Афиши этого мероприятия срывали в городе четыре раза, хотя оно не имело никакого отношения к какому-либо скандалу. В ночь с 5 на 6 декабря мне посчастливилось сходить на мирную читку пьесы У. Гицаревой «Хач» в «Agriculture_club». Она включена в проект режиссера Олега Липовецкого «Не То», что означает «Ночное Единение Театра и Общества». Поскольку о любом явлении можно беспроигрышно писать, опираясь на отцов-основателей или хотя бы классиков, то я буду «ломать своего Шекспира».
Пролог
«Подгнило что-то в Датском государстве! — бормотала я себе под нос, штурмуя обледеневшую горку, ведущую к «Агрикалче». — Причем, судя по всему, гниет уже последние лет триста». По-моему, именно столько лет дорога передо мной не знала, что такое чистка. Однако, я не сдавалась, ибо впереди меня ждал подарок на личный новый год — Наталья Ермолина со Светланой Кольчуриной подарили мне «проходку» на «Хача». На читках я никогда не была, потому как, чтобы понять текст, мне помощники обычно не требуются. Но я подумала: во-первых, старшие подруги плохого не посоветуют; во-вторых, если у нас театральные действа, случается, напоминают чтение в лицах, почему же тогда читка не сможет напомнить театральное действо? Там же на афише присутствует священное слово «театр» и фраза-замануха про «уникального зрителя» (а не слушателя). Прогноз оправдался.
За искусством? В очередь!
Сразу же обратило на себя внимание, что за полчаса до начала был аншлаг. Поэтому подошедшие позже разве что на стены не лезли, чтоб застолбить себе место. Интересно, да? Кругом воют, как одичавший народ от Донцовой прется, не взирая на «милльон терзаний» местных поэтов и прозаиков и массированное окультуривание посредством «Года литературы», а здесь толпа штурмует по сути «избу-читальню». Кристально чистое голосование рублем и ногами. И это были далеко не представители южных народов и националисты, привлеченные острым, как перец чили, названием. Вполне себе молодые и/или красивые люди, которые в процессе обсуждения цитировали Гессе с Новалисом (здесь уместно вставить «погуглите») и давали исчерпывающие комментарии, «откуда есть пошла Русская земля». Петрозаводчане пришли «слушать голос человека». Не аранжированный шум этажом ниже, где шла дискотека, а сложную пьесу, обретя в себе мужество и свободу воспринимать чужой взгляд на мир. Повод для радости делить с такими людьми одну землю и одно время.
«Эх, йогурт…»
Содержания пересказывать не буду — произведение в интернет выложено, значит, стало общественным достоянием. Но для фанатов скоростей фабула такова: 27-летняя Катя, обладающая знаниями пяти иностранных языков, вышла замуж за колумбийца Себастьяна и столкнулась с дилеммой — жить в России им тяжело из-за постоянного русского хлебо…, нет, национализма в отношении «чурок», а в Австралии, куда они перебрались в поисках лучше доли, тошно, потому что там они оба — люди третьего сорта. Катя возвращается на родину, которая встречает её не по-матерински жестко. У неё крадут чемодан с деньгами и документами, и она оказывается в полицейской комнате при вокзале. Там её выручают два гастарбайтера из Абхазии и Таджикистана. Абхаз по имени Тамаз отдает ей свой нательный крест, память о любимой, чтобы Катя смогла приобрести билет до дома.
Странно, но пьеса эмоционально меня не задела. Может, проблема для меня не столь кровава, а может… Несмотря на все попытки отыскать в ней на обсуждении великорусский шовинизм, она очень взвешенная, и острые углы снивелированны почти под в ноль. Какое там национальное превосходство, когда Катя, русская, то перила у богатеев трет, то в «обезьяннике» на родной земле прохлаждается?! Самое замордованное существо. Да еще и счастье в личной жизни весьма условное, что замечательно подтверждается текстом пьесы: в детстве девушке нравилась рыбка Себастьян из «Русалочки», в отрочестве Себастьян из невнятного «мыла» «Элен и ребята», а в юности ей встретился парень-колумбиец, которого она полюбила в тот момент, когда он ответил, что его тоже звать Себастьяном. Короче, если б парня звали Педро, то не наслаждались бы мы час с лишним «Хачом». Так что слава Себастьяновым родителям! А сколько у нас жизней строится таким экзотическим способом, плодя толпы несчастных и кормя тысячи передач, наподобие «Пусть говорят»? Мне вообще поведение многих современников напоминает анекдот, который мой муж недавно прочитал на странице музыканта С. Калугина: «Что это? Такое легкое, красивое, воздушное? Йогурт? Эх, йогурт… Две бутылки водки, пожалуйста». Т. е. люди-то, каждый в отдельности, все хорошие, но горизонты застятся какой-нибудь ерундой, возведенной в космическую степень.
И еще один момент. Даже на нашей «территории согласия» (тем, кому утюг еще не рассказал, доверительно намекну, что это Карелия) уровень бытовой межэтнической дискуссии — это «слово за слово, мордой по столу». На конференциях Миннаца все мы — братья друг другу, а на плохо освещенной улице зрителю по имени Рустам почему-то делается страшно за себя и за свою семью. Как же так? А в пьесе У. Гицаревой национальные вопросы большей частью решаются на уровне философии и минимума агрессии. Ибо даже «откровения» юноши-националиста — это так, «страдания юного Вертера» по сравнению с теми зверствами, которые творят россияне, даже не объявляющие себя националистами. Хотя, может, это О. Липовецкий так прочитал, соблюдая баланс этического и эстетического. За что ему спасиБо, потому что особенно два персонажа, выпавшие на его долю, а именно упомянутый юноша и дед-пограничник, могли бы здорово подорвать доверие к пьесе, сделай он из них лубочно-пошлых придурков.
«Актеры, правьте ремесло»
И незаметно мы подошли непосредственно к презентации персонажей, а точнее, к театральной игре. Для меня стопроцентным попаданием был актер А. Галиев, игравший 20-летнего таджика Мансура. Вот уж кому действительно не нужны никакие условности и подпорки: свет, музыка, ремарки и проч. Сидит себе актер на голом стуле, а и тени сомнения нет, что таджик плитку кладет, в яме мечется, в комнате полиции мается. Вы это видели. В тандеме с ним нисколько не проигрывает Л. Прокофьев, который, не обладая никакими сугубо абхазскими особенностями, абсолютно органично представляет нам своего Тамаза. Остальные герои также стараются — где точно попадая, где чуть пролетая, — но актерскую задачу «понять и воплотить» честно решают. Обаятельный П. Колладо — безусловная находка для читки этой пьесы, наверное, еще и потому, что она соотносится с его личным опытом пребывания иностранца в России.
Единственно, по моим ощущениям, немного не дотянули финал. О. Романов, видимо, настолько тонко воспитанный человек, что в истеричной реплике продавца фонарей он мне напомнил мальчика из хорошей семьи, разучившего мат по стенам мужских сортиров, и вышедшего «на практику». Там в отношении персонажей А. Галиева и Л. Прокофьева явно слышалась «подушка безопасности»: «Мужики! Я вам сейчас, конечно, в рожу плюну, но потом сотру, чес-слово! Чистым полотенцем. Не нервничайте». Текста мало, переход быстрый и на раскачку «внутреннего мира» времени нет, к сожалению. Я даже не поняла, что «ля комедиа» уже «финита». Точки ждала. Ну да ладно.
О чем хотел сказать автор?
На обсуждении в основном говорили о национальных проблемах, хотя применительно к данной пьесе они-таки факультативны, т. е. обслуживают проблемы вечные. И если вечные задвинуть на задний план, то получится ситуация, при которой, глядя на «Джоконду», человек говорит «милое личико», не видя за ним Мадонны. Не зря О. Липовецкий восклицал: «Где дом современного человека? Нет у него дома!» Под домом он подразумевал место, где ты свободен. Этим вопросом человечество уже более семи тысяч лет обуреваемо, как раз с того момента, когда лишилось райской прописки. И одни завоевывают свободу от греха где-нибудь в очередном ГУЛАГе, а другие свободу ставить на даче золотой унитаз, подчеркивающий «всемогущество» владельца. Ибо «всё моё», — сказало злато», легкомысленно позабыв про булат.
Ну и если отталкиваться от названия пьесы — «Хач» (что по-армянски значит «крест»), еще одна вечная тема — это то, что «человек человеку хач», т. е. крест пожизненный. Не важно, какой ты национальности (эта линия больше для антуража и для юмора), главное, чтобы ты мог любить не «народ», «страну», а конкретного человека рядом: жену, бьющуюся в истерике от непосильного труда и копеечной зарплаты на чужбине, мужа, впадающего в депрессию от хмурых рож соотечественников жены, абхазца-напарника, который может «кинуть», и даже продавца фонарей, которого жизнь довела до того, что из-за ста рублей он готов Третью мировую развязать и т. д. Если бы это было неважно, назвали бы пьесу «Чурка», в сноске бы для бдительных органов указали, что «приключения Буратино» updated». Тем более, что это слово несколько раз обыгрывается в тексте. Но нет, автор с креста не сходит. Что и отрадно.
Эпилог
По пути домой, съезжая вниз по обледенелой «дороге скорби», я рассуждала о том, что «расцвело что-то в русском царстве!», не иначе.
Фото из группы проекта «НЕ ТО» в контакте.
http://vk.com/netoptz