В начале необычно толстого для того времени документа моё внимание привлёк небольшой вклеенный листок. В нём было указано, что осенью 1937 года органами НКВД была арестована и осуждена на 5 лет Людмила Павловна Котикова.
Этот документ значил для меня очень и очень много. Когда арестовали моего деда, в последние предшкольные дни августа 37-го, моей маме было девять лет. Её родители давно развелись, она жила с отцом и мачехой. О Людмиле Павловне у мамы сохранились хорошие воспоминания, но среди них было и одно горькое — мама считала, что после ареста и гибели отца мачеха её не взяла. Никогда в своей жизни они уже не встречались друг с другом. Вырастили и воспитали её сёстры отца, учительницы.
Найденный мною листочек был подобен справке о реабилитации, оправдательному приговору времени и совести. Мачеха не могла вырастить мою маму, потому что была арестована. К сожалению, моя мама умерла очень рано, в 1978 году, и этого никогда не узнала. Для меня же это было и потрясением, и удовлетворением от восстановления справедливости, и открытием ещё одной семейной тайны.
В конце дела имелись сведения о том, что в годы хрущёвской оттепели Людмила Павловна хлопотала о получении справки о восстановлении честного имени мужа и возвращении конфискованного имущества. Был указан её адрес — Ставропольский край, какая-то станица или станция. Строгим кагэбэшником-надсмотрщиком мне было разрешено его записать.
Я написала в адресный стол Ставропольского края и вскоре получила стандартную почтовую открытку. Так я узнала, что Людмила Павловна, 1907 года рождения, живёт в Пятигорске, на улице Юлиуса Фучика, так я её нашла…
В первом письме она вспоминала: «Когда арестовали мужа, я каждый день бежала в НКВД просить вернуть его и днями там сидела. Ведь при аресте они сказали мне, что завтра Павел Павлович будет дома. Оказалось, это ложь. Последний раз я видела Павла Павловича в тюрьме, когда мы, заключённые, гуляли по двору. Встретились: он в окне второго этажа, я — во дворе, увидели друг друга. Он начал громко кричать: «Людмила, ты как здесь, я ни в чём не виноват, где дочь?». Я ему отвечала так же громко. Сейчас же всех арестантов угнали в камеру. А меня посадили в карцер. Когда меня везли на допрос, ехал мужчина, знавший мужа. Он рассказал, как вчера били Павла Павловича. Привезли его в камеру без чувств. В заключении я была 10 лет».
В том листочке было указано — пять лет. Значит, потом добавили, это было частым явлением. В интернете я нашла данные о том, что Людмила Павловна находилась в АЛЖИРЕ — Акмолинском лагере жён изменников родины. Далее она рассказала, что из заключения вернулась к маме, долго и тяжело болела, переехала жить к тёте в Прибалтику.
На этих чёрных плитах есть имя моей третьей бабушки
«Там я долго лечилась. Наконец, стала поправляться. Новая обстановка, люди казались другими. На душе стало как-то легче. А когда жила в Свердловске, всё мне напоминало нашу счастливую жизнь с Павлом Павловичем. Я не могла спокойно ходить мимо того дома, где мы с ним жили. Всё, всё напоминало мне о нём».
Позднее заболел сын тёти, надо было менять климат, и они переехали в Пятигорск. Жили по частным квартирам, через два года брат умер.
«Мы остались с тётей одни. Люди мне посоветовали хлопотать как реабилитированной. Нам дали комнату. В 1962 году получили деньги, которые нас спасли. В 1970 году умирает тётя. Осталась я одна. До сих пор я живу в этой комнате. Работать не везде было можно с моим «волчьим» билетом, пришлось, где попало. Пенсию получаю 50 рублей. Вот только теперь добавили, кажется, ещё добавят. Ноги мои ещё меня держат, ноги мои ещё молодцы, так бы и пошла в лес за грибами. Очень плохая память. В свободное время хожу к знакомой смотреть передачи по телевизору, только вот она живёт не близко».
Людмилу Павловну арестовали, когда ей было тридцать лет. Лучшие годы она провела в лагерях. Вышла на свободу в сорок. Было разрушено всё — семья, здоровье, работа, жизнь. За это государство, не извинившись и не покаявшись, «одарило» её комнатой в общежитии и 50 рублями пенсии, на которую даже телевизор она не могла купить.
Мою маму в письме она называла дочкой Надюшей.
«Дочку взяла сестра Павла Павловича. Я пробовала не раз писать в Ленинград. Но ничего не получалось. Ответы были плохие. Кто-то писал, что уехала на практику, что окончила институт, уехала на работу, а куда — неизвестно. Я очень хотела её видеть, но не пришлось».
Родственники писали мне, что в 1948 году Людмила Павловна приезжала к сёстрам своего мужа, растившим мою маму. Те, кто сообщили мне это, не знали, что она была арестована, приезжала после своего освобождения. А те, кто знал, молчали, не дали адреса. Не дали поехать к дочке врага народа её мачехе, врагу народа. И никогда об этом не рассказали моей маме, взяли грех на душу.
В письме она писала: «Фотографии пришлите. У меня ничего нет».
Я послала Людмиле Павловне найденные мною документы о деде и его фото.
«Дорогая Юличка! Пакет с историей моего мужа получила. Читать было грустно, но и интересно видеть его в молодости. Когда мои родные без меня писали о Павле Павловиче в Москву, им отвечали так: «Находится в дальних лагерях без права переписки». А на самом деле это было не так, он уже был расстрелян. Много времени пришлось Вам выяснять всё, что мне описали. Шлю благодарности за заботу и хлопоты. Мне очень понравились стихи Дмитрия (моего брата — авт.). Несколько раз их перечитываю. Много взято из жизни. Больше грусти, а я всё люблю правдивое и грустное. Несколько раз перечитываю одно и то же».
Полгода мы переписывались, несколько раз с оказией передавала ей посылки. Потом она долго молчала. Вот её последнее письмо:
«Дорогая Юличка! Пишу Вам письмо. Несмотря на моё молчание, я жила одиноко, вся в болезнях. Интереса об этом не было вам, и я замолчала. А сейчас Вы мне очень нужны: у меня есть деньги, я хочу их все отдать вам, приезжайте ко мне и забирайте, пока целы. Я успокоюсь, когда они будут у Вас. С этими книжками я уже плохо разбираюсь. Приезжайте. Я буду жить пенсией, а если не хватит, попрошу у Вас, и пошлёте немножко».
Свердловск, 1933 год. Такой моя мама осталась в её памяти
Ещё она хотела отдать мне белый кудрявый мех. «Почему-то мне он напоминает Надюшу. У неё была такая же шубка. Я не хочу, чтоб кто-то потом пользовался этой вещью». Письмо оканчивалось так: «Я уже пишу плохо, извините. Друзей нет. Чувствую неважно. Скорей хочу повидаться. Всех целую. Котикова Л.П.».
Я не смогла приехать, мы так и не увиделись, слишком далёк и труден был тогда путь. Знакомая ехала на курорт, я послала очередную посылку. Она вернулась с грустными известиями — Людмила Павловна умерла, в её комнате живут чужие люди.
Два года я пыталась получить дело своего деда, писала во все инстанции, вплоть до заместителя генерального прокурора СССР. Наедине с документами меня не оставили, предупредив, что ничего выписывать нельзя. Работники КГБ смотрели на меня с нескрываемым раздражением, особенно, когда я не согласилась с их «вычитыванием» из него только важных страниц. Для меня все его страницы, все буквы были важны. На вопрос кагэбэшника, зачем мне это нужно, я ответила: «Чтобы это никогда не повторилось. Если люди знают правду, повторить это можно, но гораздо труднее». Я не могла представить, что найду там ещё одну бабушку и исправлю ещё одну ошибку в семейной истории.
И ещё я рада, что мои находки важны не только для давно умерших людей и будущих поколений, но и для тех, кто продолжал жить в ожидании этого. Свою родную бабушку, первую жену Павла Павловича Котикова, моего деда, я нашла на следующий день после её 84-го дня рождения. Людмила Павловна была двумя годами моложе, 1907 года рождения, и я нашла её на два года позже, в её 84. Говорят, в нумерологии 84- это возраст встречи. Вот эти встречи и произошли.
«Мне было приятно и тяжело получить это письмо. Кто-то всё-таки помнит о нас».
«Когда я получила от Вас первое письмо, я просто воскресла. Мне было приятно, что у меня есть хорошие родные мои. И кто-то меня разыскивает. Я не одинока. Спасибо»,— из письма ещё одной моей бабушки, Людмилы Павловны Котиковой.
Вечная ей память!