Продолжаем наш опрос, посвященный Году литературы. Отвечая на вопрос «Что вы сейчас читаете?», музейщик, актриса, дирижер и писательница назвали Водолазкина, Куприна, Хемингуэя, Достоевского — и не только их .
Илона Румянцева, исполнительный директор Музея промышленной истории Петрозаводска
– Читаю, хоть и филолог, совершенно по-глупому, антинаучно, не делайте так. Сразу за много всего берусь. Всё хочется. Как слышу, что похвалили то, появилось это, сразу ищу, скачиваю, если дает качалка, если не дает, говорю моему мужу: «Я вот это хочу, запиши, а то я забуду». И он находит попозже. Есть книги, впрочем, которые не позволяют оторваться, заставляют быть с ними до конца. В позапрошлом году таким был «Лавр» Водолазкина. Улицкую тоже читаю, не отрываясь. «Женщины Лазаря» Степновой быстро проглотились. Рыбакова почему-то страстно и запоем хотелось читать. А есть такие, которые прочел 3-4 главы, да и заглянешь грешным делом – а что в другой написано? Хотя это не значит, что они плохие, просто – не отдаешься им.
Сейчас читаю несколько. И все – в электронном виде. Одна лежит бумажная – «Кондуит и Швамбрания» Кассиля, ждет своего часа. Очень захотелось взять, когда был книжный развал в парке. Вообще обожаю детские книги, и те, что в детстве любила – перечитываю иногда. Нравится наблюдать за собой, что я из них запомнила дословно, а что улетучилось и открывается, как новое. Помню, в детстве меня поначалу отпугнуло это название, думала, что скучная книжка. Самой сейчас смешно.
Из детских на середине лежит в планшете «Агу Сивхка говорит правду» эстонца Раннапа. Уморительные рассказы от лица школьника. «Он снова здесь» Тимура Вермеша – прекрасная фантазия и глубокое видение сегодняшнего дня. Гитлер внезапно возвращается в Германию. Можете себе представить, насколько в наши дни современна эта книга?
«Инструмент языка. О людях и словах» опять же Водолазкина. Была на встрече с ним, не разделяю некоторых его мыслей, но пишет, как я люблю: просто, честно и весело. И что важно для меня – о языке, это такая интересная штука! Поэтому же взялась за «Тетю Мотю» Кучерской. Она тоже приезжала к нам недавно, я не попала, к сожалению, на встречу. Как она едко прошлась по сегодняшним журналистам, кстати, в этом романе! И как трогательно говорит о хорошем тексте. А вот сам ее текст мне показался местами расплывчатым – неровным. Спотыкаюсь и переключаюсь на другие книги. Как говорится, сама я так не могу, но критиковать мы все горазды.
Планшет битком набит, глаза разбегаются. Так как дел множество, хочу освоить еще и аудио-книги, но боюсь, все будет испорчено чужой интонацией. Я люблю читать так, как я хочу – улавливать интонацию автора. А артисты иной раз мудрят.
Александра Анискина, актриса Национального театра Карелии, ведущая Русского радио, педагог Карельского колледжа культуры и искусств
– Я люблю читать. И пусть не всегда достаточно времени, но предвкушение самого процесса чтения манит и радует. Сейчас читаю сразу несколько книг. По воле случая попала мне в руки повесть Александра Ивановича Куприна «Яма». Восстанавливаю в памяти все события книги, не могу назвать это легким чтением, но оно, несомненно, захватывает.
А вот для расслабления у меня сейчас рядом книга Элизабет Гилберт «Ешь, молись, люби». Специально не смотрела фильм, но слышала много хорошего. И вот я уже путешествую по Индии вместе с главной героиней.
Ждет своей очереди Марсель Пруст «Любовь Сванна». После одного спектакля мне вручила ее в качестве благодарности моя хорошая знакомая со словами: «Я надеюсь, ты ее не читала. Это одна из моих любимых книг». А что касается моей любимой книги, то я недавно поймала себя на том,что уже в который раз перечитываю Аркадия Гайдара «Тимур и его
команда». Возможно, немодно и несерьезно, но злободневно и легко! Мне кажется, я знаю уже каждую страницу наизусть, настолько мне полюбились приключения героев.
Алексей Ньяга, дирижер симфонического оркестра Карельской госфилармонии
– В последнее время я почти не уделяю внимания литературе художественной или поэзии – просто потому, что времени нет. Сейчас в самообразовательных целях начал читать «Прощай, оружие!» на английском языке… Но это обучение, мой английский пока не настолько хорош, чтобы я мог понимать всю поэтику прозы Хемингуэя.
Я довольно много читал в юности, не могу сказать, что это имело какую-то систему, читал все, что попадало в руки. В детстве вообще было тяжело было достать хорошие популярные книги, были лотереи, специальные подписки, но мама старалась сделать так, чтобы у нас была достаточно приличная домашняя библиотека. Когда мне было лет 16, я прочитал «Идиота» Достоевского – я плакал, хотя вряд ли в том возрасте мог понимать все, о чем писал Достоевский. Но помню, что на меня это тогда произвело сильнейшее эмоциональное впечатление. Я вышел на улицу, не мог почему-то оставаться дома, видимо, было стыдно, что мама и сестра увидят, как я плачу. Минут сорок прогуливался перед окнами нашей квартиры и плакал, так мне было жаль несчастного Мышкина.
Пушкина нужно читать в течение всей жизни: это удивительный русский язык, несмотря на то, что огромное количество слов теперь и понять не сразу можно, нужно лезть в словари… На уровне эмоционального восприятия и понимания без объяснений Пушкин уникален, он говорит с тобой на том высоком русском языке, а кажется, что так говорили 15 лет назад. Просто почему-то сейчас все ленятся и говорят по-другому.
В каждой книге, написанной простым языком, написанной современником или исследователем, который подходит к этому не как к научной работе, а как к популярной литературе, можно найти очень интересные и запоминающиеся детали. Например, я не так давно читал книгу разных воспоминаний и коротких зарисовок о Дмитрии Шостаковиче, и он совсем по-другому для меня раскрылся. В этой книге, в том числе, были воспоминания одного священнослужителя, который с Шостаковичем общался. Мне кажется, он был очень верующим человеком – я никогда об этом не думал, и в связи с тем временем, в которое он жил, в связи с его музыкой не всегда может показаться так. Вот такие интересные детали…
Я открыл для себя дирижера, которого зовут Джансуг Кахидзе, удивительный дирижер, он не так давно ушел из жизни, я о нем ничего не знал, но это интереснейший человек, долгие годы возглавлявший республиканский театр, выступавший в Петербурге, в Мариинском театре. Казалось бы, мы знаем многих дирижеров ближнего поколения, но это имя для себя открыл – просто зашел в магазин и увидел книгу воспоминаний об этом человеке.
Детям повезло, у них сейчас столько книг! Слава Богу, вернулись после некоторого простоя отличные советские книги. Дочь зовут Агния – нельзя ее не познакомить с творчеством Агнии Барто, она очень любит эти стихи, некоторые уже знает наизусть. Читаем Чуковского – я влюбился в «Старую, престарую сказку», про Крокодила – потрясающая история! Конечно, сказки. Иногда стараюсь покупать литературу заранее, на будущее: четырехлетнему ребенку не будешь читать сказки братьев Гримм или о Калифе-аисте… Приобретается впрок. А пока – русские сказки, которые понятны, которые можно еще и в виде мультфильмов посмотреть. Но ей нравится больше чтение, чем мультфильм.
Галина Скворцова-Акбулатова, писательница
– Книга для меня не чтение, а со-беседование. С кем-то оно состоится, с кем-то нет. Мои постоянные собеседники на протяжении многих лет – Флобер, Моэм, Ремарк, Достоевский, Чехов…
Когда я читаю письма Флобера писательнице Луизе Коле, то я воспринимаю их как письма к себе, испытываю то, что Флобер называл «родством душ через столетия». Никто сегодня не знает произведений Коле, писательницы, в свое время суперизвестной и суперпопулярной, а литературные уроки Флобера продолжают жить и впечатлять:
«Идеальное произведение для меня то, в котором есть капля горечи, непременный свист посреди триумфа и чтобы в самом восторге было отчаяние…»
Мнение Моэма по поводу драматургии также не потеряло актуальности, особенно в связи нынешним агрессивным натиском «новояза», который в свое время переживала и Англия: «Есть сколько угодно людей – врачей, инженеров, адвокатов и просто культурных мужичин и женщин, которые выражают свои мысли, не греша против грамматики и не прибегая к жаргону… Нынешняя мода, вынуждающая судью или врача объясняться на сцене так же нечленораздельно, как завсегдатаев баров, есть грубое извращение правды».
Ремарк бесконечно современен: война, эмиграция, одиночество, выживание… Это все и нынешние реалии. Но я застреваю на строчках, созвучных мне, сегодняшней: «За то время, что я пробыл в Брюссельском музее, я усвоил одну истину: вещи начинают говорить только тогда, когда на них долго смотришь. А те вещи, которые говорят сразу, далеко не самые лучшие…»
Это словно про моего нынешнего и давно любимого собеседника Михаила Михайловича Бахтина, книги которого читаешь по абзацам, по страницам, останавливаешься, возвращаешься… Нынешней весной в Хельсинки в магазине «Старая книга» я купила его брошюру (под псевдонимом П.Н. Медведев) «Формальный метод в литературоведении». Это захватывающий спор с отечественными формалистами (Шкловский, Эйхенбаум, Тынянов…), характеристика западноевропейского формализма и его отличие от русского.
Если русский исходил из предположения, что «конструктивное значение какого-нибудь элемента произведения приобретается им ценой утраты идеологического смысла, то западноевропейский не только не отрицал содержания… но, напротив, самой форме старался придать глубокое миросозерцательное значение…».
В наше время, когда резко поменялся язык и стиль произведений, с особым интересом размышляешь над страницами, посвященными закономерностям смены форм и стилей. «Формы сменяют друг друга не по принципу голого контраста или самоотрицания, но под влиянием всей совокупности условий идеологического мира…»
На столе моем и Достоевский. Стала перечитывать в связи со спектаклем «Настасья Филипповна» в театре «Творческая мастерская». Зритель, не читавший романа, вряд ли поймет во всей глубине драму Настасьи Филипповны в одноименном спектакле. Для него она будет лишь нервной красивой женщиной, живущей на содержании у богатого папика, которую торгует еще один богач. Картинка по нашему времени знакомая до оскомины. Весь просчет автора пьесы Н. Климонтовича, на мой взгляд, в том, что он счел лишней фигуру Тоцкого. Его в спектакле нет. Между тем эта фигура – ключевая в том, что составляет драму судьбы героини. Без утонченного развратителя Тоцкого нет и не могло быть Настасьи Филипповны с ее болезненной взвинченностью, надрывом, желанием унижать и самоунижаться (дети, подвергшиеся психологическому ли, физическому насилию со стороны взрослых, давно замечено психологами, навсегда считают себя грязными, что и происходит с Н.Ф., считающей себя недостойной чистого князя Мышкина, чистой Аглаи…). И, перечитывая теперь Достоевского, нахожу, что не ошиблась. Одна из главных тем, если не главная у писателя – оскорбленное детство. Вспомним Матрешу из «Бесов», Нелли из «Униженных и оскорбленных»… Травма, которую нанес сластолюбец Тоцкий юной Насте Барашковой (барашек, жертвенный агнц!), разрушила ее душу, сделала глубоко несчастной, неспособной к нормальной жизни – с семьей, детьми… Самый ужасный, самый страшный грех, говорил Достоевский, — нарушить душу ребенка, отнять веру в красоту любви. И эта тема – тема оскорбленного детства – сегодня не менее актуальна, чем во времена Достоевского. Особенно когда вспоминаешь двух несчастных мальчиков из речного училища, ни с того ни с сего покончивших с собой.