Национальный музей Республики Карелия отмечает свое 145-летие. Мы продолжаем цикл рассказов о директорах музея.
Для музея и его людей эта эпоха не была застоем. Пополнялись фонды, организовывались экспедиции, росла музейная сеть Карелии. Ефрем Давидович преодолевая бюрократические препоны и постоянное отношение к культуре как к неприоритетной сфере, оказывал поддержку создаваемым музеям в Шелтозере, Олонце, Питкяранте, Сегеже и других городах и деревнях Карелии.
Директор музея — это не просто руководитель учреждения культуры. Социологи утверждают, что труднее всего руководить все-таки театрами и НИИ. Пожалуй, соглашусь. Но по их же утверждению музеи входят в пятерку трудноуправляемых. Непросто руководить творческими людьми. Административные рычаги здесь, конечно, присутствуют, но требуют максимального такта и дозировки в употреблении. Директор музея – духовный лидер творческого коллектива, перед которым ставятся трудные задачи.
Случалось, что и нашему музею везло на директоров. В его истории бывали профессионалы, мудрые стратеги и тактики, любящие свое дело, создававшие в музее творческий климат. Встречались и случайно оказавшиеся у руля, продержавшие его в руках всего полгода и сошедшие на берег океана музейных образов.
Ефрем Давидович Рыбак руководил музеем почти 10 лет – с 1975-го по 1984 год. Если учесть, что до директорства он долго был заместителем, а всего проработал в музее около 30 лет, его смело можно назвать состоявшимся музейщиком и верным рыцарем нашего музея, называвшегося в его эпоху краеведческим.
Он пришел работать в музей, имея за спиной огромный рюкзак опыта непростой жизни. Ефрем Давидович родился 3 марта 1922 года, был коренным петрозаводчанином. Его предки поселились в Петрозаводске в середине XIX века. Дед ‑ кантонист, как отслуживший в армии получил право жить вне черты оседлости.
Писатель Дмитрий Яковлевич Гусаров в повести «Три повести из жизни Петра Анохина» писал, что еврейская семья Рыбак, в которой было семеро детей, была одной из самых бедных в городе, среди мелких торговцев. У них даже не было своей квартиры, и жить приходилось в помещении при синагоге, которая впоследствии сгорела. В этой повести подробно описывается состояние умов молодежи в начале ХХ века.
Братья Рыбак – Абрам и Давид – вместе с Петром Анохиным стояли у истоков эсеровской организации в Петрозаводске. Для этих молодых романтиков революция была шансом уравняться в правах, добиться мира справедливости. В 1909 году после того, как разносчик газет Петр Анохин совершил неудачное покушение на филера (унтер-офицера жандармерии в гражданской одежде) Дмитрия Ивановича Иванова, в квартире семьи Рыбак был обыск. Братья были арестованы. Шестнадцатилетний Давид вскоре был выпущен. Впоследствии у молодого парня интерес к музыке взял верх над революционной деятельностью.
Семья действительно была музыкальной. Сын Ефрема Давидовича Юрий пишет о своем отце и деде:
«Папа рос единственным ребенком в музыкальной семье. Его отец, Давид Аронович Рыбак, обладал совершенным слухом. По ряду причин он не стал профессиональным музыкантом, но когда в Петрозаводске открылось музыкальное училище, он уже 40-летним человеком поступил в него и окончил как виолончелист. Он играл на добровольных началах в первом составе Петрозаводского симфонического оркестра. Папа вспоминал, что по воскресеньям дома всегда собирались три музыканта – друзья его отца, и они играли произведения для струнного квартета. На последнем курсе музыкального училища папа играл с ними скрипичные партии».
Как часто бывало в таких семьях, единственного сына, обнаружившего музыкальные способности, стали обучать игре на скрипке. Ефрем тоже поступил в музыкальное училище и после его окончания был распределен в этот же оркестр профессиональным скрипачом. И быть бы ему музыкантом всю жизнь. Если бы, если бы не…
Война сломала музыкальную судьбу Ефрема Рыбака. Правда, любимую скрипку 30-х годов «Псевдо Стайнер», изготовленную не мастером, но в маленькой немецкой артели по лекалам и рецептам самого Стайнера, взял на войну с собой. По приказу военкомата он был направлен в концертную фронтовую бригаду для обслуживания бойцов Красной Армии, но добился открепления. Девятнадцатилетний Ефрем Рыбак рвался на фронт. Чашу военного лихолетья он испил сполна. Через всю войну он пронес скрипку с собой. Она вернется в Германию, но в составе артиллерийской батареи.
Юрий Рыбак любезно предоставил мне фронтовые воспоминания своего отца. Они читаются как документальные свидетельства:
«30 июля 1941 года я был направлен в Ленинградское военное училище. По его окончании в марте 1942 года служил как офицер-минометчик в запасных полках в городах Владимире и Шуе. Боевое крещение получил в мае 1943-го в сражении на Курской дуге (1-й Украинский фронт, 1-я Танковая армия, под командованием генерала Катукова). Служил я тогда командиром минометного взвода легких минометов, установленных на мотоциклах. Затем, в составе 38-й армии, в 491 гвардейском минометном полку служил командиром взвода тяжелых минометов, 120 мм. Во время боев в июне 1944-го был принят в члены КПСС.
В это время на место очередного погибшего начальника разведки я был назначен начальником разведки дивизиона. 22 ноября 1944 г. в Карпатах на территории Чехословакии был ранен. Находился на излечении в госпитале в г. Львове. После выздоровления в марте 1945-го был направлен в 3-ю Танковую армию, которой командовал генерал Рыбалко, в 7-й танковый корпус, 467 гвардии Львовский Ордена Красной звезды минометный полк. Здесь командовал взводом управления, т.е. авангардным отрядом на марше, который вел разведку. Крупнейшие операции, в которых мне посчастливилось участвовать: Курская Дуга, бои на Сандомирском плацдарме, переправы через реки в Польше (Сан, Санок, и Висла); в Германии — форсирование р. Шпрее, взятие Берлина, ночной танковый рейд из Берлина на Прагу, освобождение Праги».
Лаконично, без намека на пафос, очень скромно. Что стоит за каждым предложением нетрудно догадаться. Да, много и мне приходилось встречать активных участников войны, в скупых словах которых не было намека на фальшь, плакатный героизм. Конечно, он рассказывал сыну о войне, но старался щадить его, не нажимая на ужастики. О своем ранении в Карпатах рассказал сыну, что нужно было восстановить нарушенную кабельную связь. Был ранен осколками мины во время выполнения задания. Связь с дивизионом установили. Несмотря на множественные осколочные ранения и большую потерю крови еще два часа корректировал огонь батарей. Раненный, был отправлен в госпиталь во Львов. Там как-то, опираясь на костыли, вышел в госпитальный дворик подышать свежим воздухом … и чуть не погиб от выстрела бандеровца.
После ранения вернулся из львовского госпиталя в родную часть. Стоял холодный март 45-го. Возвращался на чем придется, а иногда пешком. «Стемнело, устал, решил отдохнуть пару часов, укрыться от поземки негде. Увидел что-то вроде полена, примостился, накрылся плащ-палаткой. Проснулся утром, оказалось, что спал на трупе немецкого солдата», — рассказывал впоследствии Ефрем Давидович сыну Юре. О военной повседневности фронтовики часто говорили с иронией.
Двадцатитрехлетний офицер Красной Армии Ефрем Рыбак дошел до Берлина. Но судьба уготовила ему принять участие в освобождении Праги. Считаю необходимым привести пространный кусок из его воспоминаний об этой операции, так как вижу в его словах удивительную и абсолютно документальную картину. Как это актуально именно сегодня! Мы ощущаем чудовищное забвение и перелицовку истории Второй мировой войны, и эти слова обретают особый смысл:
«Я хорошо помню, как наш 467 гв. минометный полк в составе 3-й танковой армии 7 мая получил приказ двигаться на Прагу. Двое суток мы совершали танковый рейд по Дукельскому перевалу. Приказ был ночью двигаться с потушенными фарами. А обстановка такая: справа отвесная стена, слева пропасть, дорога вырублена в горах. В этом районе Судетских гор жили так называемые «судетские немцы», которые мечтали стать здесь навсегда хозяевами Чехословакии. Они и особенно члены их молодежной фашистской организации «Фольксштурм»…создавали завалы из бревен, минировали дорогу, обстреливали нас из всех видов оружия, в том числе из фаустпатронов. Так и я потерял машину… Внезапно я увидел из окна кабины, как женщина целилась в нашу машину, но попала в следом идущую. Мы отбивались на ходу, т.к. останавливаться было нельзя. 9-го рано утром мы достигли Праги. Окруженные и теснимые со всех сторон немцы отходили к центру, к площади Вацлова, и здесь капитулировали. Всю Прагу мы проехали по цветам. Везде на окнах висели белые полотнища. Люди кричали: «Витейте! Просим!» (Добро пожаловать – М.Г.). Как только колонна останавливалась на минуту, подносили на подносах вино, сладости. Девушки забирались в кузова машин, на танки и целовали наших солдат. Из Праги мы проследовали в село Хлумин. Я только прилег вздремнуть, вдруг слышу такую стрельбу, какую не часто и на войне услышишь. Оказывается, объявление о конце войны. Я тоже схватил автомат, стал стрелять в воздух. Вечером мэр села Хлумины устроил банкет в честь советских воинов».
На этом банкете парень из Петрозаводска старший лейтенант Ефрем Рыбак играл на той самой скрипке, которую пронес с собой через долгие годы войны. Скрипка, что называется, с биографией. Наверное, это был самый успешный его концерт. Но с карьерой профессионального музыканта ему пришлось расстаться. Сказались ранения да ночевки в белоснежных полях. До 1949 года служил в Австрии и Германии, однако карьера военного в планах не рассматривалась. Дома его ждал родной Петрозаводск и любящие, давно не видевшие сына, родители.
В 27 лет Ефрем стал студентом Петрозаводского университета, поступив на исторический факультет. Скрипку не забывал, руководил самодеятельным студенческим оркестром. Много выступали на университетских торжествах, на предприятиях, на выборах, и с ним всегда была его скрипка-спутница. В студенческой концертной бригаде он познакомился со своей будущей женой Валерией Федоровной Макиной, с которой впоследствии воспитают прекрасных детей – дочь и сына.
Учился Ефрем Давидович очень хорошо, словно изголодавшись по учебе. Это типично для послевоенного времени, тяжелого, голодного, но прекрасного, потому что мирного. Сын Юрий утверждает, что отец с большим теплом рассказывал в семье о своих преподавателях – корифеях петрозаводского истфака: Я.А. Балагурове, И.И. Кяйвяряйнене, Е.М. Эпштейне, А.Л. Витухновском и других.
Ефрем Давидович с головой ушел и в научную деятельность, начав работу над диссертацией. Интересно, что в интернете есть его работа «Обеспечение лесозаготовительной промышленности Карелии рабочей силой в начальные годы индустриализации». Е. Д. Рыбак // Вопросы экономического, социального и культурного развития Карелии. Петрозаводск, 1976, с. 111-133. Она и сегодня имеет высокий индекс цитирования. Диссертацию в обстановке очередной борьбы, на сей раз с космополитизмом, защитить не удалось. Думаю, что сюжеты про роль американских финнов в лесной промышленности Карелии в те годы не вписывались в идеологические установки.
Необходимость кормить семью и бытовые проблемы были главной причиной несостоявшейся научной карьеры. Вот как описывает быт петрозаводчанина-интеллигента 50-60 годов его сын Юрий:
«Папа был очень скромный человек. Все поражались, почему как фронтовик он не добивался лучших жилищных условий, не ходил по начальству… Терпеть он этого не мог. До 1966 года нас было четверо в одной комнате неблагоустроенной квартиры. Папа после работы занимался мужским многоборьем (дрова, вода, печка, помои, мелкий ремонт, то одно, то другое выйдет из строя). Московский научный руководитель был историк известный и не очень доступный, нужно было ездить на встречи с ним, а командировки выбить было трудно. В общем, дело больше житейское, многие порой не защищались…»
Проработав недолго редактором в издательстве «Карелия», на Карельском радио, Ефрем Давидович пришел трудиться в Карельский государственный краеведческий музей, с которым уже навсегда связал свою судьбу.
В музее еще работают несколько человек эпохи Рыбака. Я опрашивал их, и все коллеги Ефрема Давидовича отмечают его интеллигентность, чуткость, внимательность к людям, компетентность и удивительную скромность. Фронтовик Е.Д. Рыбак знал жизнь во всех ее проявлениях. Я поинтересовался мнением о нем у его друга – титана карельского архивоведения Давида Захаровича Генделева, и он поведал мне: «Ефрем был удивительно достойный человек. Бескорыстный труженик. Он был мало похож на директора-администратора. Негромким голосом он руководил непростым коллективом и решал с ним трудные задачи. Приятный был человек…»
Конечно, любого человека надо оценивать его временем. Все мы у времени в плену. Читая отчеты музея эпохи Рыбака, чувствуешь тяжкий идеологический пресс исторического времени, который потом назовут эпохой застоя. Выставки: «Карелия от съезда к съезду», «Шелтозеро от съезда к съезду», «Карелия в братской семье народов СССР». Кто бы знал, что братская семья вскоре разобьется вдребезги…
Но для музея и его людей эта эпоха не была застоем. Пополнялись фонды, организовывались экспедиции, росла музейная сеть Карелии. Ефрем Давидович преодолевая бюрократические препоны и постоянное отношение к культуре как к неприоритетной сфере, оказывал поддержку создаваемым музеям в Шелтозере, Олонце, Питкяранте, Сегеже и других городах и деревнях Карелии, в которых он побывал лично.
Сын Юрий вспоминает: «Папа отлично знал свои экспозиции, умел замечательно преподнести материал, чувствовал аудиторию. Его популярность как экскурсовода порой нарушала семейные планы на выходные дни, когда внезапно звонили из какого-нибудь обкома, и говорили что ответственные работники из столицы хотят исключительно его в качестве экскурсовода в Карельском краеведческом музее или где-нибудь в филиалах. Его всегда просили провести по музею делегации тогда еще редких иностранных гостей».
Ефрем Давидович по духу был просветителем. Со своим соратником И.М. Мулло он написал несколько книг, посвященных систематизации, учету и сохранению памятников культуры. Их «Путеводитель по Петрозаводску» и сейчас пользуется спросом у гидов по городу. Петрозаводчанин с 20-х годов, он, что называется, знал город на молекулярном уровне. Ефрем Давидович часто выступал в трудовых коллективах и во многих районах Карелии. При нем музей стал образовательной площадкой для студентов-историков ПГУ, которым он сам преподавал музееведение.
Руководить музеем всегда было непросто. Но в эпоху Рыбака не только тотальный контроль со стороны партийных органов не давал нормально развиваться музею. Невежественное и непрофессиональное отношение к главной миссии музея – хранению коллекций, доходило порой до абсурда. Некоторые ценные предметы приходилось выдавать делегациям в качестве подарков во время поездки руководства республики за границу к побратимам. Об этом говорят записи в инвентарных книгах.
Музей отражал успехи Карелии от съезда к съезду, но, читая годовые отчеты, находишь в самом конце в «имеющихся отдельных недостатках» такие смыслоемкие записи: «4. Музей не имеет средств на рекламу…7. В музее не хватает бумаги… 8. В музее имеется всего одна печатная машинка, что приводит к недостаточности при заполнении учетных карточек…»
Финансирование культуры по остаточному принципу — давняя и хроническая болезнь…Мы видим на одной из фотографий Ефрема Давидовича с научными сотрудниками во дворе музея у огромной шестерни. Она словно колесо времени. Коллеги из прошлого, словно смотрят на нас, и, кажется, говорят нам что-то похожее на чеховский финал «Трех сестер»: «Какая прекрасная жизнь будет впереди!…Кажется еще немного, и мы узнаем, зачем жили, зачем страдали…». Они честно работали, самоотверженно, служили музею. Поклонимся эпохе Рыбака.
И еще одна мысль. Что остается после директора музея? Личное дело в архиве: не был, не состоял, не участвовал. За границей был: в 1944-1945 годах в составе Красной Армии…Всего несколько страничек. Есть годовые отчеты, но их надо читать метатекстуально, выуживая гиперсмыслы. Этот текст не смог появиться, если бы не откликнулся сын директора музея Юрий Рыбак, живущий в далекой Канаде. Огромное спасибо ему за присланные фотографии и материалы. Кстати, скрипка, военная спутница отца, сейчас хранится в семье сына.
Человек – это имя и память. Будем помнить светлое имя Ефрема Давидовича Рыбака. Жизнь любого человека похожа на скрипичный концерт в трех частях: аллегро (детство и юность), медленная часть – у него это оказалась изнурительно долгая война, и бурное рондо – работа в музее. Свой жизненный концерт Ефрем Давидович исполнил виртуозно, без помарок. И как в любом концерте у него была своя тема – благородное служение культуре, музею и семье.
Фото для публикации предоставил Юрий Рыбак