаю с большой теплотой. Маленькие классы, благодарные дети, которые с удовольствием внимали, когда я читала стихи. После отъезда из Надвоиц было несколько неустроенных, без собственной квартиры, лет. В 1961 году поступила в аспирантуру Ленинградского библиотечного института на кафедру детской литературы.
– Вы много работали в области исследования творчества замечательного детского писателя Льва Кассиля…
– Моя кандидатская диссертация посвящена проблеме романтизма в творчестве Кассиля. С этим удивительным писателем мне довелось встретиться несколько раз. Особенно теплые отношения сложились с его женой Светланой Леонидовной Собиновой, дважды с ее разрешения я работала в квартире Кассилей с архивами Льва Абрамовича. Светлана Леонидовна, доцент ГИТИСа, была интереснейшей женщиной, очень тонкой, человечной. Когда я приезжала, мы ходили на выставки, она показала мне Переделкино. Наша переписка с Собиновой опубликована.
Встречи с интересными людьми я тоже считаю своими жизненными университетами. Работа над диссертацией познакомила меня с такими замечательными современниками, как Л.Э. Разгон, Е.А. Таратута, с которыми я встречалась, переписывалась.
– Значительная часть вашей профессиональной деятельности связана с Карельским педагогическим институтом (университетом). Каким был ваш путь в науке и преподавании?
– Я пришла в институт ассистентом на крошечную ставку, сначала читала курс по детской литературе, а также все, что оставалось, – выбора не было. На филологическом факультете в то время работал Энгельс Гаврилович Зыков, ученик Д.С. Лихачева, прекрасный ученый-медиевист и педагог. В 1970 году он передал мне очень интересный, но тяжелый курс по фольклору, который я приняла с удовольствием. Чтобы быть в материале, я на протяжении всей жизни изучаю и рецензирую как фундаментальные труды по фольклору, так и научные издания текстов, выходящие в Карелии и других северных регионах.
Начав преподавать курс фольклора, поняла, что предмет требует больших знаний, эмпирического опыта, читать его и не бывать в экспедициях невозможно. Поездки в Пудожье, Прионежье – очень важный этап в моей жизни, который принес много впечатлений, радости, удовлетворения, несмотря на то, что мои проблемы по здоровью усугубились. С тяжелыми рюкзаками мы со студентами переходили из одного села в другое, стучались в каждый дом, записывали бабушек – причитания, песни, сказки, реже – былины. Впитывали колоритную народную речь, которая сохранилась непостижимым образом.
А какие потрясающие встречи! Однажды четыре дня подряд с девяти утра до шести вечера мы записывали сухонькую старушку Татьяну Ивановну Плешкову, жившую в убогом деревенском домике поселка Бочилово Пудожского района.
После того, как я начала принимать участие в экспедициях, сразу изменилось качество лекций, они приобрели новое дыхание, глубину, основательность. Наши поездки продолжались до 1984 года. До сих пор материалы, собранные в то время, использую в работе. В 1985 году я перенесла операцию, не смогла больше выезжать в села, зато стала записывать исполнителей в столице Карелии, здесь тоже удалось открыть много интересного и необычного. Замечательны встречи с матерью и дочерью Лыжиными в Петрозаводске, благодаря им мы записали сотни редких текстов.
Одной из главных тем моей исследовательской работы стал детский фольклор. Сейчас в печати находится новая книга «Детский поэтический фольклор Карелии» – тексты со второй половины XIX века до 2011 года.
После ухода из жизни Э.Г. Зыкова я приняла его трудный и увлекательный курс по древнерусской литературе. С удовольствием погрузилась в сложные, но необыкновенно увлекательные темы. Среди моих любимых произведений – «Слово о полку Игореве», «Житие протопопа Аввакума».
– Вы исследовали творчество Марии Петровых, Анны Ахматовой… Как вы пришли к ним?
– Из многих моих курсов позднее вырастали спецкурсы, ответвления. Когда не стало сына, меня вернула к жизни поэзия Марии Петровых, которую я услышала впервые в исполнении актрисы Светланы Крючковой. Двенадцать месяцев я жила и дышала этими стихами – это были мои молитвы, ими начинался каждый день. Потом уже я переосмыслила поэзию Петровых как филолог, собрала материалы, написала несколько эссе, рассказала о ее жизни и творчестве в радиопередачах, на литературных вечерах. От этой важной и дорогой для меня темы отпочковалась еще одна: я проанализировала связь судьбы и творчества известной плакальщицы Ирины Федосовой и поэта Анны Ахматовой, подготовила несколько статей.
– Сегодня, оглядываясь на свою жизнь, можете ли вы сказать, что чувствовали в ней влияние высшего начала?
– Я человек неверующий, иногда очень жалею об этом. Но присутствие в мире некоей высшей силы, которая ведет и направляет, ощущала безусловно. У меня была долгая, насыщенная событиями жизнь, грех жаловаться.
Иногда в ней происходили настоящие чудеса. Так, у меня была юношеская мечта – увидеть Париж. На базе музея Кижи раз в четыре года проводятся «Рябининские чтения» – конференция, на которую в Карелию приезжают фольклористы со всего мира. В 1999 году я выступала там с докладом на тему «Второе издание «Причитаний Северного края» Е.В. Барсова». После выступления ко мне подошел профессор Френсис Конт, директор Института славяноведения Университета Сорбонна, и спросил, не хочу ли я поехать в Париж. Показываю ему свои костыли, а он в ответ: «Никаких проблем!». Я подумала, что это шутка, но через некоторое время мне пришло приглашение на международную конференцию по краеведению. Я сделала визу и в 2000 году, вместе с коллегой-историком из Петрозаводского университета, поехала в столицу Франции. Это была сказка моей жизни, тогда я поняла, что иногда мечты сбываются.
– Вы обучали несколько поколений студентов. Современные молодые люди и девушки отличаются от тех, кому вы преподавали раньше?
– Я убеждена в одном: если есть увлеченный преподаватель с горящими глазами, который любит свое дело и живет им, обязательно будут и увлеченные студенты, которые не остаются равнодушными, начинают интересоваться предметом. Сегодня в университете я вижу юношей и девушек, глубоко увлеченных Достоевским, Пушкиным… Если у студентов нет человеческого и научного интереса к каким-то темам, виноваты прежде всего педагоги. Конечно, всегда есть те, кто приходит в вуз, чтобы отмучиться и получить диплом, они не мотивированы на настоящую учебу, но даже таких молодых людей можно разбудить, зажечь, заинтересовать предметом. Чтобы они заразились темой, нужно постоянно быть с ними, будоражить их своих примером.
Мне кажется, в современном поколении очень много умных, способных, толковых ребят, которые стремительно овладевают знаниями, они более развиты, технически подготовлены, внутренне и внешне раскованны, свободны по сравнению с предшественниками. Когда я начинала преподавать, студенты были гораздо более темными. Но у всего есть обратная сторона: нынешние молодые люди чрезмерно рациональны, прагматичны, не хотят рисковать, мечтают в материальном плане получить все и сразу. Меня удручает современный цинизм, отсутствие в жизни романтического начала. Но в целом это очень талантливое, грамотное поколение.