Беседа Олега Гальченко с Дашей Староверовой в проекте «Они из будущего»
«Юное поколение более целеустремленное, более образованное и легче обучаемое, чем мы. Возможно, светлое будущее мы достигнем не скоро, а лет через двадцать-тридцать, но мы его достигнем».
Ничто не вечно под луной, и цикл бесед с нашей «гостьей из будущего» Дашей Староверовой тоже придется сегодня завершить. Не то чтобы нам больше нечего сказать друг другу или читателям — как раз наоборот. Необсужденных нами тем осталось ещё большое количество, и мы их планируем затронуть в будущих совместных и сольных проектах. Просто сюжет данного проекта требует финального многоточия.
Пять лет назад мы задумали наш диалог с одной целью: показать таким, как есть, то «племя младое незнакомое», что придет нам на смену. Чтобы не боялись их, не приписывали им заранее все грехи и пороки, куда более свойственные нам, чтобы наконец услышали из первых уст, как они видят мир, куда идут и чего хотят. Сейчас представители этого поколения уже подошли к 25-летнему рубежу, окунулись в настоящую взрослую жизнь и их можно уже судить по делам их. Они больше не из будущего!
Честно говоря, я мечтал на Дашином примере показать историю успеха. Однако именно в эти годы жизнь решила проверить мою собеседницу на прочность и нанесла столько ударов, после которых не всякий устоит на ногах. Многое пока не сбылось, многие мечты оказались неосуществимыми. И всё же Даша научилась даже из своих неудач, тревог, сомнений делать творчество – честное, позитивное по сути. Попробуем узнать, как ей это удаётся.
– Даша, мы уже пять лет вот так душевно беседуем на страницах интернет-журнала «Лицей». Скажите, вы, нынешняя и тогдашняя, очень разные люди?
– Это сложный вопрос, поскольку, с одной стороны, вроде бы ничего коренным образом не поменялось, а с другой стороны, я понимаю, что тот опыт, который я приобрела, те люди, с которыми я общалась, те фильмы, что я смотрела, те книги, что я прочитала, да и те увлечения, что у меня появились, — всё это определенным образом на меня повлияло и изменило. Пусть я и не стала кардинально другим человеком, но что-то во мне изменилось. И, думаю, мне нравятся эти перемены. Я стала чуть увереннее в себе и в том, что я делаю, я снова начала строить планы на дальнейшую жизнь. Казалось бы, это такие мелочи, но для меня они очень значимы.
– Если высказать моё субъективное впечатление, то оно получится довольно парадоксальным. С одной стороны, вы стали более осторожны в высказываниях, с другой — ваши стихи и публицистические тексты сделались более откровенными. С чем это связано?
– Мне эта двоякость видится тоже. Я стараюсь высказываться так, чтобы никого не задеть, никого не обидеть, но при этом остаться честной, насколько это вообще возможно. В то же время в тех текстах, которые я пишу сольно, я стараюсь быть максимально откровенной по отношению к своему опыту.
– И, возможно, пришло осознание ценности собственного опыта?
– На самом деле я ещё продолжаю иногда сомневаться в ценности моего опыта. Хотя я понимаю, что мой опыт по-своему уникален, поскольку не каждый человек сталкивался с тем, с чем сталкивалась я. Да и те, кто сталкивался, пережили явно не точь-в-точь то же самое, что и я. К тому же даже общность не делает чей-то опыт менее значимым, поскольку чем больше мы о чем-то говорим, тем больше вероятность, что или нас услышат и поймут, или мы дадим кому-нибудь знать, что он не одинок.
– Чему в целом вы успели научиться за это время?
– Этот период меня научил прежде всего тому, что мне надо больше прислушиваться к себе самой. Это искусство, которое мне ещё предстоит постигнуть, и я не могу сказать, что овладела им в полной степени, или владела когда-либо. Вот самое главное, что мне подсказали эти трудные годы.
– Что бы вы назвали самым главным разочарованием, случившимся в эти годы?
– Не помню, чтобы у меня были какие-то сильные разочарования. Ну, разве что только если брать какие-то внешние факторы, внешние события – например, всё то, что происходит в нашей стране, всё, что происходит в мире в целом, скорее разочаровывает и даже угнетает.
– Для того, чтобы в этом всём разочароваться, надо сперва сильно очароваться, для чего поводов при вашей жизни уж точно не было. А какова ваша самая большая ошибка?
– Наверное, у меня было несколько больших ошибок, и все они связаны с самооценкой. Я думала, что с чем-то не справлюсь, что я не настолько хороша для чего-то. Я недостаточно верно оценивала свои возможности и мало верила в себя.
– А что считаете своим главным достижением?
– Мне сложно найти какое-то самое важное достижение. Есть куча мелких дел, которыми я могла бы гордиться. Скажем, то, что в период учёбы в университете на конференции по английскому языку я заняла второе место. Причем я взяла тему, которая для многих была новой, никто об этом не говорил, и все были удивлены, что я эту тему взяла – а я говорила о селфхарме, то есть самоповреждении, среди школьников. Я поучаствовала в организации первого карельского фестиваля, посвященного ментальному здоровью, который проходил в апреле этого года. В сентябре была волонтером на фестивале, посвященном равенству, и даже участвовала в выставке, посвящённой проблемам женщин, феминизма и т.п. со своими работами, со своими стихами – и это тоже какое-никакое достижение, потому что прежде я ни в каких выставках не участвовала. Меня спросили, есть ли у меня какие-то работы, и я загорелась этим и создала что-то! А еще я сейчас вошла в команду первого российского издания о ментальном здоровье “Крыша”. Я еще в процессе работы над своим первым материалом, но это уже какой-никакой, а шаг.
– Среди ваших самых запоминающихся прорывов был и один случай – в 2017 году, когда после серии акций протеста, ваша фотография с плакатом в руках даже попала на обложку одной из местных газет…
– Сейчас я бы уже не стала участвовать в протестных акциях, поскольку это уже более незаконно, чем было тогда. Тогда же это была чуть ли не единственная возможность высказать своё недовольство, своё желание, чтобы что-нибудь изменилось. На акции я присутствовала не только как участница – мне это было интересно и с точки зрения журналистики. Как будущей журналистке мне хотелось прикоснуться к тому, от чего чувствуется какое-то веяние перемен, в которые тогда ещё верилось. Самая первая акция вообще была нигде не согласована и изначально должна была проходить на площади Кирова, которая тогда была гайд-парком и там можно было свободно проводить подобные мероприятия. Я помню, как туда постепенно стекались люди, знакомились, заводили разговоры. Люди, связанные желанием перемен, пытались найти общий язык друг с другом. Мы стояли в толпе, слушая, что говорят с импровизированной трибуны. Чувствовалась атмосфера единения и надежды на лучшее.
Следующие акции были согласованными, но они уже проходили в новом гайд-парке на набережной. Там размах был уже не такой широкий, всё под присмотром полиции, на ограниченной территории. И уже царило если не отчаяние, то угнетённое настроение. Выходило, что те, кто мыслит иначе, могут высказываться только внутри мини-загончика, в который их отправляют, а в остальном мире для них уже нет места. Правоохранители вели себя, правда, корректно. На первой акции были задержания, и достаточно грубые, но не настолько жесткие, как в других городах России. А на последующих всё было тихо, мирно и трудно было бы выкинуть что-нибудь такое, за что бы тебя задержали.
– Мне показалось, будто вы в последнее время немного охладели к зоозащитной тематике. Или я ошибаюсь?
– Я не то чтобы охладела… Просто у меня сейчас нет сил и ресурсов для того, чтобы организовывать что-то типа антиживодерских пикетов. Да сейчас с пикетами особенно и не развернешься. Но я продолжаю следить за новостями из мира зоозащиты, интересуюсь тем, как живут там наши приюты и тому подобным. И когда у нас проходила выставка-раздача кошек в Agriculture club, я принесла посылку с кормами для приюта и за это мне дали милую открыточку.
– Как, кстати, поживают ваши кошки, о которых вы так увлеченно говорили в беседе, посвященной животным? Всё-таки пять лет кошачьей жизни – это почти полтинник по человеческим меркам!
– Поживают неплохо. Ни на что не жалуются, всё так же будят меня по утрам, бегают за мамой и всячески не дают нам скучать.
– Видимо, с хозяевами им действительно повезло!
Ваши литературные, музыкальные, кинематографические вкусы за это время сильно изменились? Сделали ли вы какие-то открытия в этих областях? Я вот, например, постоянно находясь в поиске новых впечатлений, открываю для себя нечто неизвестное, а попутно пересматриваю отношение к давно известному – разочаровываюсь в тех, кто не оправдал больших ожиданий, проникаясь большим уважением к несправедливо забытым кумирам прошлых лет…
– Во вкусах почти ничего не изменилось. В плане музыки, конечно, были исполнители, которых я открыла для себя и которые мне нравятся, которых я могла с удовольствием слушать – скажем, музыкант и мультиинструменталист Sleeping At Last, у которого очень приятная атмосферная музыка. Из фильмов, которые я особенно рада была посмотреть, самым долгожданным оказался четвёртый фильм про мстителей – «Мстители. Финал.», оставивший, впрочем, неоднозначное впечатление. Там были моменты, которые меня особенно зацепили и по-фанатски порадовали, а были и такие, за которые хотелось ругать всех – режиссёров, сценаристов, повернувших всё действие совсем не туда, без оглядки на содержание предыдущих фильмов. Так сейчас стараюсь наверстывать и смотреть фильмы, которые в каком-то смысле считаются классикой, но которые прошли мимо меня стороной, например “Достучаться до небес” и “1+1”. Еще посмотрела современную экранизацию “Маленьких женщин”, очень вдохновляющий и уютный фильм.
Если говорить об увиденном недавно, то мне на фестивале в Петрозаводске довелось посмотреть короткометражку «Фанаты», основанную на реальной истории двух фанатов-скинхедов ЦСКА и «Спартака», которые убивали геев, но сами состояли в отношениях друг с другом. Последняя же книга, прочитанная мной, это «Ветер ярости» Оксаны Васякиной – московской поэтессы, пишущей верлибры. У неё очень откровенные, правдивые, сильные тексты, после которых меня саму тянет на написание верлибров. Я приобрела и другую книгу Оксаны – «Рана», но пока еще не успела ее прочитать.
– По-моему, верлибр – такая форма, которая сама по себе располагает к откровенности…
– Мне кажется, верлибры писать куда труднее, чем рифмованные стихи, хотя раньше думала, будто всё наоборот: где меньше ограничений, связанных с правилами стихосложения, тем легче.
– Этот парадокс сродни тому, что происходит с прозой. Мы вроде бы все разговариваем прозой, а для того, чтобы написать хороший маленький рассказ, надо быть Чеховым. Даже не всякий хороший рассказчик интересных историй с этой задачей справится…
Самое главное событие мирового масштаба, случившееся в этот период – эпидемия коронавируса. Как вы пережили столь непростые последние два года?
– Я немножко такой сыч, который постоянно сидит дома, поэтому для меня кардинально ничего не изменилось. Для меня тяжёлыми последние два года не были, хотя скучно было без тех мероприятий, которые я привыкла посещать, без более активной деятельности. Мне не пришлось долго себя приучать к ношению маски и перчаток, потому что было понимание, что это нужно, это важно, и если надо – значит надо. Вид других людей, игнорирующих новые правила и не понимающих, что это необходимо для их же блага, сейчас уже не вызывает у меня никаких эмоций. Но поначалу вызывал раздражение. Если им наплевать на окружающих, то почему бы не подумать хотя бы о себе?
– А как перенесли вакцинацию? Мне в феврале после «второй серии» пришлось дня три отлёживаться с температурой, и в августе, после ревакцинации, примерно столько же, хотя тогда кололся уже «лайтом»…
– Я нормально всё перенесла – почти ничего не почувствовала. Пару часов температура продержалась после второй прививки – и всё.
– Возможно, ваш иммунитет так замечательно устроен. Среди моих знакомых не так много тех, кто перенёс это легко. Впрочем, тех, кому прививки были бы противопоказаны вообще, я не знаю тоже. Антипрививочники встречаются, но их становится всё меньше – к счастью, оттого, что меняется их мировоззрение, а не из-за чего-то ещё…
А произошли ли какие-то изменения в круге вашего общения?
– Он изменился, нельзя сказать, что так радикально. Есть люди, с которыми я как общалась раньше, так и продолжаю общаться сейчас, но были и те, кто ушёл из моей жизни, чему я только рада. С некоторыми людьми нам просто не по пути – мы с ними слишком разные, чтобы идти вместе. Бывает, что разность только сближает людей, а у нас вот получилось иначе. Но были и новые знакомства с людьми, которые близки к моим взглядам, к моим интересам, и это здорово – оказаться среди единомышленников, среди тех, кто тебя понимает. Плюс были люди, которые вернулись в мою жизнь после пусть и непродолжительного, но отсутствия в ней. И это тоже было здорово.
– Кстати, известно, какой раскол в общество внёс год 2014-й, рассорив по политическим причинам бывших друзей, коллег, родственников. Вас эта напасть тоже коснулась?
– В какой-то степени да. С двумя бывшими хорошими друзьями мы перестали общаться частично из-за расхождения в политических взглядах. Для них текущее положение дел в стране казалось замечательным, а вот для меня нет.
– А мой круг общения остался почти неизменным, и вовсе не потому, что я такой толерантный к чуждым мне взглядам. Я просто не считаю себя обязанным с кем-то спорить и переубеждать, кого-то спасать от опасных заблуждений. Дело художника – не спасать утопающих, а описывать, как они тонут, для того чтобы другие вели себя осторожнее и умнее…
Как в целом вы оцениваете путь, пройденный вашим поколением за прошедшую пятилетку?
– И я, и мои ровесники нашли, чему порадоваться и в чем разочароваться. Если судить по общим настроениям, то очень многим хочется нового, перемен, хотя, наверное, где-то есть и те, кого всё устраивает.
– Настроения, связанные с тем, что «надо поскорее валить из этой страны», усилились?
– Я сама лично не знакома с теми, кто уехал, но вообще не без этого.
– Хорошо, что пока ещё кое-кто остался здесь. Можно сколько угодно мечтать о переменах, но кто-то же эти перемены должен делать! А кто, если не молодые? Да вам уже в затылок дышит следующее юное поколение. Чувствуете ли вы, что оно в чём-то не похоже на ваших ровесников?
– Думаю, да. Мне кажется, они более целеустремленные, более образованные и легче обучаемые, чем мы. Мы, конечно, тоже вполне способны воспринять блага новой цивилизации, но юное поколение это делает гораздо быстрее, оно куда глубже во всё это погружено.
– И ещё не успело столько же раз обломаться, как вы… Помнится, пять лет назад, беседуя о журналистской профессии, вы высказывали сожаление по поводу ситуации со свободой слова в нашей стране, которой всё меньше и меньше. Как вам всё, что происходит в этой сфере сейчас?
– Мне кажется, что свободу слова у нас убивают, что её уже практически не осталось. Да, можно высказывать своё мнение и спорить в соцсетях, но и это приходится делать со всё большей осторожностью, потому что всегда ждешь, что за твою точку зрения тебе обязательно прилетит, тебе обязательно кто-то настучит по голове. То же происходит и с прессой. Многие издания признаны иноагентами, многие позакрывали и возникает гнетущее впечатление, что журналистика как профессия постепенно умирает.
– Двадцать лет назад я завидовал тем, кто учился в ПетрГУ журналистике и постигал азы мастерства не так, как я – методом тыка, через ошибки и осечки. Сейчас же мне их жалко – будущих выпускников факультета ненужных вещей…
Перейдем теперь к самому, быть может, болезненному для вас вопросу. За эти пять лет многие из ваших ровесников успели отучиться, начали работать, делать карьеру, зарабатывать большие деньги, кто-то и в личной жизни преуспел, а вы остались на тех же стартовых позициях, все той же вчерашней школьницей, у которой всё впереди. Не обидно ли думать об этом?
– Я не чувствую себя несчастной от того, что жизнь у меня идет не так, как у кого-то другого, потому что не думаю, что высшее образование или успех в личной жизни сделали бы меня счастливой. Я, если честно, правда не вижу здесь трагедии, проблемы в том, что мы двигаемся с разными скоростями, по разным траекториям. Ведь не факт, что те, кто добились в этой жизни большего, справились бы с теми трудностями, с которыми столкнулась я. Вполне возможно, что они оказались бы в более плачевной ситуации. Да и в целом я не вижу особого смысла сравнивать, потому что я вполне себе довольна тем, что есть здесь и сейчас, не забывая при этом стремиться к большему, искать себя и находить новые пути для самореализации.
– Если можно было бы связаться по скайпу прямо сейчас с Дашей Староверовой образца 2017 года, что бы вы ей сказали?
– Я бы ей сказала: «Да, довольно часто тебе будет тяжело и больно, но ты справишься!»
– И не стали бы предупреждать её: мол, этого не делай – зря время потеряешь. Туда не ходи – там опасно?
– Нет, не стала бы. Это наш с той Дашей путь, который сделал нас такими, какие мы есть. Если нам предстоит его пройти, то мы его пройдем.
– Вы считаете, что будущее есть?
– Конечно!
– Светлое?
– Я очень на это надеюсь. Возможно, что мы его достигнем не скоро, а лет через двадцать-тридцать, но мы его достигнем.
