{hsimage|Афиша концерта ||||} Слушатели, которым не хватило места — а это были в основном педагоги этой школы, — сидели на приносных стульях в проходах, на ступеньках и вдоль стен. В чем же причина столь небывалого в наше время аншлага на концерте классической музыки? Причина в том, что выступавшие в зале ДХМШ в этот архиморозный вечер пианисты Сергей и Николай Саратовские когда-то сами окончили эту школу, ныне они лауреаты различных международных конкурсов, и школа ими по праву гордится. И вот,их-то и пришли послушать все эти люди. Среди публики были, кстати, не только музыканты всех возрастов и званий, но и актеры местного драматического театра.
Если бы я был учащимся профтехучилища, я бы сказал об этом концерте:
– А чего, прикольно пацаны играют… Я тоже так могу!
Если бы я был студентом музыкального училища или гуманитарием, не чуждым музыке, то я бы сказал примерно следующее:
– Ух, здорово! Особенно второе отделение – это так вообще, у меня нет слов… А я вот так играть не умею… Эх, эх…
Если бы я был знаменитым русским музыкальным критиком XIX века Серовым, Стасовым или Кюи, я написал бы огромную подробную рецензию страниц на двадцать печатного текста. Но поскольку я ни то, ни другое, ни третье, то напишу как умею.
Скажу прямо – я не люблю фортепиано, по крайней мере в его «голом» виде, без какой-либо поддержки. Хотя точно так же не люблю я и «голого» хора. Фортепиано же кажется мне слишком громким, слишком резким и слишком бедным тембрами инструментом. Я люблю скрипку, орган и клавикорд, но это уже мое личное дело. На концерт этот, однако, мне очень хотелось попасть, потому что мой консерваторский педагог по фортепиано Светлана Ивановна Художникова довольно часто поминала на наших занятиях младшего из братьев, Николая. Он был в возрасте лет двенадцати ее учеником. Светлана Ивановна неоднократно хвалила его как очень одаренного пианиста, и, само собой разумеется, эти похвалы возбудили во мне интерес при первой представившейся возможности прийти и послушать его игру.
Как я выяснил перед концертом, у Коли Саратовского есть еще и старший брат, тоже пианист, Сергей. Но о нем мне ничего не было известно, поскольку Светлана Ивановна его не учила и не говорила ничего о нем. Что она его не учила – это видно из того, что Сергей высоко вскидывает руки при игре и меняет положение корпуса в зависимости от места в тексте. Николай же сидит как влитой (так по описаниям сидели за инструментом Гендель и Бах), руки его при этом со стороны кажутся вообще неподвижны; и только по издаваемым звукам понимаешь, что он с легкостью справляется с местами чрезвычайной трудности. Это происходит из-за того, что таковы приемы клавесинного исполнительства, а Светлана Ивановна прежде всего клавесинистка и специалист по барочной музыке.
Но теперь к тому, что представлял собою собственно сам концерт. Он состоял из двух отделений, по отделению «на брата»; первое исполнял старший брат Сергей, второе младший, Николай. Произведения, составившие программу, условно можно было разделить на следующие блоки: барокко (четыре сонаты Скарлатти и «Вариации на тему Корелли» оp. 42 Рахманинова), блок из произведений Шумана (фантазия оp 17 и токката оp. 7), «испанский блок» («Воспоминание» из «Иберии» Альбениса и Бизе-Горовиц Транскрипция фрагмента из «Кармен»), а также «современный блок» (Прокофьев «Сарказмы»).
Сверх того каждый из братьев сыграл в конце своего отделения по дополнительной пьесе вне программы в качестве своеобразного бонуса: Сергей исполнил Бассо-остинато Р. Щедрина, а Николай – Большой вальс Es-dur Ф. Шопена. В самом конце оба брата на двух роялях (первую партию играл старший) исполнили Фантазию А. Цфасмана на тему песни Гершвина «Любимый мой», к вящему удовольствию аудитории.
В целом они играли очень хорошо, так что мне об их игре и сказать-то нечего. Поэтому остановлюсь на том, что меня более всего зацепило в концерте.
В первом отделении прозвучали четыре сонаты Доменико Скарлатти и Фантазия Шумана. Сонаты Скарлатти – E-dur K. 380, E-dur K. 20, G-dur K. 146 и d-moll K. 141 – лишь малая часть из его обширного клавирного наследия. Созданные с педагогической целью как клавесинные упражнения (вроде позднейших сборников «Школы беглости» Черни или «Пианиста-виртуоза» Ганона), сонаты Скарлатти разительным образом от них отличаются в сторону большего художественного наполнения – за счет применения различных жанровых и образных сфер, эмоциональных и регистровых контрастов, а также индивидуального решения каждой сонаты. Все это можно сказать и об исполненных сонатах, из которых мне более всего запомнилась первая. Сонаты эти достаточно прозрачны и довольно просто выглядят в нотах, но тем большего мастерства и тонкости требует их исполнение от пианиста. Сергей Саратовский вполне справляется с этими требованиями. Единственное, чего бы ему можно было пожелать при игре клавесинной музыки – не вскидывать высоко руки, а даже при перебросках из одного регистра в другой держать их пониже и очень собранно, как того требует клавесинная техника. Конечно, рояль не клавесин, но звучание будет ближе к должному.
В произведениях Шумана, выше всяких похвал сыгранных обоими братьями, меня поразило, насколько богато тембрами звучит шумановское романтическое фортепиано, тогда как оркестр его симфоний абсолютно пресен, донельзя выровнен дублировками, темброво бескрасочен и плосок. Благодаря Шуману в исполнении Саратовских я немного начал любить фортепиано, и его звук более не кажется мне таким уж однообразным – все зависит от мастерства создателя музыки и ее исполнителя.
Также нельзя не сказать теплых слов и об исполнении Н. Саратовским рахманиновских «Вариаций на тему Корелли» оп. 42. Слушая их, я не смог сдержать слез. Это один из последних опусов Рахманинова, созданный им на чужбине, в Клерфонтене под Парижем в 1931 году. Далее в его творческой биографии последовали такие мрачные сочинения как «Рапсодия на тему Паганини» и «Симфонические танцы». Тема, лежащая в основе этого монументального фортепианного цикла из двадцати вариаций и коды, взята из одной из сонат Корелли, которым она в свою очередь тоже была позаимствована из испанской народной музыки. Это тема танца Фолия, сурово-сдержанного и мужественного, немного напоминающего ритмом сарабанду и чакону. Кроме Корелли до Рахманинова к этой теме обращались многие композиторы, например, Ф. Куперен, И.С. Бах в «Крестьянской кантате», Ф. Лист в «Испанской рапсодии» и многие другие. Обращение же Рахманинова к теме старинного танца можно воспринимать как дань распространенному в межвоенный период неоклассицизму. Но, кроме того, самый характер квадратной темы чрезвычайно замкнут и скован; вариации словно пытаются разбить эти рамки и вырваться на свободу – но неумолимо квадратная тема все равно сохраняет свои права. Как влияние заграничного, можно отметить, что в некоторых вариациях слышен джаз, что потом проявится и в следующем сочинении, «Рапсодии на тему Паганини». Надо ли говорить, что исполнение этого произведения Николаем Саратовским было настолько безупречным, чтобы все это стало мгновенно ясно и дало повод к вышеизложенному размышлению.
После концерта Светлана Ивановна подвела меня к пианистам, чтобы поздравить их и задать несколько вопросов. Но, к сожалению, людей было много, в основном, с поздравлениями и просьбами автографа, так что беседы и интервью в такой сумятице не получилось. Из немногого общения я успел заметить, что Николай молчалив и несколько неповоротлив (при феноменальной легкости в игре), а Сергей, напротив, очень разговорчив, и, скорее всего, это прирожденный педагог или ученый. Из разговора с ним я узнал, что, несмотря на молодой возраст, он пишет докторскую диссертацию в университете Ванкувера.
Все средства от концерта (а это, по моим расчетам, как минимум 75000 рублей), пошли в стипендиальный фонд школы для поддержания подающих наибольшие надежды учеников. Таким образом, прежние ученики ДХМШ, даже став известными музыкантами, помнят свою родную школу и всегда рады поддержать ее духовно и … материально.