Попасть на вечер Миронова было практически невозможно. Творилось какое-то сумасшествие. Казалось, не только мы, студенты Герценовского, а весь Ленинград устремился в наш актовый зал. Мне каким-то образом удалось прорваться.
И вот выходит Миронов, неожиданно серьезный и … некрасивый: полноватый, с неровной кожей.
После короткого вступления артист начал говорить о роли Чацкого, которую репетировал тогда в Театре Сатиры. Прочитал монолог, рассказал о своем понимании этого образа, попробовал начать диалог с залом о «Горе от ума». Но публике, большей ее части, это было явно неинтересно, она жаждала веселья.
Миронов очень быстро это понял, перестроился, и начался фейерверк: он пел, смешил, танцевал. Публика завелась, бешено аплодировала, не хотела отпускать. Вечер удался.
Я потом следила по прессе за судьбой спектакля «Горе от ума». Успеха у публики он не имел, критика разгромила его в пух и прах.