Из цикла «Они из будущего»
«Несмотря на то что нас с 86-м годом разделяет тридцать с копейками лет, проблемы остались те же. Может быть, какие-то мелкие детали изменились, но суть осталась та же….»
Тридцать лет назад на экраны страны вышел фильм знаменитого латышского режиссёра-документалиста Юриса Подниекса «Легко ли быть молодым?»
Лента сразу же превратилась в один из хитов раннеперестроечного кинопроката, и само название стало поговоркой. Впервые в истории зрителю показали не ту молодёжь, которая прилежно учится, ставит трудовые рекорды и изучает материалы очередного партийного пленума, а ту, что, глядя в глаза, жёстко и прямо спрашивала у взрослых: «Что же вы с нами сделали?! Что вы сделали с собой и своей страной?!». И далеко не каждый мог выдержать этот тяжёлый взгляд.
Перед началом очередной беседы о проблемах современной молодёжи, я дал нашей гостье из будущего Даше Староверовой, своеобразное домашнее задание — посмотреть этот фильм на YouTube и потом поделиться впечатлениями. Её реакция оказалась очень эмоциональной.
– Было довольно-таки интересно узнать о том, чем жила молодёжь 80-х годов, какие у неё были представления не только об окружающем мире, но и о себе, о причинах, по которым они стали именно такими, какие они есть. И звучавшие в фильме мысли были довольно занятными.
– Эти парни и девушки из 1986 года с их проблемами, мыслями, оказались очень похожими на ваших ровесников?
– Думаю, да – потому что, несмотря на то что нас с 86-м годом разделяет тридцать с копейками лет, проблемы остались те же. Может быть, какие-то мелкие детали изменились, но суть осталась та же.
– По-моему, прискорбный факт, ибо это значит, что те проблемы не просто не решены до сих пор, а и сильно запущены! Когда в 86-м мы смотрели кино 56-го года, у нас было стойкое ощущение, что это не о нас, настолько далеко ушёл прогресс, усложнились человеческие взаимоотношения, улучшился быт и т.п. Здесь же всё совсем наоборот…
– Можно сказать, что обёртки изменились, а конфетки одни и те же!
– Примечательно, что фильм-то снят в Прибалтике, которая в Советском Союзе занимала особое положение – её называли нашим маленьким Западом. Политика там была более либеральной, цензура в кино и литературе не отличалась такой свирепостью, как российская, рок-музыку власти никогда не запрещали – даже фестивали грандиозные устраивали, бытовые условия вообще приближались к среднеевропейским, нравы были более европейскими.
– Вот, кстати, на современную Россию очень похоже!
– И один из персонажей фильма – парень, стоящий в карауле у памятника латышским стрелкам, очень чётко сформулировал самую главную проблему поколения: сейчас нет высокой идеи, за которую хотелось бы бороться и умирать. Вот у вас, Даша, есть идея, за которую вы были бы готовы отдать свою жизнь?
– Наверное, прозвучит печально, но я не думаю, что такие идеи есть. То есть, конечно, я не могу сказать, будто нет идей, которые я готова всерьёз поддержать – то есть провести митинг или сделать что-то ещё для того, чтобы наступили изменения в жизни, но чтобы умереть… Нет, не думаю…
– Это хорошо или плохо?
– С одной стороны, может показаться, что это хорошо, потому что обычно наличие таких идей приводит к массовому кровопролитию, насилию, серьезным потрясением не только для общества в целом, но и для каждого отдельно взятого человека. А с другой стороны, получается, что у нас нет ничего по-настоящему значимого, к чему бы ты стремился и за что был бы готов умереть.
– В этом смысле сейчас у нас хуже, чем в средние века, когда стоило пойти на костер хотя бы ради того, чтобы сообщить людям, что не Солнце вращается вокруг Земли, а наоборот.
– Сейчас скорее признают, что Солнце вертится вокруг Земли, чем пойдут за это на костёр! Хотя стоит сказать, что прошедшие 26 марта во многих городах России антикоррупционные митинги, на которые люди выходили, несмотря на запреты, огромное количество полиции и аресты буквально ни за что, доказали, что не все потеряно. У нас остались люди, готовые бороться с проблемами и исправлять то, что их не устраивает.
– Довольно характерный мотив для советского искусства, затронутый и Подниексом тоже – отношение к армейской службе как к некоему рубежу, отделяющему юность от взрослости. В те времена на самом деле многие боялись повестки из военкомата – и потому, что уже кое-что слышали о дедовщине, и потому, что подробности войны в Афганистане скрывать было всё труднее с каждой порцией приходящих оттуда гробов. А среди ваших ровесников больше тех, кто хочет отдать священный долг Родине или стремящихся откосить любой ценой?
– Разных людей хватает. Есть такие, кто уверен, что это проявление патриотизма, способ доказать, что ты верен своей стране, любишь её. Есть такие, кто считает, что армия – это просто неплохая школа жизни, которую стоит пройти хотя бы потому, что есть такое слово – «надо». Ну, и есть те, кто понимают, что вся эта система, связанная с армией, не столь хороша, как хотелось бы, и заставлять людей идти туда не совсем правильно, потому что это ни к чему хорошему не приводит, кроме того что людей вырывают на год из их привычной жизни и заставляют постигать всякие армейские прелести. И заканчивается это не всегда хорошо, ибо каждый год хватает сообщений, как в частях над новобранцами издевались и как люди вешаются, будучи не в силах выдержать всё это, потому, что они не готовы к этому и не могли с этим справиться. Наличие подобных прецедентов — показатель того, что армия в данный момент – не совсем то, чем она должна быть.
– Так вы не из числа тех девушек, которые считают, будто человек, который не служил, не может называться настоящим мужчиной?
– По-моему, это глупость какая-то. Я вообще далека от стереотипных представлений на этот счёт. Если ты определяешь свой гендер как мужской, то ты мужчина. И не надо никаких доказательств, вроде «только настоящий мужик сможет выпить кружку водки и не упасть в обморок»…
– Тем более что от этого поголовье российских мужиков год от года уменьшается. Да и не только от этого… «Легко ли быть молодым?» — едва ли не первый отечественный фильм, коснувшийся такого бедствия, как наркомания. У нас в интернате для слабовидящих нравы были довольно консервативными, мы в середине 80-х о таких делах всё больше из газет узнавали. Бухали – да, в больших количествах. А с наркотой лишь один инцидент был – когда две девчонки после отбоя клей решили понюхать в туалете, и то эффект им сильно не понравился. А через пять лет, когда я там же был на педагогической практике, уже имел место скандал, когда одну шестиклассницу поймали за распространением подозрительных таблеток. Тогда же один знакомый из маленького уральского городка близ казахской границы писал, что у них даже менты ходят с характерными следами на руках… Как в этом плане обстояло дело у вас в школе?
– К сожалению, я со своими одноклассниками не особо-то общалась, а поэтому плохо знала, что с ними творится. Но о том, что наркомания считается распространенной в нашей школе проблемой, никогда не говорилось. Хотя потом, когда я уже оканчивала школу, бывало такое, что мои одноклассники не совсем в адекватном состоянии на уроки приползали – причём именно приползали, а не приходили, и кто-то из моих знакомых что-то употреблял. Когда мне было около тринадцати, мои знакомые, которые были чуть постарше, нюхали резко пахнущую мерзость, которую они носили в пакетиках, а потом ходили буянить на свой подростковый манер. Помню, однажды, нанюхавшись этой самой мерзости и изрядно выпив, один юноша полез на дерево, свалился с него и получил очень неприятные травмы – были руки сломаны, перелом рёбер и селезёнку, по-моему, повредил. Но нюхали они не от отчаяния или житейских невзгод, а потому, что было интересно, хотелось всё попробовать и потому, что тогда это почему-то считалось очень крутым.
– А вас подобные искушения миновали?
– Да, меня как-то никогда не тянуло к таким путям саморазрушения.
– По-моему, корни многих так называемых вредных привычек уходят глубоко в детство. Вот как было с тем же пьянством? У нас в семье к алкоголю были равнодушны, и за пьяными я мог наблюдать только на улице. Входишь в подъезд – а на ступеньках лежит громадная туша, из которой вытекает зловонная лужа. Туше хорошо – она храпит, причмокивает и даже что-то напевает сквозь сон, а ты не знаешь, как бы её обойти, не наступив на что-нибудь мягкое. В результате мне взрослые ещё не успели объяснить, что пить нехорошо, а я уже знал, что на этого вонючего дяденьку похожим быть не хочу.
– У нас, конечно, бывало тоже, что разнообразные туши валялись в подъезде разное количество времени и в разных позах, но от желания напиться или предаваться наркотическому трипу меня уберегло то, что из-за любви к самым разным энциклопедическим изданиям я слишком рано узнала о влиянии алкоголя и наркотиков на тело человека. И поскольку перспектива несколько часов кайфовать ради того, чтобы потом пожертвовать своим здоровьем, меня мало прельщала. Плюс ко всему я уже тогда понимала, что ни алкоголь, ни наркотики решением проблем не являются.
– А замалчивание проблемы тем более не является их решением. Вот у нас телевизионщики щадят зрителей, боясь излишней «чернухи» — и, по-моему, напрасно. Помню, видел ещё в 90-х такой запредельно жёсткий сюжет: туалет какого-то международного аэропорта, около унитаза на четвереньках стоит таджик в тюбетейке и блюёт. Голос за кадром объясняет, что это пойманный оперативниками «гонец» с капсулами кокаина в желудке освобождается от своего груза. В какой-то момент одна из капсул, не найдя выхода, взрывается, и мужик в корчах умирает прямо на глазах зрителей. Неужели, если бы такие реалити показывали почаще, количество желающих попробовать дефицитной блевотины не уменьшилось бы?
– Не думаю, что у нас щадят зрителей. Просто не любят у нас освещать проблемы. Если, конечно, эти проблемы удобные для государства или на этих самых проблемах можно нажиться, то тебе о них расскажут.
– А вот ещё одна сенсационная программа Андрея Малахова о том, как ещё одна забытая звезда спилась и умерла в доме инвалидов… В 86-м же у нас в моде были другие сенсации. Вот ещё одна героиня фильма – девочка, пытавшаяся покончить с собой… Прежде считалось, что в СССР нет детского и подросткового суицида, что у этого отсутствует социальная почва. А сейчас, видимо, эта проблема стоит гораздо острее?
– Сейчас очень трудно судить, насколько именно остро стоит эта проблема на самом деле, потому что о многих случаях умалчивается и в более широкую прессу попадают лишь те, которые по каким-то причинам уже получили огласку. Когда это связано с гибелью известного человека или были другие предпосылки для того, чтобы эта история стала информационной бомбой. Как, например, случай с самоубийством Рины Паленковой, о котором много говорили в Интернете. И хотя в печатную прессу он не попал, но всё равно широко обсуждался.
– Наверное, каждого из нас когда-то посещала мысль о том, что жить больше не хочется…
– Но есть разница: одно дело когда тебя эта мысль просто посещает, и совсем другое когда ты это осознаешь, и начинаешь составлять для себя план, как именно твоя жизнь прервётся.
– Среди ваших знакомых были те, кто добровольно свел счёты с жизнью?
– Которые именно свели – нет, но желающие были, некоторые даже пытались. Это были единичные случаи, но если выйти за пределы круга моих друзей и знакомых, то таких случаев очень и очень много. И это происходит не только с теми, кому, как героине фильма, лет по шестнадцать, но и с теми, кто намного старше.
– По-моему, с психологической помощью у нас в стране просто беда. Люди в большинстве своём не привыкли ещё идти со своими проблемами к специалистам…
– У нас зачастую обращение к психологам, психиатрам, психотерапевтам считается чем-то постыдным. Ну, и плюс ко всему, в психоневрогологические диспансеры за бесплатной помощью обращаться опасаются из-за постановки на учет, а цены на услуги частных специалистов немаленькие. Особенно если ты живешь в большом городе, то стоимость этих услуг просто колоссальная.
– Причём ещё не знаешь, на какого специалиста нарвёшься! Пара-тройка моих знакомых гордо хвасталась, что учатся на психологов, а я слушал и думал: «Куда ж вы лезете! Вы же в людях ни черта не понимаете!..»
– Иногда такой специалист не столько прислушивается к пациенту и тому, что его волнует, не пытается поставить себя на его место и понять, что в его голове происходит, сколько пытается следовать каким-то своим идеям. Например, мне пришлось читать историю одной девушки, которая как раз обращалась к психологу с проблемой, связанной с желанием покончить жизнь самоубийством, на что получила ответ: «Так вы же девушка, у вас всё это нормально!» То есть он подгонял под пол и гендер проблему, которая вообще не имеет отношения к полу и гендеру. А это вообще непрофессионально.
– У вас в школе был психолог?
– Вроде бы был. Не могу сказать, чтобы психолог действительно пытался что-то понять в душе учеников. По-моему, было пару раз анкетирование, но на темы вроде «Нравится ли вам школа?»
– Иначе говоря, он работал с бумажками, а не с людьми?
– Получается, да. И если тебе не хочется, чтобы кто-то разбирался в том, что творится в твоей голове, пройти такой тест, не завалив и не выдав себя, – раз плюнуть, и он ничего не покажет.
– А открыть душу кому-нибудь в этом возрасте иногда ох как хочется… И вы наверняка по себе знаете, как это больно, когда старшие не понимают или не хотят правильно понять вас?
– Да, и особенно болезненно, если ты сталкиваешься со стеной непонимания не с твоей классной руководительницей или ещё кем-то, кто уйдёт из твоей жизни и ты забудешь про него, как про страшный сон, а с твоими родителями, бабушкой-дедушкой или вообще родственниками. Мне что с мамой, что с бабушкой в этом плане очень повезло. Они у меня мыслили скорее прогрессивно, чем консервативно и ко многим вещам относились более спокойно, с пониманием. Бабушка, в отличие от мамы, соглашалась далеко не со всеми моими идеями и убеждениями. Но всё равно по сравнению со многими моими знакомыми и с тем, как у них складывались отношения с родителями, у нас с бабушкой отношения отличались в лучшую сторону.
– И у вас не было с ними никаких разногласий во вкусах? Вас никогда не упрекали, что слушаете не ту музыку, что кумиры у вас сумасшедшие?
– Нет, такого не было. Моя мама в принципе разделяет во многом мои музыкальные вкусы, а бабушка могла иногда спокойно слушать музыку в стиле пост-хардкор, и ей нравилось! У нас с ней такая забава была: я находила какое-то количество песен, давала ей прослушать, и она что-то одобряла, что-то нет, но даже это было исключительно на уровне личных впечатлений. Вообще, мы с ней хорошо понимали друг друга. В основном она меня и воспитывала, поскольку мама постоянно была на работе, и мы были с ней целыми днями, за исключением того времени, когда я находилась в садике или в школе. Она могла мне и с домашним заданием помочь, и обсудить прочитанную книгу. Когда я стала интересоваться криминалистикой и криминологией, я рассказывала ей истории всяких преступлений, о которых читала в доступных полицейских отчётах, и ей было интересно.
– С учителями было, наверное, куда сложнее?
– С учителями было хуже. И дело тут не только в непонимании между поколениями, но и в том, что далеко не все учителя – хорошие учителя. Зачастую ведь бывает так, что они поощряют своих любимчиков, выделяют их по своим личным соображениям, поощряя тех, чьи родители больше других денег в родительский комитет вбухали или подарки подороже подарили. У нас в семье не было принято подлизываться, подмазываться, потому что в этом нет смысла. Это же преподаватель, его задача давать нам материал, учить нас, а задача родителей следить, чтобы учителю ничто не мешало, а не пытаться убеждать его с помощью подарков, что их ребёнок – лучше всех.
– В мои времена ещё была возможна история, когда один одноклассник пришёл в школу с булавкой в ухе, и потом на собрании классная руководительница на него кричала, что советский школьник не должен подражать английским панкам. А у вас такое бывало?
– Нет, хотя школьная форма у нас тоже некоторое время была. Некоторое время все пытались выполнять то, к чему нас обязали, а потом наплевали на всё и ходили кто в чем. И за это никому ничего не было: учителя могли что-то сказать насчёт неподобающего вида, но к директору не вызывали и другим видам наказания не подвергали.
– Одной из самых популярных тем телесюжетов 1986 года была проблема молодёжного досуга. Корреспонденты вылавливали подростков, тусующихся в подъездах и подворотнях, спрашивали, почему они сидят здесь, а те угрюмо отвечали: «Так ведь некуда пойти, нечем заняться! Спортивных секций нет, кружков по интересам нет…». А у меня лично тогда была другая проблема – где бы найти свободное время, чтобы хотя бы любимую книжку почитать! В ваши времена было так же?
– Проблема досуга актуальна до сих пор, только сейчас нет необходимости тусоваться в подъездах…
– Тем более что все подъезды закрыты…
– Да, и потому, что есть Интернет и можно проводить свободное время там. Конечно, сейчас появились всякие кружки и секции для разных групп населения. Другое дело, что в большинстве своём они платные, и не всегда есть финансовая возможность их посещать. У меня проблемы, куда деть свободное время, тоже были. Лет до двенадцати-тринадцати, наверное, свой досуг я проводила на улице. Мы собирались всем двором, гуляли, в игры играли. Когда стали постарше, волновавшие нас темы обсуждали, вроде кто кому нравится и прочее в таком духе. Ну, а потом, когда прогулки с друзьями закончились, бывало, что нечем заняться, и спасал только Интернет.
– Как вам кажется, в плане человеческого общения компьютер людей скорее объединяет или разобщает?
– Я думаю, Интернет всё-таки объединяет людей. Он всё ещё пространство свободы, несмотря на то что его у нас пытаются контролировать и закрывают различные сайты. Всё равно люди в Интернете ещё имеют возможность быть теми, кем они хотят быть, ну, или – как это ни парадоксально прозвучит, именно в Интернете становятся самими собой.
– Но под псевдонимом!
– Псевдоним как раз иногда помогает раскрепоститься. И позволить себе в те часы, что ты проводишь наедине с экраном и клавиатурой, наслаждаться общением с людьми, которые тебе действительно нравятся, с которыми тебе интересно, которые разделяют твои взгляды. В повседневной жизни, к сожалению, не всегда так получается. Когда ты общаешься с людьми вживую, зачастую тебе приходится подстраиваться под определенные стандарты, чтоб не попасть под горячую руку тех, кто мыслит стереотипами.
– Но есть и обратная сторона этой же проблемы. В мире всё больше людей, которые с клавиатурой чувствуют себя комфортно, а вживую общаться абсолютно не умеют, хуже того – даже не желают встраиваться в социум…
– У всего есть обратная сторона, в том числе и у отсутствия доступа к Интернету. Часто люди, у которых нет возможности выйти в свет, пообщаться с кем-то, чувствуют себя очень одиноко. И у них тоже может пропадать навык общения, только это может быть в ещё более запущенной форме. Потому что вообще ни с кем не общаешься. Есть ещё и те, у кого живое общение в принципе вызывает проблемы, например, люди с социофобией. А в Интернете есть форумы, где люди со схожим недугом могут поделиться опытом, пообщаться хоть сколько-нибудь – и это действительно помогает.
– Люди доинтернетовской эпохи, наверное, в ваших глазах выглядят обделёнными чем-то важным?
– Я думаю, они более одиноки. Потому, что у них не было такой возможности – откровенно поговорить с тем, кто их понимает. Например, недавно я смотрела видео с конференции, которая проходила в США и называется «TED» (Technology Entertainment Design – Технологии, Развлечения, Дизайн), на которую съезжаются спикеры со всего мира и говорят о разнообразных проблемах. Это могут быть проблемы, связанные с медициной, образованием, интересными методиками, которыми они хотят поделиться с другими людьми.
Там была девушка, рассказывавшая о синдроме хронической усталости. Это достаточно тяжелое заболевание, у которого вообще нет никаких показателей. У человека могут брать любые анализы, и при том он будет абсолютно здоров, но чувствовать себя он будет, мягко говоря, отвратительно. Это заболевание, основной симптом которого заключается в том, что абсолютно все действия, неважно, физические или умственные, имеют тяжелые последствия. Например, если здоровый человек выйдет на пробежку, у него пару дней поболят мышцы и все пройдет. Если человек с синдромом хронической усталости решит немного пройтись, то он может быть прикован к кровати неделю без всякой возможности пошевелиться. В самых тяжёлых случаях синдрома хронической усталости человек просто не может выйти из комнаты, потому что каждый звук причиняет адскую боль, яркий свет не вызывает ничего, кроме рези в глазах…. Иногда человек даже не может выносить прикосновения своих близких, потому что это тоже причиняет боль.
Раньше люди, оказавшиеся в подобной ситуации, просто жили в четырёх стенах и умирали оттого, что оставались наедине с собой, в этакой одиночной камере, и больше они в этот мир не могут никого взять с собой – ведь это может их убить. Когда появился Интернет, появилась возможность понять, что ты не одинок, что в мире есть миллионы таких, как ты. И пусть это тебя не вылечит, но позволит почувствовать себя лучше.
– И всё-таки легко ли быть молодым?
– Это сложно. Ты ведь сталкиваешься с огромной кучей разных проблем, с которыми не сталкивался в детстве, но от тебя и требуют больше. Причём это делают не только родители, но, кажется, и весь мир. И есть огромное количество вещей, которые ты должен пережить, осмыслить и научиться с ними жить в дальнейшем.
– У группы The Beatles была песня «Когда мне будет 64». Вы когда-нибудь пробовали представить себя в 64 года, в 90 или хотя бы в 40 лет?
– Честно говоря, нет. Я точно знаю, что, сколько лет мне бы ни было, я не изменю своим убеждениям. Я могу помечтать о том, что когда-нибудь стану хорошим журналистом, который отлично выполняет свою работу или получу Оскара за лучшую режиссуру фильма, но представить что-то конкретное относительно какого-то периода своей жизни я не могу. Я не знаю, что со мной будет в девяносто и будут ли у меня эти девяносто. Я пока не могу представить себя даже в тридцать…
– Когда-то одна очень глупая девушка громко жаловалась при мне на полном серьёзе: «Мне уже двадцать пять, я совсем старая и никому не нужна!..» А по-вашему молодость – это до какого возраста?
– Пока ты чувствуешь себя молодым!
– А вы чувствуете себя счастливым человеком? Считаете ли, что вам повезло жить в это время, в этой стране, на этой планете?
– Я не могу сказать, что мне повезло, что я живу в этой стране потому, что отношения с моей страной у меня натянутые. Но я думаю, что, несмотря на это, мне всё равно повезло. Потому, что, как бы там ни было, мне повезло с мамой и бабушкой, которые воспитали меня правильным образом, которые научили меня многим вещам, до сих пор помогающим мне. Мне повезло с собственным характером, с тягой к знаниям, заставляющей постоянно узнавать что-то новое, видеть мир шире. Мне повезло хотя бы с тем, что у меня нет по-настоящему тяжёлых болезней, а всё, что есть сейчас, можно исправить – если не сразу, так со временем. И таких пунктов очень много. Да, есть и то, что огорчает, но всё рано думаю, что я относительный везунчик.
