С ней очень хочется побыть наедине. Чтобы только ты, она и то необъяснимое, что случается с человеком, доведись ему оказаться лицом к лицу с прекрасным.
Но застать «Выздоравливающую» в одиночестве не просто. Этот детский портрет — одна из самых любимых в Финляндии картин. Так что, в какое бы время не пришёл в Атенеум, радость общения с ним скорее всего придётся разделить с другими. Я, к примеру, в прошлый раз оказалась в компании энергичной дамы за восемьдесят, старшеклассницы с разноцветными войлочными косами и брутального мужчины с крошечным младенцем на руках. Все мы пробрались в музей сквозь холодную мглу, зовущуюся в Финляндии безнадёжным словом каамос. И наградой нам был свет. Мягкий, тёплый свет, льющийся из окна на маленькую, похожую на взъерошенного воробышка, девочку.
Чьи-то заботливые руки усадили её в большое плетёное кресло, быть может, впервые за долгие недели болезни. Обернули простынь вокруг худенького — в чём душа держится — тела, под спинку для удобства подложили подушку. Ребёнок слаб, на осунувшемся личике нет улыбки. Но глаза блестят уже не от жара, а от тихого восторга. Потому что в руках — чудо: хрупкая веточка, отважившаяся посреди холодов распустить самые настоящие живые листья. И каждому из нас, замерших перед картиной, откуда-то становится точно известно: тоскливому запаху микстур не победить аромата зелёного листочка, всё самое худшее позади. Не за этим ли знанием мы все сюда пришли?
Главный художественный музей Финляндии приобрёл ”Выздоравливающую” после Парижского салона 1888 года, на котором она выставлялась под названием “Первая зелень” и произвела впечатление на весьма искушённую публику и критиков. Быть может, среди огромного количества работу картину финляндской шведки Хелене Шерфбек заметили потому, что для 26 -летней художницы болезнь и выздоровление были не просто современной модной темой.
Детство
Хелена никогда не была жизнерадостным ребёнком. В доме её родителей радость вообще была нечастой гостьей. Даже 10 июля 1862 года она не заглянула в комнату, где приходила в себя после родов жена начальника железнодорожных мастерских. Ольге Шерфбек хотелось только одного — умереть. Полгода назад она похоронила любимого первенца, свою маленькую тёзку, не прожившую и трёх лет. Двухлетний сын Маркус беспрестанно хворал и капризничал. Появление на свет Хелены Софии делало жизнь уставшей женщины ещё беспросветнее…
Даже колыбель новорожденной Ольга не захотела поставить у своей кровати. Раннее детство Хелена провела в сумрачной каморке, куда свет попадал через единственное окошко под потолком. С вечно сердитой нянькой и ощущением отверженности в маленьком сердце.
Мама и потом никогда не бывала с ней ласкова. Зато она часто и с таким сожалением говорила о покойной старшей дочери, что Хелена начинала чувствовать себя виноватой. Почему умерла не она, а та, другая девочка, любимая и необходимая?
Впрочем, ни к кому другому, кроме несчастного своего первенца, Ольга Шерфбек особой нежности не проявляла. Она и под венец шла без любви. Партия была удачная — подающий большие надежды наследник богатого семейства. Разве могла она представить, что совсем скоро молодой муж обанкротится? Что имущество их пойдёт с молотка, им самим из Пиетерсаари подальше от пересудов придётся перебраться в Гельсингфорс? Что троих своих детей они похоронят во младенчестве, а двоих выживших будут растить в постоянной нужде и болезнях?
Шерфбеков преследовали несчастья. Хелене почти исполнилось четыре года, когда она, неловко споткнувшись, упала с лестницы и сломала левое бедро. Ребёнок кричал от боли, но Ольга объявила: услуги врача дороги, а шестилетнему Магнусу вот-вот понадобится новый костюм и учебники — надо думать об образовании мальчика! Сванте Шерфбек, мучимый вечным чувством вины перед женой, возражать не осмелился. Доктора звать не стали.
Вскоре стало ясно, что ножка срослась неправильно. Хелена Шерфбек была обречена на боль и хромоту до конца жизни. Годы прошли, прежде чем девочка смогла передвигаться с помощью трости. Когда её сверстники открывали для себя мир, она часами лежала в одиночестве, прислушиваясь к гнетущей тишине, царящей в доме.
О Хелене заботились, у неё было всё необходимое. Всё, кроме человеческого тепла и детской уверенности в том, что тебя любят и не покинут.
Девочку терзали страхи и предчувствия. У Сванте Шерфбека обнаружился туберкулёз лёгких, и Хелену пугал кашель, который всё больше мучил папу. Она любила отца. Замкнутая и сдержанная, она не показывала своих чувств, но каждый раз, когда он появлялся в её комнате, внутренне ликовала. А однажды принёс ей первую коробку карандашей.
Через много лет она скажет: «Когда вы даёте ребёнку карандаш, вы даёте ему целый мир».
Да, перед Хеленой тогда открылся мир. И ещё тысячи миров, которые она могла создавать, не покидая устроенной болезнью западни. Это стало её тайной. Если кто-то входил в комнату, она прятала бумагу и карандаши. “Чем ты занята, Эллу?” — ”Вышиваю”. Рукоделие, на всякий случай, всегда рядом.
Тайну раскрыла молодая учительница, которая на дому давала Хелене и ещё нескольким девочкам уроки чтения, письма и счёта. Она случайно увидела у самой тихой своей ученицы, той, что из-за покалеченного бедра могла заниматься только стоя коленками на стуле, необычные рисунки. В то, что эта серия картинок из жизни кошачьего семейства нарисована рукой десятилетнего ребёнка, было почти невозможно поверить. Девушка сама увлекалась живописью и смогла показать рисунки Хелены профессору Адольфу фон Беккеру. Тот был настолько впечатлён ярким дарованием девочки, что использовал все своё влияние для того, чтобы в 11 лет Хелена Шерфбек бесплатно начала учиться в рисовальной школе Художественного общества Финляндии, куда обычно принимали только достигших 14-летия и за весьма существенную плату.
Школа
Когда Хелене было 13, умер отец. В наследство ей досталась папина коробка с рисовальными принадлежностями.
Сванте Шерфбек много лет занимался рисованием географических карт и способен был оценить обнаружившиеся у дочери способности. Но его вдова была к искусству совершенно равнодушна.
Поскольку уроки в рисовальной школе были для Хелены бесплатными, Ольга против них не возражала: барышень из приличных семей принято было обучать рисованию наряду с музыкой и рукоделием. Но восторга от успехов дочери она не испытывала: здоровье Хелены в плачевном состоянии, да и денег на её образование нет. Необходимость оплачивать обучение сына Магнуса, конечно, никогда даже не обсуждалась: долг родителей обеспечить мальчику будущее. К тому же он прекрасно рисует и после окончания Политехнического училища его ждёт карьера архитектора. А удел болезненной Хелены — домашние хлопоты. Чтобы сводить концы с концами, Ольга вышивала и брала постояльцев. Дочь должна помогать.
А в душе Хелены, для которой Гельсингфорс после смерти отца стал просто мрачным нагромождением домов под серым небом, свет загорался, лишь когда она рисовала. Всё, что она хотела, — творить. И так велико было это желание, что случилось невероятное — старый друг отца решил оплатить её обучение!
На мужской территории
Путь в университет для женщин был закрыт. Но в открытой в 1872 году частной художественной Академии Адольфа фон Беккера таланты приветствовались независимо от пола. Конечно, и там барышни и дамы занимались отдельно от мужчин, рисовать обнажённую натуру им было запрещено, а учебных часов они получали меньше. И все же это была великолепная школа. Художник весьма среднего дарования, Адольф фон Беккер был блестящим учителем. И своей ученицей Хеленой Шерфбек он мог гордиться: уже в 17 лет она получила третью премию в конкурсе Финского художественного общества.
Во времена, когда на женские занятие живописью смотрели только как на способ приятного проведения досуга, третья премия была важным достижением не только для юной художницы, но для художницы вообще.
Особам женского пола, решившимся заниматься живописью всерьёз, полагалось писать милые цветочные натюрморты небольшого размера. А восемнадцатилетняя Шерфбек в 1880 выставила на суд публики масштабное полотно на военно-историческую тему. Её картина “Раненый солдат на снегу” поражала продуманным натурализмом и непривычным взглядом на войну. На ней не было ни мужественных поз, ни развевающихся знамён. На снегу умирает совсем молодой человек, а по бескрайнему полю уходят прочь бросившие его товарищи. Это была история не про героизм, а про смерть и предательство.
Мастерство Хелены оценили высоко, однако то, что женщина «зашла на мужскую территорию», мало кому понравилось. Она ещё дважды будет обращаться к этой теме, но художественная общественность будет непреклонна: чтобы писать патриотические картины, недостаточно просто быть хорошим художником. Надо быть художником-мужчиной. Даже если художница отличается хорошим знанием истории, сам факт обращения женщины к военной теме, как бы обесценивает её важность. Да, у признанного всеми Альберта Эдельфельта боевого опыта не больше, чем у Шерфбек, но он ведь мужчина, а у мужчины война в крови.
Такой же запрещённой для художниц территорией был эпос «Калевала». Хелена Шерфбек и эти границы нарушила первой из женщин. В 1879 году издатель и книготорговец Эдлунд обратился к ней с предложением проиллюстрировать «Калевалу». Она принялась было за эту работу, но для семнадцатилетней шведки, не знающей финского языка и не знакомой с финской культурой, задача была малопонятна и скучна, так что она позже без сожаления расторгла договор. «Калевала» и впредь никогда её не интересовала.
La liberté!
Впереди же у Хелены была самая счастливая пора жизни. Благодаря «Раненому солдату» исполнилась её мечта — финский сенат предоставил Шерфбек стипендию для обучения в Париже. И наступили дни, которые она будет вспоминать до конца своей жизни. Дни, полные искусства, свободы и творчества.
В Париже её уже ждали подруги. Их дружба началось ещё в рисовальной школе и у фон Беккера. Несмотря на то, что все ученицы были порядком, на 5-9 лет, старше Хелены и происходили из куда более обеспеченных семейств, их связала общая страсть к искусству. Две Хелены, Шерфбек и Вестермарк, Ада Тилен и Мария Вийк называли себя сёстрами-художницами и до конца жизни были серьёзной поддержкой друг для друга.
В Париже Хелена делила скромное жильё то с одной, то с другой подругой. Вскладчину они оплачивали маленькие ателье под самой крышей. Вместе ходили по музеям, посещали выставки, часами разговаривали об искусстве. Ходили на концерты, в театр на божественную Сару Бернар, в парижских церквях слушали Баха. И, конечно же, учились. Сначала в женской художественной студии, затем в Академии Коларосси, куда из разных стран стремилась и творческая молодёжь, для которой официальная Школа изящных искусств была слишком консервативной. Студентами Коларосси были Амедео Модильяни и его возлюбленная Жанна Эбютерн, Аристид Майоль и Альфонс Муха, Константин Сомов и Максимилиан Волошин.
Для Хелены Париж с первого взгляда стал городом её жизни. Никогда не спящий, с постоянным движением, нарядной толпой, газовыми фонарями, звуками расстроенного фортепьяно из дверей дешёвых танцзалов, он оказался единственным на земле местом, где она почувствовала себя умиротворённой. Здесь никому не было дела до прихрамывающей девушки с большими выпуклыми глазами и только что подстриженной модной чёлкой. Можно было гулять по улицам и паркам, тайком разглядывая посетителей летних кафе; отыскать себе сокровище у букиниста или зайти в галантерейный магазинчик — и чувствовать себя совершенно свободной. В Париже её природная застенчивость не мешала заводить новые знакомства и бывать в компаниях таких же молодых художников. А хромота оказалась вовсе не препятствием для танцев.
Сам воздух Парижа вдохновлял её. Никогда и нигде она не была так счастлива, как в маленьком ателье-мансарде на левом берегу Сены, где можно было работать и не думать ни о чём, кроме искусства.
В общей сложности, Хелена проведёт в любимом городе пять с половиной лет. На помощь семьи ей рассчитывать не приходилось, поэтому она усердно работала ради получения выставочных премий и стипендий. Не на всякую стипендию она могла претендовать: те, что были слишком внушительного размера, могли быть предоставлены мужчине. Но в 1888 году Хелена Шерфбек стала первой женщиной-художником в Финляндии, которая получила и такую, мужскую, стипендию в 3000 марок.
Бретань
Летом, когда жара выпроваживала парижан из города, академии закрывали двери и художники отправлялись на пленэр. Особо притягательны для них были Бретань и Нормандия. Лето 1881 года Хелена вместе с подругой, австрийкой Марианной Прейндельсберг провела в Конкарно, маленьком городке, который облюбовали художники из северных стран. Потом дважды подолгу жила в Порт-Авене.
В этих маленьких городках и рыбацких деревушках на бретонском побережье, с их песчаными дюнами, рыбацкими лодками и собирателями устриц, во второй половине XIX века выросли целые колонии художников. Из Европы, России, Америки они съезжались туда, где царил дух средневековья. Старые крепости, религиозные шествия, народные танцы бретонцев в деревянных башмаках — всё так живописно!
Художники селились в дешёвых отелях и пансионах, снимали переделанные в ателье видавшие виды постройки. По утрам расходились, захватив мольберт и ящик с красками, работать. Вечером собирались за стаканом сидра и разговорами об искусстве. Хелене нравилась эта атмосфера, бретонская природа и старина, но в отличие от большинства своих товарищей, она не писала ни морских пейзажей, ни сцен из народной жизни. Эти этнографические красоты казались ей фальшивыми. В Конкарно её натурщиками были дети, некрасивые и неухоженные дети бедняков, с которыми застенчивой Хелене было проще договориться, чем с местными взрослыми.
За эти картины, особенно за «Мальчика, кормящего младшую сестру», ей досталось немало упрёков от финского художественного сообщества. Картина всем казалась незаконченной: свободные широкие мазки, пренебрежение к контурам раздражали публику, привыкшую к рафинированному искусству. Но прежде всего Шерфбек обвиняли в том, что она «контрабандой» протаскивает в финское искусство совершенно чуждый ему французский натурализм, с его развращающим влиянием. Некоторые прямо заявляли, что публике неприятно смотреть на уродов с признаками вырождения на лице.
Морские пейзажи, несомненно, были бы приняты более благосклонно. Но Хелене, так, на французский манер, она теперь писала своё имя, никогда не ставила перед собой задачи доставить публике удовольствия. В «Мальчике, кормящем младшую сестру» ей было важно просто отразить действительность, показать её такой, как есть.
Искусство было не только способом самовыражения, оно было способом познания, для которого она искала всё новые и новые инструменты. И эти поиски часто не были понятны даже самым близким — сёстрам-художницам.
Они знали, что Хелене всегда был интересен прежде всего человек, она ведь писала огромное количество портретов. Но вот на картинах, которые она привезла из Порт-Авена, не было людей, не было сюжета, Только цветовые плоскости и пятна, создающие непонятное напряжение. «Дверь» (1884) и «Тень на стене» (1883) были совершенно непостижимой ни для кого попыткой Шерфбек прикоснуться к абстрактному искусству.
Она была так смела в своих экспериментах, так воодушевлена в Порт-Авене, видимо, ещё и потому, что впервые в жизни с ней случилось то, о чём она не разрешала себе даже мечтать. Хелене была очень миловидна, но понимала, что хромота делает её совершенно непривлекательной для мужчин. И вдруг за ней стал ухаживать художник-англичанин. 35-летний джентльмен из британского высшего класса через несколько дней знакомства признался Хелене в любви и сделал ей предложение. Она была на седьмом небе от счастья. Романтичные прогулки, ласковые слова, а впереди семейная жизнь с общими интересами, без вечной нужды. И, может быть, у неё даже будет ребёнок!
Закончив сезон в Порт-Авене они вместе приехали в Париж, откуда разъехались по домам, готовиться к свадьбе. Через две недели счастливого ожидания Хелене получила письмо. Жених разрывал помолвку: «Твой отец умер от туберкулёза, дорогая, и твоя хромота, вероятно, свидетельствует о том, что ты тоже больна и не сможешь иметь детей».
Она уничтожила все письма, в которых упоминалось имя этого человека, и попросила близких сделать то же самое. Заговорит про эту историю она один единственный раз, через много лет, когда дни её будут походить к концу.
От тоски, в которой она прожила следующие два с половиной года, её излечил Париж, где она всегда могла дышать полной грудью. И маленький британский городок Сент-Айв в Корнуэлле, который показался ей самым красивым местом на земле. Там, «на краю земли», как называют это место, она и написала свою «Выздоравливающую», отпуская боль, приветствуя новые надежды.
«Свежее мясо получает только тот, кто сам за него может заплатить»
У неё опять было много планов и все они были связаны с мечтой о парижском ателье. Но судьба распорядилась иначе. Последний парижский период в её жизни закончился в 1890 году. Она ещё несколько раз побывала в Европе. Поскольку в Финляндии не было собрания картин старых мастеров, Художественное общество решило создать коллекцию копий, которые заказало у финских художников. Хелене Шерфбек копировала картины в галереях Флоренции, в Вене и в Санкт-Петербурге. Для неё это была прекрасная возможность увидеть лучшие галереи мира, к тому же за копии хорошо платили. Хелене Шерфбек, назначая цену своим выставочным картинам, всегда была очень скромна, так что вознаграждение за копию было в два раза больше, чем за проданную картину.
Вопрос заработка был для Хелене очень болезненным. Вернувшись в Финляндию, она снова должна была поселиться с матерью и братом. Обстановка в доме, полном постояльцев, была для неё тяжела. Хотя её учёба, зарубежные поездки и пленэры в основном оплачивались за счёт полученных ею самой премий и стипендий, в семье считалось, что деньги, потраченные на совершенно необязательное образование дочери, изъяты из кошелька сына, который нашёл бы им лучшее применение. Поэтому Хелене должна возместить Магнусу эти расходы. И мать не уставала напоминать ей об этом долге. За обеденным столом, где сидели постояльцы и уже получивший архитекторский диплом Магнус, она могла сказать дочери: «Свежее мясо получает только тот, кто сам за него может заплатить».
Когда в рисовальной школе Художественного общества открылась преподавательская вакансия, Хелене поступила на службу. С самого начала ей было понятно, что эта работа совершенно не подходит ей. Она не чувствовала никакой склонности к преподаванию, ей сложно было поддерживать дисциплину, а учебные классы располагались на самом верхнем этаже недавно построенного здания Атенеума, так что ей каждый день приходилось превозмогать боль, поднимаясь по его крутой лестнице.
У Хелене совсем не оставалось времени на собственное творчество, её приверженность французской школе раздражала начальство. Она стала часто болеть и в конце концов слегла с тяжёлой формой нервного и физического истощения. Родные вынуждены были признать, что зарабатывать преподаванием Хелене не сможет.
Она переживала очень тяжёлые времена. На творчество не было сил и времени, после многих лет активного участия в выставках, она теперь совсем не выставлялась. Кроме того, в Художественном обществе Финляндии началась настоящая война между шведоязычной верхушкой и молодёжью, которая, во главе с Аксели Галленом, продвигала идею национального романтизма как главного, поддерживающего рост финского национального самосознания течения в искусстве. Хелене не интересен был национальный романтизм и отвратительны любые политические дискуссии.
В этот момент женился и переехал в отдельную квартиру брат Магнус. Отныне Хелене должна была нести полную ответственность за постаревшую мать, которая уже не имела сил содержать пансион. Ради экономии решено было переехать в Хювинкяя, что в полутора часах езды на поезде от Гельсингфорса. Это казалось хорошим выбором: Хелене страдала неврастенией и бесконечными простудами, а Хювинкяя был известен своим сухим континентальным климатом, благотворно влияющим на здоровье. Недаром там расположился санаторий, очень популярный у гостей из Петербурга и хорошо знакомый Магнусу, который проектировал одно из его зданий.
«Не думай о себе. Для других живи»
Летом 1899 года Хелене и Ольга Шерфбек переехали в Хювинкяя. Арендованная квартирка была очень мала: проходная кухня, где поселилась мать, и комната, ставшая гостиной, мастерской и спальней дочери. От прислуги мать наотрез отказалась: разве дочь не управится с нехитрым хозяйством двух немолодых женщин? У Ольги Шерфбек было очень чёткое представление о том, как надо вести дом, основанное на старом двухтомнике по домоводству, служившем ей настольной книгой. Нехитрому хозяйству Хелене приходилось посвящать шесть часов в день. При этом все её хлопоты сопровождались замечаниями: «Ты делаешь не так!» и «Надо переделать!». Потребностей у двух женщин, действительно, было немного, но Ольга просто не выносила, когда дочь садилась за мольберт и была готова изобретать всё новые задания.
Хелене с тоской вспоминала парижское ателье, где она была так независима. Мириться с нынешним положением ей помогало правило, усвоенное в норвежском санатории, где она три года подряд восстанавливала свою истощённую нервную систему. Норвежский доктор, лечивший и дочь, и мать, занимал в жизни Хелене особое место. Она сравнивала его с героем Достоевского — старцем Зосимой. Он, конечно, был совершенно не старец, всего семью годами старше Хелены. Женат и несчастлив в браке, он всего себя посвящал пациентам. Их отношения с Хелене переросли в роман, платонический, но для неё очень яркий. «Старец Зосима» сказал ей как-то, что сотворил столько зла, что до конца жизни должен делать только добро, и пациентке своей дал наставление: «Не думай о себе. Для других живи».
Она и жила для матери. Исполняла все её причуды, выхаживала разбитую инсультом. Убирала, готовила, шила и ремонтировала всю одежду. В ближайшие 15 лет Хелене ни разу не была в Гельсингфорсе. Сёстры-художницы, с которыми она постоянно переписывалась, часто гостили у неё, привозили по её заказу холсты и краски, цветы для натюрмортов. Они делились книгами и журналам. Хелене и сама выписывала главные европейские художественные издания, она внимательно следила за тем что происходит в мире искусства.
Писала она мало, по часу в день. Иногда даже на этот час не хватало сил после домашней работы, а временами болезнь укладывала её в постель на целые недели. Натурщиков в Хювинкяя найти сложно, поэтому часто моделью для Хелене была мать, погрузившаяся в чтение или рукоделие. Эти картины, так же, как портреты, написанные в это время ею с других женщин, очень интимны и уютны. Когда на её плечи легли все заботы о хозяйстве, она много размышляла о роли женщины как души дома, властительницы очага. И эти мысли были прямо противоположны взглядам её сестры-художницы, основательницы феминистского движения в Финляндии Хелены Вестермарк.
Вестермарк, как и другим подругам, были по-прежнему непонятны и эксперименты Хелене. Её манера постоянно обновлялась, линии становились всё более упрощёнными, ломаными, палитра более меланхоличной. Работы становились всё более модернистскими. Она писала медленно, отставляла работы в сторону, потом много раз к ним возвращалась, убирая всё несущественное, добивалась желаемого. Иногда просто грубо соскребала с портрета краску, пытаясь «добраться до души». Шерфбек писала именно «портрет души», и её не интересовало внешнее сходство. Видимо, поэтому она никогда не показывала работу позирующему и не писала заказных портретов.
Время перемен
Хелене исполнился 51 год. Ждать перемен уже не приходилось. Мизерной пенсии матери да денег с редких продаж картин едва хватало на скромную жизнь в маленькой квартирке, в которой бывало так холодно, что приходилось весь день сидеть в пальто.
И вот в сентябре 1913 года в эту квартирку зашёл молодой мужчина с почти детским лицом. Гёста Стенман представился начинающим торговцем картинами, сказал, что видел несколько её работ и спросил, не могла бы госпожа Шерфбек предложить ему что-то из своих картин. Хелене была в замешательстве. Она стала быстро объяснять, что, видимо, молодой человек что-то напутал, у неё нет ничего, совершенного ничего, чтобы показать ему. Она вообще не умеет писать, она лишь много лет экспериментирует.
Стенман, однако, произвёл на неё хорошее впечатление, и когда он уже обирался раскланяться, она смущённо сказала, что, может быть, ему интересно будет взглянуть на несколько эскизов. И стала выносить из мастерской картины, одна невероятнее другой. Стенман сразу же купил двадцать холстов и договорился о следующем визите.
Этим сентябрьским вечером жизнь Хелене Шерфбек совершила крутой поворот. Стенман был так восхищён её искусством, что взял на себя труд собрать по частным коллекциям её работы для участия в осенней выставке 1914 года, которая стала для художницы настоящим триумфом.
В 1917 он организовал в своей галерее в Гельсингфорсе большую персональную выставку Шерфбек. Несмотря на то, что лишь часть из 159 работ на этой выставке была предназначена для продажи, после её окончания Хелене могла считать себя богатым человеком.
Долг перед семьёй за годы обучения был, наконец, оплачен, но и Магнус, и мать, обожавшая сына-архитектора, считали, что Хелене обязана делиться с братом деньгами, которые приносили продажи её очень подорожавших теперь картин. После отказа Хелене брат прекратил с ней общаться.
Поздняя любовь
В 1917 году к великому смущению Шерфбек вышла первая посвящённая ей монография. Её автором стал Эйнар Рейтер (под псевдонимом Х. Ахтела). Этот молодой человек появился в жизни Хелене в 1915 году. Просто постучал в дверь их дома в Хювинкяя и сказал, что хотел бы выразить художнице своё восхищение. Её работы ему так нравятся, что он даже приобрёл три из них для коллекции, которую только начал собирать. Молодой, красивый, прекрасно воспитанный, он рассказал, что живёт на севере, в Торнио. Любит уединение. служит лесником, а жизнь свою устроил очень удобно: летом и осенью ухаживает за лесом, а зиму и весну проводит в поездках по Европе, посещает галереи и выставки, изучает искусство и сам рисует.
Хелене даже не заметила, как пролетели полтора часа его визита. Так просто и интересно было разговаривать с ним. Их интересовали одни и те же темы. И он обожал модернизм, которого никто в её кругу не понимал, а для неё был чрезвычайно важен.
Первое письмо она написала ему через десять дней, и это было началом переписки, продлившейся до конца её жизни. Кроме писем были ещё визиты, а также посылки с книгами из его замечательной библиотеки. Летом 1918-го Эйнар пригласил её вместе поехать на пленэр в Таммисаари, где у них обоих были родственники. Они провели вместе несколько недель, и никогда с парижских времён Хелене не чувствовала себя такой молодой, сильной, радостной, целеустремлённой.
Она писала портрет Рейтера в костюме моряка. И портрет это был — любование. Хелене влюбилась. Она рассказывала ему о себе много, как никому больше, и столь потаённые вещи, как никогда. Как-то речь зашла о любимом норвежском санатории, в котором она так любила бывать. И несмотря на попытки Эйнара отказаться, она решила сделать ему подарок. Она оплатила ему поездку в Гаусдал. «Я так хочу ещё раз взглянуть на эту красоту, но вашими глазами».
Эйнар уехал в Гаусдал, а вскоре Хелене получила от него письмо, в котором он сообщал, что, возвращаясь домой через Швецию, заглянул в гости к дальним родственникам и там влюбился в девушку 17 лет, которую знал когда-то совсем малышкой. «Поздравьте же нас, дорогая Хелена, мы помолвлены и едем домой, в Торнио!»
У Хелене случилась истерика, она написала Рейтеру письмо с ужасными упрёками, с обвинениями в том, что она разбил её сердце. Эйнар был потрясён. Он не догадывался о характере чувств, который испытывала к нему Хелене . Он очень ценил их дружбу. Но ей уже 57, она старше его на 19 лет!
Хелене написала ему письмо с извинениями, поздравлениями и приветами невесте. Выразила надежду на то, что дружеские их отношения сохранятся.
Они действительно будут потом дружить до последнего дня её жизни. И 1100 писем от неё будут им бережно храниться. Но Хелена никогда не сможет забыть, что в тот момент, когда она прочитала строчки о его помолвке, сердце её чуть не остановилось. И это была не фигура речи.
И Эйнар Рейтер, и Гёста Стенман были очень важны для Хелены Шерфбек на протяжении многих лет её долгой жизни.
Зелёный листок победит смерть
Она была рада доверить свои дела Гёсте Стенману. Они заключили договор, по которому художница передала ему права на те картины, которые будут ею написаны в дальнейшем. Он же брал все заботы по её обеспечению на себя. Он стал для Шерфбек человеком, через которого она могла непосредственно прикасаться к современному мировому искусству. Посещая все значительные мировые выставки, он рассказывал ей о своих впечатлениях. Нередко привозил и оставлял ей на несколько дней приобретённые картины.
Благодаря Стенману она держала в руках картины Пикассо. А через много лет, в 1944 году он вывез восьмидесятидвухлетнюю Хелене из воюющей Финляндии в нейтральную Швецию, где она, больная раком, прожила два года в дорогом курортном отеле Сальтшёбаден, не прекращая писать.
Эти два года были для Хелене временем жестоких и безжалостных автопортретов. Стенман навещал её, привозил всё необходимое для рисования и не прекращал восхищаться, с сакральным ужасом наблюдая, как беспощадно Хелене исследует путь своей души в небытие, фиксируя диалог с подступающей смертью.
На встречу с этими поздними автопортретами Хелене Шерфбек надо идти, набравшись мужества — не каждый способен сдержать такой удар. И помнить, что есть ещё и зелёный листок, который победит смерть. Шерфбек сама нам об этом рассказала.
