«Фирма «Мелодия» тоже в последнее время радует нас всё больше и больше. Вот буквально вчера купил диск Beatles «Вечер трудного дня». И радостно, и в то же время грустно – опоздали на двадцать лет. А пластинка «Волшебный полет» группы «Spice» вышла с опозданием почти на десять лет».
О.Г. «Рок-диалог», газета «Комсомолец» от 22.09.1986
Наверное, это не очень скромно – брать эпиграфы из самого себя, но такова уж историческая правда! Одно из самых важных музыкальных событий 1986 года, заставившее меня лично поверить в реальность начинающихся в стране больших перемен, осталось зафиксированным на страницах местной прессы именно моей рукой.
Ровно тридцать лет назад, в самом начале апреля, на прилавках магазинов появились выпущенные по лицензии единственной тогда отечественной фирмы звукозаписи «Мелодия» два виниловых диска ливерпульской четвёрки. Почти через шестнадцать лет после её распада и пять лет спустя после гибели Джона Леннона, что, как оказалось, уже не имело никакого значения.
Первый же тираж пластинок, доставшийся только москвичам, выстроившаяся у фирменного магазина «Мелодии» в центре столицы очередь, по слухам, расхватала за полчаса. До Карелии диски добрались лишь к концу лета, что по тем временам считалось невероятным, ибо издания мелодиевских новинок тут иногда приходилось ждать лет по пять. И мой проигрыватель надолго забыл о каких-либо других записях!
Почти каждое утро начиналось со знаменитого резкого аккорда из Hard Days Night моментально разгонявшего остатки сна. А дальше всё шло в неизменном ритме: под I Should Have Known Better посетить уборную, на If I Fell одеться, под Can’t Buy Me Love дожевать завтрак, под I’ll Cry Instead торопливо запихать в сумку учебники и тетради с вечно невыполненными домашними заданиями и, дождавшись окончания второй стороны, выскользнуть за дверь!
Барабанящие в окно троллейбуса капли дождя и колёса товарняка на переезде выстукивали для меня какую-то подозрительно знакомую мелодию, в висящем над классной доской портрете бородатого Карла Маркса неожиданно проступало что-то ленноновское, а упоминавшийся на уроке географии Ливерпуль ассоциировался уже не с капиталистической экономикой и даже не с «Титаником», история которого меня так сильно увлекала ещё год-два назад. Возвращаясь домой затемно, я вновь опускал иглу на диск – и вновь оказывался в мире, где светло, уютно и комфортно, в мире, где всегда мне рады:
Это вечер трудного дня,
И я работаю, как вол.
Это вечер трудного дня,
И я бы должен уснуть, как убитый.
Но когда я возвращаюсь домой,
Я понимаю, что все, что ты для меня делаешь,
Приведет меня в порядок.
Знаешь, я работал целый день,
Чтобы заработать деньги и купить тебе то, что ты хочешь,
И это стоит того, чтобы просто услышать,
Что готова отдать мне всё.
Так зачем же мне нужно жаловаться,
Потому что, когда я с тобой наедине,
Ты знаешь, у меня все в порядке.
О чём они пели в этот момент, я даже не догадывался, ибо в таких школах, как моя, почему-то не предполагалось изучения никаких других иностранных языков, кроме немецкого. Мысленно я мог наполнить любую песню каким угодно содержанием в зависимости от настроения. И когда знатоки битловского творчества начинали ворчать, что пластинка «Вкус мёда» представляла собой сборник далеко не самых популярных ранних вещей, а «Вечер» хоть и соответствовал одноименному оригинальному альбому, но у нас был издан без одной почему-то не понравившейся цензорам композиции, я лично не воспринимал подобные разговоры всерьёз. Самое главное – что наступали времена, когда битломаны в СССР уже не воспринимались как враждебные элементы, как жертвы отупляющей и убивающей всё человеческое западной моды.
А ведь ещё недавно всё было совсем по-другому! Тут я в Интернете видел запись какого-то праздничного телевизионного «Голубого огонька», прошедшего в эфир примерно за полгода до моего появления на свет. Там некий наш безнадёжно забытый музыкальный коллектив нежными ангельскими голосами выводит: «Летите, голуби, лети-и-ите!..» Затем, уходя на коду, оркестр вдруг даёт несколько аккордов из Come Together. И сидящая в зале молодёжь, поймав секретный позывной, бурно аплодирует со счастливыми лицами.
Это казалось немыслимым прорывом, как и другие малозаметные детали, по которым мы сейчас можем догадываться о присутствии битлов в повседневной советской жизни тех лет. Типа плаката над кроватью героя какой-то малоинтересной подростковой мелодрамы, крутящейся на магнитофоне бобины в другом фильме из жизни школьников, сатирических стишков и карикатур под шапкой «Ходит западная мода» на страницах журналов сорокалетней давности и т.п.
Как это было на самом деле, судить не мне. Я не помню даже дня, когда мир содрогнулся от вести о том, что в Нью-Йорке Марк Чепмен вогнал четыре пули в Леннона, поставив жирную точку в одной из самых захватывающих историй ХХ века. В девять лет я музыку вообще не любил. Никакую – и особенно ту, что нам крутили и играли учителя на уроках пения, а какой-либо другой вроде бы не существовало. Остаётся лишь позавидовать тем, кто застал, пережил, прочувствовал всё это – и триумф, и трагедию – как современник. Ибо им никто не мог рассказать, что их любимые песни когда-нибудь станут считаться мировой классикой, а они почему-то из сотен хороших западных рок-групп именно The Beatles выбрали для того, чтобы сделать своим знаменем. Лишь они, первооткрыватели, первопроходцы, могут смело считать себя не только поклонниками, но и соавторами мифа о ливерпульцах. Но вот что удивительно – даже они вряд ли смогут всем объяснить, почему ими был сделан именно такой выбор.
Читая многочисленные мемуары старейших отечественных рок-музыкантов, взявших в руки самодельные электрогитары в 60-х, вы найдете немало забавных и трагических историй о первых подпольных сейшенах, о разборках с милицией, о хипповых путешествиях автостопом – о чём угодно, кроме одного – почему их зацепила именно эта музыка, а не какая-то другая. Конечно же, когда кого-то очень сильно любишь, то рационально растолковать даже самому себе, за что именно, практически невозможно. Однако много лет спустя, анализируя, скажем, первую школьную любовь, ты с высоты своего опыта можешь легко указать на те качества, которые тебе когда-то казались наиболее привлекательными. То же самое можно сказать и о любом пережитом тобой в юности культурном шоке.
А причины, по которым никогда не гастролировавшие в СССР и не издававшиеся The Beatles смогли завоевать красную империю без единого выстрела, не так просты, как кажется на первый взгляд. Ну да, чудесные мелодии, искромётное обаяние, светлый романтизм, наконец так приглянувшийся миру, наконец-то залечившего самые страшные раны войны и поверившего в возможность безоблачного будущего – кто же с этим поспорит? Однако в стране, тогда ещё заслуженно считавшей себя самой читающей, не мог не сработать и ещё один, куда более глубинный культурный код.
Мне кажется, что Джон, Пол, Джордж и Ринго идеально соответствовали тому представлению об англичанах, которое у нас сложилось под влиянием литературы. Ещё не зная ни единой буквы, мы открывали для себя английские народные песенки в переводах С. Я. Маршака, затем проваливались в безумный, вывернутый наизнанку мир сновидений Льюиса Кэррола, затем в нашу жизнь входили Шекспир, Диккенс, Честертон, Уайльд, Конан Дойл и всё такое прочее.
С заезженных дисков и затертых кассет для нас пели их герои, воплотившие в себе все черты национального характера. Это, например, абсурдный изящный юмор, парадоксальное смешение высокого и низкого, очень смешного и очень трогательного. Это и эмоциональная скупость, способная вызывать у слушателя самый широкий спектр ответных чувств. Обратите внимание, сколько раз в битловских песнях встречается слово LOVE. И какое оно ёмкое – но не кричащее, не опошленное, не оскорбляющее человеческого достоинства лирического героя! Да что там говорить, если за одну только фразу I wanna hold your hand («я просто хочу держать твою руку») я готов с лёгким сердцем отдать хоть сотню томов любовных романов со всеми их всхлипами и вздохами, ибо подлинное описание искреннего чувства вижу именно здесь, а не там!
Ну, а что вам напоминает история приключений четырех друзей, борющихся за общую идею и совершающих разные благородные поступки, если не историю трёх мушкетёров?! Правда, Дюма – это уже Франция, да только ведь для невыездного советского читателя и слушателя что Лондон, что Париж – все едино «где-то в Европе». И когда мы видим одного из старейших питерских битломанов – Михаила Боярского в роли Д’Артаньяна, нам абсолютно по барабану, действительно ли он похож на мелкого гасконского дворянина ХVII века – тем более что кроме историков этого никто не знает. Под очень битловскую музыку Максима Дунаевского он играет совсем другой образ. А чем вам Маккартни не Атос, Харрисон – не Портос, а Старр – не Арамис, если их искусство имеет куда большую убойную силу, чем примитивная шпага? В общем, нетрудно понять, почему лучшая часть русского рока, вдохновлённая четвёркой, в результате оказалась не явлением музыкальной жизни, а скорее своеобразным авангардным течением в литературе!..
Мы же, восьмидесятники, наследовали битломанию из рук предыдущего поколения уже в комплекте со всеми чисто русскими побочными явлениями. Наследовали как наше, родное. Когда однажды одноклассник принёс мне послушать трескучий от царапин миньон ВИА «Весёлые ребята» с двумя песнями советских композиторов, англоязычной, близкой к оригиналу, версией Obladi-Oblada и песенкой «Старенький автомобиль» – нелепым кавером на Drive My Car, я еще не знал, что прикасаюсь к чему-то великому. Просто после однократного прослушивания пластинки две бесхитростные мелодии с неё преследовали меня несколько дней подряд, так что даже переходя улицу в центре горда почему-то хотелось запевать: «Би-би, би-би, йе!..»
Когда в радиопередаче «По странам и континентам», рассказывавшей о жизни разных стран, корреспондент описывал «город контрастов» Нью-Йорк под аккорды из Imagine, это был всего лишь приятный фон для сугубо страноведческой информации. Битловские мотивы, иногда переходящие в бессовестный плагиат, уже давным-давно прижились в совковой массовой культуре, в том числе в творениях самых модных попсовых композиторов типа Антонова и Добрынина.
Само слово «битл» уже угодило в словарь иностранных слов под редакцией известных лингвистов-профессоров и объяснялось как «участник приобретшего большую популярность молодежного вокально-инструментального квартета «Биттлз» (60-е гг. 20в.) в Англии, исполнявшего песни под собственный аккомпанемент на электрогитаре и на ударных инструментах». Отношение к моде двадцатилетней давности делалось всё более снисходительным, и даже Полад Бюль-Бюль оглы пел по радио трогательную ностальгическую песенку про «ливерпульскую четвёрку – замечательный квартет». Но для того, чтобы открыть для себя это явление по-настоящему, должна была произойти какая-то счастливая случайность…
– Что это у тебя за потрет над столом? – спросил я однажды у двоюродной сестры, студентки журфака ЛГУ, указывая на чёрно-белое изображение длинноволосого очкарика в траурной рамке.
– Это певец и композитор, которого три года назад в Америке убили.
В школе я исполнял обязанности политинформатора и часто говорил про угнетённых негров и загнанных в резервации индейцев, про вечно страдающих и борющихся Анжелу Дэвис, Леонарда Пелтиера и Нельсона Манделу. Я думал, что благодаря статьям из «Пионерской правды» знаю о происходящем за рубежом всё и даже больше. Но о столь странной детективной истории почему-то не слышал никогда. За что можно убить звезду? За песни? Или за то, что ввязался в большую политику, узнал секреты Пентагона, решил пойти на контакт с КГБ?!.. Начались настойчивые расспросы. И Татьяна, прогуливаясь по осеннему Петрозаводску и толкая перед собой коляску со своей годовалой дочкой, а моей, соответственно, племянницей, рассказывала всё, что знала о битловской истории, временами сбиваясь то на Элвиса, то на Севу Новгородцева, то на Ленинградский рок-клуб.
Кое-что из услышанного тогда не получило впоследствии никакого подтверждения в литературе, к примеру – странная байка о том, как году в 75-м Леннон сбрил свою густую марксистскую бородищу, продал на аукционе и выручку перечислил в советский Фонд мира. Вряд ли музыкант вообще подозревал о существовании организации с подобным названием, а Ирландская Революционная Армия хоть им и спонсировалась, но совсем из других источников. Ну, да какая религия может обойтись без народных апокрифов?!
Магнитофон в Таниной комнате не смолкал круглые сутки. Даже процесс кормления Юли происходил под THE BEATLES, ибо под PINK FLOYD малышка сразу засыпала, а под LED ZEPELLIN начинала беспокоиться, видимо, жалея дяденьку, заживо перепиливаемого бензопилой. И это всё были звуки другого мира, никак не связанного с повседневными буднями, материалом школьной программы, новостями из программы «Время» и вообще всем, что воспитывало меня совковым обывателем.
Это входило в мою жизнь вместе с песнями Высоцкого, романами Стругацких, услышанными по «радиоголосам» стихами запрещённых авангардных поэтов. Входило, чтобы сделать моё существование осмысленным.
Потом были невесть где раздобытые битловские тексты, которые я зачем-то переписывал себе в тетрадку, не зная даже, как это читается и мысленно произнося вместо «yeah, yeah, yeah, yeah» «уех, уех, уех!». Были ночные бдения у радиоприемника, когда даже маленькие кусочки прорвавшегося сквозь всё ещё работавшие на полную громкость глушилки Girl, Let It Be или Hey Jude заставляли радостно сжиматься сердце. Были папки с газетными вырезками и зачитанный до дыр номер «Студенческого меридиана» с последним, предсмертным ленноновским интервью – интервью счастливого человека, вдруг осознавшего, что всемирная слава ничто рядом с тихим семейным счастьем. И даже попытки писать стихи на знаменитые мотивы – иногда всерьёз, пытаясь интуитивно догадаться, о чём может идти речь в оригинале, иногда – в качестве пародии.
Будут бить, будут бить, непременно будут бить!
Кого бы ты ни встретил – будут бить!
Нелегко быть битломаном и гулять по району, где все ровесники слушают Вилли Токарева. И в то же время приятно ощущать, что в этом неуютном мире есть хоть небольшой, но вполне обитаемый островок, где можно найти всё, что угодно, кроме примитивных неандертальцев с большими кулаками. Наверное, я всё-таки был не один такой. Недаром же первой рок-группой, которая вышла из подполья и засветилась на всесоюзных телеэкранах, оказался всё-таки не «Аквариум» и даже не «Машина времени», а бит-квартет «Секрет». Когда эти ребята томно вздыхали по поводу «любви на пятом этаже», превращаясь на глазах в главных подростковых кумиров, в передаче «Шире круг», посвящённой творчеству самодеятельных артистов эстрады, атмосфера в стране начинала едва заметно меняться. На место апатии приходило желание делать что-то хорошее, верить во что-то светлое…
Ровно через месяц ведущий музыкальных программ Русской Службы ВВС Сева Новгородцев начал свою очередную программу с описания выстроившихся в центре Москвы очередей за дисками THE BEATLES, а ещё месяца три спустя в молодёжной юмористической передаче «Веселые ребята» прозвучало She Loves You с ехидной подписью «премьера песни» – кстати, вполне соответствующей действительности. Что ж, мне повезло – я победил, даже не успев толком начать бороться за своё право на рок, а кто-то был вынужден ждать заветного часа двадцать лет!
И ведь что удивительно: многие сочинения диссидентов, напечатанные в самом начале перестройки в толстых литературных журналах, моментально устаревали, снятые с полок киноархивов запрещенные фильмы, о которых ходили легенды, шли в пустых кинотеатрах, вышедшие из подполья художники завязывали с творчеством и уходили в бизнес. Сковырнуть битлов с пьедестала почёта не могли никакие перемены. Мама удивлялась, что я слушаю ту же музыку, что когда-то слушала в студенческие годы она, а я не чувствовал тут никакого налёта «ретро» – при всей примитивности звучания первых электрогитар, при явной архаичности двухканальной стереозаписи, считавшейся в 60-х верхом технического совершенства, при внешней простоте и наивности всего остального.
Даже в периоды, когда мне интереснее всего был рок на русском языке, я продолжал возвращаться к истокам. Читать тома неавторизованных биографий и музыковедческих исследований, хохотать над абсурдистской прозой Леннона, так схожей с нашим родным Даниилом Хармсом, отдавать солидную часть стипендии за пусть и пиратские, но всё же такие долгожданные виниловые издания прижизненных и посмертных альбомов.
Когда мне стал доступен интернет, я, конечно, не упустил возможности ещё раз прогуляться по всей обширной дискографии THE BEATLES, особое внимание уделяя сборникам редкостей, запоротых дублей, мертворожденных набросков, концертных записей и многого другого, за что «нормальному», ненатренированному слушателю лучше не браться. Я же проверял на прочность самый светлый миф из своей юности. Миф о том, что было всё просто и легко: сидела себе тёплая компания обычных парней, вдруг один из них достал гитару, спел что-то про Yesterday, остальные хором воскликнули: «О! Вот это-то как раз нам сейчас и нужно!» И побежали записываться в студию, а на следующее утро новая пластинка уже возглавляла все мировые хит-парады. Теперь мне становилось понятно, ценой какого невероятно тяжёлого труда создаются шедевры. Но именно благодаря этому шедевры и продолжают оставаться таковыми и поныне.
Признаюсь честно: в последние годы к творчеству THE BEATLES я обращаюсь уже не так часто, как прежде. Но я и Пушкина перечитываю далеко не каждый год, что не мешает мне говорить на его языке и считать точкой отсчёта в истории отечественной словесности. Я взял у них столько, сколько смог унести, и бесконечно был им благодарен за все, в том числе и за то, что они помогли мне стать человеком. А также за то, что не оскорбили память о себе триумфальным возвращением, которое для очень многих былых легенд обернулось несмываемым позором. Кому как, а мне лично неинтересны DOORS без Моррисона, QUEEN без Меркурии и SEX PISTOLS без Вишеса и прочие зомби, время от времени нетвёрдой походкой выходящие на мировую сцену. Деньги, за которые всё это восстаёт из могил, может быть, и не пахнут, но от музыки мертвечиной несёт за километр.
Битлы снова смогут собраться вместе только на небесах – откуда, собственно, и были посланы нам очень вовремя для того, чтобы напомнить: All You Need Is Love: «Всё, что тебе нужно – это любовь!»