Владимир Даль, князь Одоевский, Чернышевский, Лесков, Куприн стали частью истории жизни моих предков. А вот Антон Павлович Чехов раз и навсегда изменил судьбу моей далёкой бабушки.
Уйдите! не стойте! — и так мне темно.
Но только глаза закрываю,
я вижу забытую миром давно
Настасью… Глафиру… Аглаю…
И музыки прежней упрямый ручей,
исполненный духом не меньшим,
сверкает и светится меж кирпичей —
в честь тех удивительных женщин.
Мария Аввакумова
Часть первая. Женни
Этот портрет – миниатюра, сведений об этом человеке совсем немного.
Родилась 30 ноября 1865 года. Её мать Софию Шарлотту Мюллер, происходившую из рода Ноттбеков, сравнивали с абатессой, в доме царили строгие нравы лютеранской немецкой семьи.
Отец, Карл Карлович фон Майер, основатель и директор первого евангелического госпиталя Петербурга, вложивший в своё детище всю жизнь. Активный участник общества Красного Креста. Основатель общества диаконис, приютов для горничных и прислуги, школы для детей, полевых лазаретов. Благотворитель. Талантливый организатор, умевший привлечь внимание к своему делу представителей царской семьи. Они помогали денежными средствами. Они присутствовали на открытии нового здания госпиталя, который был ещё одним его ребёнком, восьмым, и покровительствовали ему. Они были крёстными одной из его дочерей, Альмы. Сын врача, внук врача и сам Врач с большой буквы.
.jpg)
Женни фон Майер с матерью, братьями и сёстрами в год смерти отца (в центре первого ряда).
Фото воспроизведено в книге швейцарского автора Geneviève Heller
Женни вместе с сестрой-погодком Шарлоттой рано покинули отчий дом. С 11 лет воспитывались за границей в немецком евангелическом пансионе. Обе пошли по стопам отца, получили медицинское образование в Лозанне. Женни работала в Берлине и была первой женщиной, допущенной к изучению анатомии головного мозга, занималась научными исследованиями во Франции и Англии. Её научная карьера складывалась более чем успешно. Кроме того, она была прекрасной музыкантшей, имевшей большие способности к живописи.
Это, пожалуй, всё, что я смогла узнать о Женни фон Майер.
Часть вторая. Евгения
«Надо, чтобы за дверью каждого довольного, счастливого человека
стоял кто-нибудь с молоточком
и постоянно напоминал бы стуком, что есть несчастные».
А.П. Чехов, «Крыжовник»
Набожная русская девушка немецких кровей Евгения видела смысл своей жизни в служении Богу, в проповеди христианства, в реальной помощи людям, милосердии. А прочитав книгу Чехова «Остров Сахалин», увидела в ней указание свыше, с чего именно и где она должна начать осуществление задуманного. «Ей всё казалось, что с проклятого острова поднимается отчаянный вопль, с призывом – «идите к нам, спасите нас». Она всё более и более чувствовала, что её место и её призвание там – на далёком холодном острове. Она не боролась со своим внутренним влечением, а молчаливо и отважно собралась в путь», – это строчки из статьи в Тюремном вестнике за 1904 год, пересказа доклада госпожи Вильям Моно (Monod), «самого, без сомнения, интересного» на заседании международного конгресса о женской деятельности в Версале.
В энциклопедии Евгения Карловна названа инициатором создания Дома трудолюбия
Так Евгения Карловна Майер, моя троюродная прабабушка, двоюродная сестра Никиты и Георгия Майеров, пройдя курсы сестёр милосердия, в 1899 году оказалась на Сахалине директором приюта для 68 детей каторжан – именно в этой должности легче было попасть на остров. «Она быстро сумела привести дела приюта в порядок, после чего передала его другим. Летом 1900 года в качестве фельдшерицы она сопровождала партию каторжан в лес».
Евгения жила в лесной хижине из коры, перед которой в котле варила себе обед и грела воду для стирки. «При виде этой молодой образованной женщины, приехавшей по доброй воле для облегчения их страданий, в сердце даже самого испорченного человека шевельнулось хорошее чувство к существу, принявшему на себя такой добровольный подвиг. За те два месяца, которые провела г-жа Мейер в лесу, ей не пришлось ни на кого жаловаться. Арестанты привесили даже записку на дерево около её хижины со словами: «запрещается произносить непристойные слова перед сестрой». Однажды они подарили ей мешок картофеля, «другой раз принесли фруктов и цветов; все эти скромные дары в её глазах были ценнее дорогих подарков, которые она получала раньше, живя в своей семье».
Евгения оказывала помощь больным, давала слова ободрения и советы остальным, вечерами читала им у огня.
Вокруг неё жили люди. Если можно так назвать влачивших кошмарное существование. Выйдя из заключения, они не имели ни крова, ни пищи, ни работы, ни смысла жить. Для женщин, сосланных сюда, тюрем вообще не было. Их просто раздавали чиновникам в качестве рабынь и живого товара. «По выражению г-жи Мейер, это могила для погребения живых».
Пройти мимо несчастных, ничего не сделав, Евгения не могла. На время она покинула остров, исполняя обязанности главы военной санчасти и сестры милосердия в Маньчжурии. Но 17 сентября 1901 года вернулась на Сахалин, привезя с собой «2000 рублей, 3000 книг и большие запасы белья и одежды», а, главное, разрешение от министра юстиции на создание Дома трудолюбия. Она не могла не вернуться – её «сердце пылало от жалости».
Решение о «безотлагательном учреждении» такого дома и назначении заведующей им «сестры милосердия Е.К Майер, близко знакомой с местными условиями» было принято на общем собрании Общества попечения о семьях ссыльнокаторжных. Оно было создано «в начале 1891 г. по почину Ея Императорского Величества Евгении Максимилиановны Принцессы Ольденбургской, статс-дамы Е.А. Нарышкиной, княгини М.А.Барятинской и баронессы С.А. Корф, вследствие полученных ими сведений о тяжёлом, в физическом и нравственном отношениях, подчас совершенно беспомощном положении жён и детей, добровольно последовавших за ссыльнокаторжными в Сибирь». Именно это общество и община сестёр милосердия св. Евгении позволили осуществить задуманное сестрой Майер, оказывая административную, материальную и моральную поддержку и помощь.
Евгениевская Община сестер милосердия Красного Креста — Комплекс зданий больницы Общины св. Евгении, Петербург.
Фото с сайта citywalls
Сама Евгения Карловна напечатала в «Новом времени» и других изданиях такое обращение: «Средства общества ограничены, и оно без помощи добрых людей, желающих содействовать спасению несчастных, едва ли может скоро осуществить своё намерение. Живая свидетельница положения ссыльнокаторжных и в качестве сестры милосердия на Сахалине, командированной вышеупомянутым обществом, очевидица той духовной и материальной немощи, в которой они находятся, я решаюсь обратиться к вам,…с покорнейшею просьбой, не признаете ли возможным, прийти на помощь устройству дома трудолюбия на Сахалине, адресуя вашу лепту в общину сестёр милосердия св. Евгении в Петербурге…».
Как вспоминает на склоне дней сама Евгения Карловна Майер, благодаря её личным средствам, деньгам, собранным церквями Петербурга (из сведений Тюремного вестника 1901 года – «С-Петербургское Епархиальное начальство, сочувствуя почину в этом деле Общества, пришло к нему на помощь, разрешив произвести в пользу означенного Дома сбор во всех церквах С-Петербурга в понедельник 1-го октября сего года»), средствам Общества попечения о семьях ссыльнокаторжных и общины сестёр милосердия, её энергии, организаторским способностям и помощи Божьей через шесть недель Дом трудолюбия начал свою работу. Окружающие смотрели на неё, как на ненормальную, пророчили ей быть ограбленной и убитой каторжниками, не верили в успех предприятия, в идею добровольного и честного труда тех, кто годами работал принудительно. Она была сильной женщиной, и с ней был её Бог. И всё получилось, как мечтала и делала она.
Были наняты помещения, установлено оборудование, подготовлены условия для работы. Организованы занятия разными ремёслами: портняжным, сапожным, переплётным, чемоданным, столярным, токарным, слесарным, ковровым. Женщины шили и ткали (Евгения сама овладела этим ремеслом, чтобы обучать других), самые слабые вязали мётлы и плели корзины. Некоторые занимались чисткой дорог, канав, доставкой брёвен. Ежедневно в течение двух лет работой обеспечивались от 50 до 150 человек, получавшие от 38 до 50 копеек в день без учёта питания. (Для сравнения – вышедшие с каторги получали от государства всего лишь 3 рубля в месяц, т.е. 10 копеек в день). Честно заработанные средства, как и сам свободный труд в тепле и чистоте, где с людьми общались на равных, меняли их самих, а жизнь делали осмысленной и возможной.
Как пишет Евгения, основной её целью было принести этим людям тепло человеческой любви. По вечерам и воскресеньям она читала им Евангелие, устраивала концерты, праздники, где пели и декламировали, смотрели картинки «волшебного фонаря» и слушали граммофон. «Когда впервые эти люди услышали старинные русские песни и проникающую в глубь души музыку литургию, по их щекам потекли слёзы. Вскоре был создан небольшой хор, и все мы никогда не уставали наслаждаться его пением. Рождество вокруг чудесной ёлки отмечали около двухсот гостей. Они слушали рождественские истории и радовались маленьким подаркам и сладостям. Летом мы собирались во дворе, открытом для каждого. Моим правилом было никогда не прибегать к услугам полицейских для поддержания порядка среди моих гостей – доверие, которое развилось между нами, было достаточной гарантией необходимой дисциплины в свободной атмосфере взаимного общения.
При Доме существовала столовая и вечерняя школа грамотности для детей и взрослых. Всё, что она организовывала – «общество потребителей, дом для сирот, народный дом – всё было полно жизни и деятельности».
Чтобы весь механизм работал бесперебойно, дом необходимо было обеспечить заказами, а готовую продукцию сбыть. Евгения и это старалась осуществить, совершала с этой целью поездки на материк. «Сбыт сделанных продуктов сначала был очень затруднителен. Хотя милосердие и делает чудеса, но оно не может превратить в один день девушку-аристократку в опытного коммерсанта. Г-же Мейер пришлось пережить немало жестоких минут, когда она видела, что её предприятие должно неминуемо погибнуть вследствие невозможности сбыть выделанные вещи». «Она не просила у генерал-губернатора деньги. Она попросила заказы на казенные белье и обувь, объясняя, что «такая помощь… важнее, чем помощь одними деньгами, так как хороший сбыт… одобряет людей к работе». И такие заказы поступили, а затем и помощь большой суммой денег от частного лица из Петербурга. Известно также, что 15 000 рублей были переданы на имя сестры Майер последней царицей России, Александрой Фёдоровной.
Евгения Карловна Майер на Сахалине (во втором ряду справа).
Это фото я нашла в одном из уголков Интернета в новогоднюю ночь. Самый лучший подарок!
Этнограф и путешественник Чарльз Генри Хоуз, сам бывший в 1901 году на Сахалине, писал о ней так: «Хрупкая молодая женщина, несколько бледная, но с необыкновенным одухотворённым лицом и глазами, горевшими энтузиазмом и энергией. …Сестра Майер делала всё возможное, чтобы обеспечить ссыльнопоселенцев работой, которая поможет им сносно жить и стать добропорядочными гражданами».
В 1901 году она писала приамурскому генерал-губернатору генерал-лейтенанту Н.А.Гродекову: «Я обрадована и тронута доверием ко мне наших людей: если кто из них обманывает иногда, то всегда находятся многие, которые отстаивают меня, и я без всякой опасности или без страха живу с ними и оставляю всё моё добро на их руках. Я считаю особенной привилегией жить здесь между ссыльными и иметь возможность служить им!»
А ещё она вспоминает, что очень скоро поняла, что Бог, отправляя её на остров, добавил к своему удивительному призыву такой дар, как любовь к этим заблудшим, а также наделил её организаторскими способностями и необходимыми полномочиями. «Я вобрала этих людей в своё сердце и ощущала глубокую ответственность перед ними, как перед их гибнущими душами, так и перед людьми, которых нужно поднять из отчаяния, преступности и безнадёжности».
Ежедневно все силы отдавая делу, ночами она заполняла приходно-расходные книги и молилась. Заменяя отсутствовавших на острове лютеранских священников, проводила службы в церкви. Заведовала библиотекой, в чём помогал ей Михаил Николаевич Тригони, народоволец, отсидевший 20 лет в Шлиссельбургской крепости и сосланный теперь на Сахалин. «Книги и журналы занимали значительную часть большой комнаты её дома. Евгения Карловна обращалась в различные газеты с просьбой приобрести книги для ссыльных».
Такое напряжение не могло не сказаться, Евгения тяжело заболела, слегла только тогда, когда уже не могла ни читать, ни писать и с трудом ходила. Врачи требовали переезда в другой климат, уменьшения нагрузок. Подготовив себе замену, обеспечив финансовую сторону предприятия, – «ведь я была и отцом, и матерью моему Дому и всем его обитателям» – в 1903 году она покинула Сахалин. Вернуться не получилось – началась русско-японская война, а в 1906-м каторга на острове была упразднена. Укрепив здоровье, Евгения Карловна собиралась работать в Нерчинске, но не получила на это разрешения как политически неблагонадёжная. Тогда она начала трудиться в трущобах Хитрова рынка в Москве, занимаясь бездомными детьми и падшими женщинами, путешествовала по России, распространяя религиозную литературу.
Память о бесстрашной и милосердной женщине осталась на Сахалине навсегда. В музее, открытом на острове в 1995 году и посвящённом книге Антона Павловича Чехова, перевернувшей когда-то жизнь дворянской девушки, есть уголок, где рассказывается о необыкновенной подвижнической деятельности Евгении.
С 1995-го по 2013 год музей книги А.П. Чехова «Остров Сахалин» располагался в этом здании,
теперь в новом, высокотехнологичном
Осталась память о ней и в литературных источниках. Известнейший адвокат, общественный деятель, оратор и член Общества попечения о семьях ссыльнокаторжных Анатолий Фёдорович Кони в своих Воспоминаниях о Чехове сообщает о Доме трудолюбия, открытом «при деятельном и самоотверженном участии сестры милосердия Майер».
В материалах англо-русского литературного общества её деятельность называли «единственным светлым пятном на Сахалине».
Театральная мастерская Музея книги А.П. Чехова «Остров Сахалин» является любительским театром
Антон Павлович Чехов лично с Евгенией знаком не был, но о ней знал, а также помог опубликовать её отчёт. Об этом несколько строк в письме Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой от 3 декабря 1902 года:
«Потом приходила барышня из Петербурга, хотела тебя видеть. Принесла отчёт сестры Мейер, которая работает на Сахалине, куда она пошла под впечатлением книги Чехова о Сахалине. Вы чувствуете?
Эта Мейер, верно, удивительный человек. У неё только совершенно нет помощников, и она бы хотела познакомить публику с этим отчётом. Я думаю отправить его к Эфросу, не поместит ли он хоть выдержки, тем более он уже восторженно писал об этой Мейер».
А Эфрос в ноябре 1902 года писал вот что: «Обыкновенная средняя женщина, без каких-нибудь исполинских сил, …унесла туда своё любящее сердце, свою потребность снять с обречённых хоть часть бремени».
Этот портрет сам по себе триптих. Сахалин – одна его часть, его начало. Вторая – миссионерская деятельность Евгении на протяжении многих лет в странах Востока (1910 – 1917, 1922 – 1927).
Огромную радость в августе 2011 года доставила мне моя племянница Саша, найдя в Англии и привезя из Канады книгу воспоминаний Евгении на английском языке. Теперь я каждый день путешествую вместе с ней по Туркмении, Узбекистану, вижу её глазами Самарканд, Фергану. Еду в повозке по пустыне, умирая от жажды. Ночую в караван-сараях. Раздаю священные писания, написанные на всех языках Востока. Многократно путешествую сестрой милосердия на пароходах, везущих паломников из Одессы в Мекку для совершения хаджа. Облегчаю их страдания в болезнях, не отхожу от умирающих холерных больных, помогая им преодолеть страх ухода, когда, независимо от религии, действует общечеловеческая любовь и милосердие. Довольствуюсь, как и она, малым, лепёшкой и чаем, ночлегом под открытым небом. И глядя вместе с ней на звёзды, слышу слова благодарности тому, кого она любит и во чьё имя беззаветно несёт своё служение. Она чутко прислушивается к его направляющему голосу и едет порой в неизвестные ей места только потому, что чувствует в этом Его волю. И всегда оказывается, что не зря. Там происходит встреча с человеком, которому она очень нужна. Там приходит к ней понимание нового шага, дальнейшего пути.
Третья часть этого портрета трагическая, невыносимо тяжёлая. Прожив годы революции и гражданской войны в Америке, она вернулась в Россию, прекрасно понимая, что её может там ожидать. Снова миссионерство в Средней Азии вплоть до 1927 года, когда в возрасте 62 лет Евгения была арестована органами НКВД. Восемь лет поселений и тюрем, с сокамерницами воровками и убийцами, в холоде, голоде и унижениях. С обещаниями освобождения за отказ от проповедования своих убеждений. И признания даже врагами её как личности, её честности, стойкости, непоколебимой веры, которой они, кажется, могли позавидовать. Их «бог» был совсем другим и вёл их дух не ввысь, а в преисподнюю.
Благодаря фонду Мемориал и лично Ирине Ивановне Осиповой, одной из создательниц и руководительниц сайта «Заклеймённые властью», я получила копии хранящихся в нём писем Евгении Карловны. Впервые увидела её крупный чёткий почерк. Мне кажется, даже он в полной мере отражает характер – смелый, ясный, последовательный, щедрый, обязательный и …романтичный. А содержание писем, хоть и вносит новые краски в её портрет, совершенно ожидаемо. В них не найти ничего о материальном, она благодарит Екатерину Павловну Пешкову, возглавлявшую организацию «Помощь политическим заключенным», и тех многих, кто помогал ей в заключении. Обеспокоена судьбой невинных и хлопочет не о себе – о них. В её письмах не найти жалоб, слёз, уныния, слабости, а строчки о её душевном состоянии потрясают меня. Письмо короткое, и я приведу его целиком, я очень хочу, чтобы вы услышали её голос.
«Маробл. г. Краснококшайск 24.03.28 До востребов.
Искренне уважаемая M—me Пешкова,
Позвольте мне от всей души поблагодарить Вас за Вашу заботу обо мне во время моего заключения в Бутырской тюрьме, которая выразилась в прислании мне передач и в облегчении Марте Сергеевне Штейнбрехер взятых на себя ею забот обо мне – вплоть до получения разрешения на свидание со мной в день моего отъезда. Я узнала от неё, что и В.Н. Фигнер ходатайствовала за меня. Это меня особенно тронуло, ибо хотя лично не имею честь с ней быть знакомой, я десятки лет привыкла уважать её за её бодрость и стойкость в страданиях, и кроме того много о ней слышала на Сахалине, от М. Тригони. Прошу Вас поблагодарить её и передать мой привет. Также искренне уважаемой милой Варв. Як. Реффшнейдер, с которой я сидела на Лубянке, и которой я и приписываю получение от Вас передачи.
Я надеюсь, что она живёт по-прежнему в Москве? Скажите ей, что я довольна милостивым приговором, довольна всем и спокойна, – и она знает источник этого моего душевного состояния.
Если Вам будет возможно, искренне уважаемая M—me Пешкова, узнать о судьбе гр. Зари-бегум Алихановой-Яварской, сосланной в начале декабря на Соловки на 10 лет с сыном? Она была очень слаба и совсем без средств. Буду очень благодарна за сведения о ней.
Примите уверение в моём глубоком уважении к Вам и Вашей деятельности.
Евгения Карл. Майер»
С Зарин Тадж Бегум Нахичеванской (Алихановой-Аварской), вдовой генерала, её свела тюрьма. Евгения Карловна смогла организовать пересылку ей ежемесячной денежной помощи через своего доверенного в Москве. Лишь много позже она узнала, что её соседка по камере погибла очень скоро, и деньги помогали выживать её сыну.
Из писем, хранящихся в фонде Е.П. Пешковой, и обращённых к ней
Предания и легенды моей семьи не сохранили никаких личных воспоминаний о Евгении, ничего не рассказала и найденная мною в девяностые родная бабушка Мура, приходящаяся Евгении Карловне двоюродной племянницей. Но она о многом мне не рассказала…
В архивах фонда Пешковой есть взволнованные письма сестры моего прадеда, моей двоюродной прабабушки Софьи Васильевны Майер. Она разыскивает Евгению, с которой переписка часто прерывается из-за очередных внезапных арестов в местах поселений. Вот строчки писем 1931 года, и из них следует, что связь моих предков с Евгенией была крепкой, отношения близкими: «…с первой половины августа мы не имеем вестей от нашей двоюродной сестры…Мы решились обратиться к Вам с настоятельной просьбой помочь нам в этом горе. Ввиду дальности её местожительства, мы не можем ей быть ничем полезными. Мы вас просим об одном, узнайте, если возможно, жива ли она, здорова ли, ведь это престарелый человек, на днях ей исполнилось 66 лет, если она умерла, то где её могила? Как окончилась жизнь нашей двоюродной сестры… Прошу Вас, не откажите нам в нашей убедительной просьбе. Всякий ответ будет нам легче, чем эта полная неизвестность участи нашей дорогой сестры».
Екатерина Павловна Пешкова рассылает запросы в Уфу, Давлеканово, Тифлис, Йошкар-Олу (Краснококшайск) и, наконец, находит Евгению Карловну в очередном заключении, о чём сообщает искавшим. На эти поиски даже у главы Помполита (помощь политическим заключённым) ушёл год.
«Родные Евгении Карловны Майер благодарят вас за ваше извещение от 2.12.32 за №…Очень просим вас и в дальнейшем сообщать нам, что только от вас зависит, о нашей глубоко любимой сестре», – благодарит Е. Пешкову моя двоюродная прабабушка, которая через три года будет в 72 часа выслана из Ленинграда и лишена пенсии, оставлена на старости лет без всяких средств к существованию и обречена на голодную смерть. Ей Екатерина Павловна Пешкова помочь уже не сможет…
Хлопотами отделов Международного Красного Креста, иностранных друзей и родственников (три её сестры и брат жили в Швейцарии и Англии) в 1935 году по распоряжению Сталина она была освобождена и его же именем выпущена за пределы страны. Расставание с родиной было для неё, человека мира, тяжелейшим ударом. Она понимала, что это навсегда. И знала, её любимая Россия страшно и надолго больна, а она не сможет быть рядом, когда более всего ей необходима. «Вне России нет меня», – её слова, полные горечи.
Евгения Карловна была человеком, известным всему миру, и весь мир пытался её спасти
И это письмо хранится в фонде Е.П. Пешковой
Бесстрашная и неутомимая. Милосердная и одухотворённая. Сделавшая себя и свою жизнь сама. Такие люди во все времена такие. Она бы и сейчас занималась не евроремонтами, не отдыхом в Турции. В жизни есть дела поважнее, и их нельзя отложить.
Часть третья. Jenny
Среди моих родственников есть и эта женщина. Её небольшой мысленный портрет едва различим, обозначен для нас пока только внешними вехами.
В пожилом возрасте она оказывается в Швейцарии. Оттуда уезжает на несколько лет в Палестину. Получив гражданство, поселяется в Канаде, в Торонто, среди друзей и сподвижников. И пишет книгу. Уже в названии отражена суть – «Приключения с Богом». Вся её жизнь поразительные приключения по всему миру, но не из любопытства, а из-за осознания важности выполнить Им предначертанное. Книга вышла в свет в 1942 году.
На днях я отыскала в Интернете эпилог, написанный сестрой автора, Сонни Хове (Хоу), и не вошедший в доступные мне издания. Как важна для меня эта страничка! Она делает плохо различимый портрет живым.
«Сестра рассказала мне о некоторых своих переживаниях, но на самом деле говорит она мало. Однажды ей пришлось присутствовать на казни пятидесяти священников и двух женщин евангелисток. Она ожидала, что её постигнет та же участь, но смерть не пугала её. Её просят написать книгу об этом периоде своей жизни, но я сомневаюсь, что это когда-нибудь случится.
Сейчас, осенью 1938 года, моя сестра живёт в Канаде, ставшей ей вторым домом. Это старая женщина семидесяти трёх лет, хрупкая и нежная, физически разрушенная страданиями в годы лишения свободы, но умственно и духовно яркая как никогда. Она продолжает служить людям.
Необходимо великое смирение, чтобы сердце не разорвалось при взгляде назад, где многое не принесло явного результата. Мне кажется, сестра моя является живым воплощением мысли, так замечательно выраженной святой Терезой: «Бог любит и ищет души отважные, но в поступках своих скромные».
Мне довелось побывать в Иерусалиме тремя годами позже её и по ее просьбе навестить нескольких нищенствующих русских паломников, которым она помогала. Среди них была одна старая женщина, которая сказала о моей сестре так: «Память о ней как фимиам». И так везде, где проходит она».
Точная дата смерти Jenny неизвестна, последние упоминания относятся к 1948 году, когда ей было 83 года. Длинная, насыщенная и состоявшаяся жизнь. Книга написана. Духовные дети выращены. Дерево знаний и веры посажено.
___________________________________________________________________________
В триптихе может уместиться вся жизнь. Автор О. Липкина
Может быть, вы уже поняли, что речь во всех историях идёт об одном и том же человеке – Женни фон Майер, Евгении Карловне Майер, Jenny de Meyer (Jenni de Meier). Жизнь её состояла из очень разных периодов, в которые даже имена у неё были разными.
Впервые я узнала о её существовании два года назад, найдя в женском религиозном интернет-журнале несколько переведённых глав её книги.
В пояснении было сказано, что американская аспирантка, занимающаяся историей протестантизма на Сахалине, обнаружила материалы о ней в архиве, была потрясена ими и изучила деятельность на острове этой удивительной женщины. А мы, как всегда, живём по принципу – нет пророков в своём отечестве. Нет благодарности, нет уважения, нет Памяти.
Хочу, чтобы и русская земля, её настоящая родина, вспомнила об этом замечательном человеке.
И чтобы, узнав её судьбу, каждый поверил – он тоже может сделать много доброго уже сегодня. Возможно, это главное, чему бы ей хотелось нас научить.
Примечание
Исследовательница Ш. Коррадо отмечает следующее: «Иногда в русской печати её фамилия ошибочно пишется «Мейер» вместо «Майер». В письмах и статьях, написанных ею или членами её семьи, фамилия всегда писалась как «Майер». Сложности ещё возникают в поиске сведений на иностранных языках, так как встречаются варианты фамилий: de Mayer, von Mayer и Demayer и варианты имени: Eugenia и Jenny».