Интерес Кандинского к Финляндии не был случайным. Сказывалось и происхождение художника – его предки по отцовской линии принадлежали к народу финно-угорской языковой семьи – манси, и знание финно-угорской мифологии – еще в 1889 году в экспедиции по Вологодской губернии Кандинский изучал верования зырян, и трепетное отношение к «Калевале». «Читал «Калевалу. Приклонялся»,– писал он дневнике 6 июня 1889 года. По словам художника, в зырянской избе он впервые повстречался с чудом: «… живопись обступила меня, и я вошел в нее». В этих словах, пожалуй, заключена программа дальнейшего творчества художника: научиться «вводить зрителя в картину так, чтобы он … в ней самозабвенно растворялся».
Художнику были известны труды финских лингвистов Андрeaса Шёгрена и Матиаса Кастрена, а в 1902 году Кандинский, заинтересовавшись живописью А. Галлен-Каллела, пригласил его на выставку в Мюнхен с картинами на темы «Калевалы» «Братоубийца» («Velisurmaja») 1897 и «Проклятие Куллерво» ( «Kullervon kirous») 1899. По мнению американской исследовательницы Пег Вайсс, картина Галлен-Каллела «Уход Куллерво на войну» (1901, Атенеум) сыграла большую роль в формировании образов всадников у Кандинского («С красным всадником» 1904, «Синий всадник» ( 1903) эскиз обложки альманаха «Синий всадник» и др).
Неоромантические мотивы финского живописца действительно были близки Кандинскому периода югендстиля. Финский неоромантизм – это своеобразный вариант югендстиля, правда с сильным акцентом на национальное. Но Галлен-Каллелу и Кандинского в 1890-е годы сближали не только приемы живописи: декоративность, стилизация, обращение к средневековым образам, — для обоих художников было характерно творческое вживание в исторические легенды, внутренняя напряженность, северная тематика. Художники отдают предпочтение водному пейзажу, синему цвету, парусам. Их герои появляются на фоне моря, озера, водопада. Мотив расставания, ухода связан у художников с образом лодок.
Очевидна параллель акварели Кандинского «Лодочник» (1916 г., 22,8 х 29, Национальный Художественный музей, Стокгольм) с картиной Аксели Гален-Каллелы «Вяйнямёйнен покидает Финляндию» (1896 — 1906; смешанная техника, 127 х 119, Художественный музей г. Хямеенлинна). Образ «Вяйнямёнена…» кисти финского художника словно трансформировался в творчестве Кандинского. Это своеобразный след лодки Вяйнямёйнена в памяти русского живописца. В обеих работах изображен старец в лодке с посохом в правой руке. Старец уходит, что-то или кого-то покидает. С лодкой у прибалтийско-финских, скандинавских народов и русских поморов связано обыденное и мифическое. Лодка была и самым важным транспортным средством, и непременным атрибутом похоронного обряда (прим. 1), в фольклоре лодка могла выполнять функцию перехода в мир иной.
Тема расставания становится лейтмотивом еще в одной параллели близких по сюжету картин Галлен-Каллелы «Месть Йоукахайнена» (1897, Художественный музей Турку) и Кандинского «Прощание» (1903, Цветная гравюра на дереве. 31,2 х 31,2 ГТГ). Композиционно картины являются почти зеркальным отражением друг друга. Если их расположить рядом, то создается впечатление, что воины, изображенные художниками, стремятся к поединку. Хотя «Месть Йоукахайнена» создана по мотивам «Калевалы», а «Прощание» наполнено рыцарской символикой, картины близки в драматизме, с которым художники передают попытку женщин отговорить своих героев от бессмысленного сражения. Близость картин Кандинского и Галлен-Каллелы обусловлена общим художественным методом двух живописцев, их интересом к мифологии и истории Севера, их северным мироощущением.
Впервые Кандинский выставил картины в Финляндии в Атенеуме в 1906 году: двенадцать картин 1901-1904 гг., пять – масло («Солнечный день», «Облачный день», «Зимний сумрак», «Летние дни», «Женщина на берегу»), семь — эскизы («Невеста», «После обеда», «Цветы», «Молодая пара», «Однажды», «Женщина с красной книгой», «Осень»). Работы насторожили финских критиков, увидевших в его живописи влияние русских сказок и немецкого югенда. «Влюбленные на фоне Кремля, сказочные образы, в сочетании с боярскими балладами и варварской роскошью», — так отозвался Густав Стренгель в газете «Нюа Прессен» 21 мая о работе «Молодая пара».
Известность в Финляндии пришла к Кандинскому после публикации его статьи «О духовном в искусстве» в газете «Ууси аура» в 1913 году в пересказе Онни Окконена. Именно заинтересовавшись идеями художника, финны проявили интерес к его живописи, показанной в салоне Свена Стриндберга на выставке «Синего всадника» в 1914 году. Среди русских художников были представлены Василий Кандинский, Давид и Владимир Бурлюки, Наталья Гончарова, Александр фон Явленский, Марианна Веревкина. У Кандинского были выставлены одни из первых его абстрактных картин: Композиция №5 (1911, масло, 190 х 275, частн. колл. Солоторн), Пастораль (1911, масло, 104 х 154, Музей Гугенхейма Нью-Йорк), Импровизация 21 (1911, масло, 100 х 110, частн.колл. Крефельд), Импровизация 22 (1911, масло, 120 х 140, Ральфс. Брауншвейг), Импровизация 28 (1912, масло, Музей Гугенхейма, Нью-Йорк).
Февральская выставка 1914 года стала явлением в художественной жизни Финляндии. Финские художники, для которых цвет русской живописи был слишком «крепок», внезапно, по словам Сойли Синисало, теоретика финского авангарда, оценили силу этого цвета и новых форм: «Можно предположить, – пишет исследовательница, – что выставка укрепила веру художников в неизбежность выразительного обновления. В некоторых случаях, например в нескольких стремительных пейзажах Рагнара Экелунда 1914 г., даже просматривается почти явный кандинскизм. Возможно, что усиление цвета и стилистическая четкость, проявившиеся в искусстве Маркуса Коллина (Markus Collin) в 1914 году, также находятся в какой-то связи с впечатлениями от увиденной выставки». (прим. 2) Однако в отклике на выставку, опубликованном в «Студентбладет», Коллин с некоторой иронией отнесся к цветовым экспериментам Кандинского. Финские критики были осторожны в оценке нового искусства. Вспоминая статью Кандинского «О духовном в искусстве», Эдвард Рихтер вступает в полемику с художником: «Глядя на его «Композицию №5» , ощущаешь себя на дне глубокого океана, по которому движутся моллюски. Но какая в этом духовность? Скорее наоборот в таком футуристическом искусстве нет ни настоящего духа, ни чувства подлинного искусства, такое футуристическое искусство, которое представляет Кандинский, губит всякое воображение и духовность в искусстве» («В салоне Стриндберга. Впечатления с открытия выставки», «Хельсингин Саномат», 15 февраля, с. 128). (прим. 3)
Людвиг Веннервирта обращает внимание на попытки Кандинского изобразить духовное «Главное, — по его словам, — выставка дает представление о самых радикальных явлениях в живописи. Может быть, это серьезное искусство, а, может, шарлатанство, над которым стоит посмеяться. Но оно будет иметь значение для будущих поколений» («Экспрессионистская выставка» ,«Ууси Суоми» ,13 февраля, с. 130).
Финляндия словно боялась крайних проявлений модернизма. На наш взгляд, в этом проявилась не только боязнь, но и здоровое начало, характерное для аграрной Финляндии 1910-х годов. Авангард считался порождением больших городов и его крайние формы в виде беспредметных композиций, кубистических приемов живописи были чужды финским критикам.
В 1916 году в салоне Стриндберга были открыты две выставки. Первая выставка в мае – современного русского искусства, а вторая в сентябре – персональная выставка Василия Кандинского. Судя по письмам художника, выставка проходила с конца сентября по середину октября 1916 года. За организацию выставки взялись со стороны России владелица художественного бюро в Санкт-Петербурге Надежда Добычина, со стороны Финляндии – директор салона Стриндберга, и уже его новый владелец писатель Арвид Людекен.
Судя по переписке Кандинского с Арвидом Людекеном, с организацией выставки возникли некоторые проблемы, художник даже не знал, какие картины представлены на ней. Переписка эта представляет собой большую ценность для истории русского искусства начала XX века. Оригиналы на французском языке хранятся в архиве галереи Стриндберга. Они были любезно предоставлены нам Юхани Палму, известным финским художником, нынешним владельцем галереи и архива.
Москва. 28 сентября 1916
Месье,
Несмотря на снижение цен картины с выставки финны не покупали, и даже возникли проблемы с их возвращением. Тон последнего письма Кандинского к Людекену резко меняется. Художник явно рассержен.
Москва. 19 октября 1916.
Господа,
Я очень удивлен, что не получил до сих пор ни списка моих картин, ни какого-либо ответа на мое письмо. Будьте любезны распорядиться переслать мои картины ускоренной почтой в Художественное бюро мадам Н.Е. Добычиной (Заризинская 7) в Петроград с оплатой пересылки. Одновременно я до сих пор ожидаю ответа на мое письмо.
Кандинский.
По всей вероятности было выставлено 17 картин, среди которых «Мечта» 1913 (ныне больше известная под названием «Арабы 3». Она репродуцировалась в журнале «Хельсингин Кайку» («Helsingin kaiku» 1916,№37-38,s.299, «Купола» 1909 (известная также под названиями «Красная стена» и «Рок»), «Озеро» 1910.
На этот раз критики стали значительно благосклоннее. Сигне Тандефельт прозорливо заметила, что современники еще не могут аргументированно оценить его живопись: «Жанр искусства, который представляет Кандинский, до того юн, что законы этого жанра часто ставят в тупик самого автора.<…>. У нас есть все причины быть благодарными русскому художнику за тот интерес, который он проявил к Финляндии и финскому искусству, устраивая у нас экспозиции без всякой для себя выгоды». (Прим. 4)
Главный вывод, который сделали критики, заключался в том, что выставка Кандинского стала мощным катализатором финского искусства. И действительно, опыт Кандинского был творчески переосмыслен в живописи Рагнара Экелунда и Сулхо Сипиля, родоначальников финского футуризма. А теоретические идеи Кандинского, по мнению Уллы Эверс, отозвались в поэзии Эдит Сёдергран. Несмотря на недоразумения, возникшие при организации выставки, в 1917 году, женившись на Нине Андреевской, художник отправляется в свадебное путешествие со своей второй женой именно в Финляндию. «Мы отправились из Петербурга на поезде (Прим. 5) через Валлинкоскииматру (так в тексте – Е.С.) в деревню, которая находилась рядом с границей и известным водопадом. Мы провели несколько недель среди великолепных зимних пейзажей. Мы жили как на счастливом острове вдали от остального мира, который для нас не существовал. Это было чудесно», – вспоминала время, проведенное в Финляндии, Нина Андреевская. (Прим. 6)
В результате этой поездки появляется акварель «Иматра». (1917, 23 х 29, ГМИИ им. А.С. Пушкина) Хотя художник пишет знаменитый водопад, изображение водопада – не главное в картине. Акварель многоплановая, с разнообразными деталями, каждая из которых важна. На фоне водопада Кандинский изображает двух девушек. В небе два лебедя. У девушки, изображенной слева, внешность и костюм явно европейские. Обнаженные плечи, декольте с элементами галлийской моды, талия стянута широким поясом, крупные, но редкие цветы украшают подол длинного платья. Глаза девушки полузакрыты, волосы распущены, она словно пританцовывает. За ней изображена скала с заостренными выступами и одинокой сосной. Девушка, изображенная справа, сидит в задумчивой позе, положив голову, на руку. На голове кокошник, волосы убраны. Она одета в белую блузу с широкими длинными рукавами и традиционный русский сарафан. А за ней невысокий округлый холм с небольшими лиственными деревьями и цветами.
Девушек никак нельзя назвать деперсонифицированными «носителями» цвета (выражение Марчеллы Листа — Прим. 7), художник передал их настроение в интригующей улыбке одной и печальном взгляде другой, элементы национального в костюмах и усилил различие в облике девушек деталями ландшафта, изображенного на заднем плане. У каждой девушки свой лейтмотив, своя, говоря словами В. Кандинского, «музыкальная характеристика». (Прим. 8) Девушка слева – танцующая, девушка справа – поющая. За девушками между скалой и холмом словно из волн бурного потока Иматры поднимается высокая гора с замком на вершине.
В момент посещения Кандинского Иматры над водопадом уже стоял построенный в 1903 году по проекту Уско Нюстрема в традициях неоромантизма государственный отель. Архитекторы–неоромантики использовали в своих постройках элементы готического стиля, замковой архитектуры: тяжелый фундамент из грубого природного материала, облегченность верхних башенных конструкций, подчеркивающих устремленность ввысь.
Эти черты можно увидеть и в замке на горе в картине «Иматра», особенно в левой части замка. А ворота в замковой стене, башенка с флажком над куполообразной линией части замка явно напоминают московский кремль. Любопытно, что и линия горы с левой стороны резко вертикальная, а с правой – округлая. Замок-град поднимается со «дна моря» (в данном случае – реки Вуоксы) и в этот город упирается мост, как бы напоминая вагнеровскую модель художественного мира: летящие лебеди, замок на горе, мост к замку.
Среди экспрессивных и даже тревожных работ Кандинского «Иматра» выделяется своим проникновенным лиризмом, мягкостью красок – розовой, охристой, бледно-голубой, плавностью линий. В акварели чувствуется идиллический и даже сказочный настрой, одна лишь деталь говорит об ощущении потери: лебеди улетают от города-замка. В этом полете художник выразил еще им самим не осознанное пророчество, что духовный град Москва–Иматра вскоре исчезнет из его живописи, уступая место иным художественным исканиям.
Примечания:
1. Анучин Д.Н. Сани, ладья и кони как принадлежности похоронного обряда /Археолого-этнографический этюд. М.,1890.
2. Синисало С.О финнах, русских и авангарде // Творчество [Международный художественный фон] . 1995. Вып. 1–2. (Зима–весна). С. 2.
3. Valkonen O. Maalaustaiteen murros Suomessa 1908–1914. S. 132. Далее при ссылках на это издание в скобках указываются страницы.
4. Ibid.S.62.
5. Нина Андреевская соединяет два слова в одно. Валлинкоски – один из самых красивых порогов водопада Иматра. В данное время (после строительства ГЭС на Вуоксе) этот порог находится под водой.
6. Valkonen O. Wassily Kandinskyn varhaiset kosketukset suomen // Kandinsky. Retretti 4.6.–30.8.1998. S. 38.
7. Листа Марчелла. В. Кандинский и А. Шёнберг или идея Gesamtkunstwerk между Россией и Германией // Русский авангард 1910–1920-х годов в европейском контексте. – М.: Наука. 2000. С. 79.
8. Кандинский В. О сценической композиции // Кандинский В.В. Избранные труды по теории искусства. .Т.С. 249.
Об авторе. Елена Сойни — литературовед, переводчик, доктор филологических наук, поэт, писатель, драматург, ведущий научный сотрудник Института языка, литературы и истории КарНЦ РАН