Жила-была девочка, и звали её Паула-Райли. Необычное имя для девочки, рожденной в России. Но необычно не только имя — необычна сама девочка, да и вся история ее жизни, большая часть которой связана с Карелией.
Из России в Америку и обратно
Больше ста лет назад 16-летний Александр Хойккала, житель Малых Березовых Островов, что под Выборгом, бросил на землю ненавистную мотыгу и сказал как отрезал: «Я больше эту землю ковырять не буду». Нанялся матросом на межконтинентальный лайнер и уплыл навсегда из своего хутора, где остались родители и шестеро братьев и сестер. Долго смотрели они вслед беглецу, а потом снова взялись за мотыги, топоры, рыбацкие сети. Они были финны, подданные Российской империи.
В Америке Александру пришлось несладко: в чужой стране, без знания языка, без средств и поддержки. Правда, в Дулуте, куда он попал, жило немало финнов, они держались вместе, помогали друг другу. Александр пел, играл на музыкальных инструментах, хорошо рисовал и чертил. Освоив несколько рабочих специальностей, он со временем поступил на автозавод Форда. В Дулуте ему повстречалась девушка по имени Лемпи, переселенка из Финляндии, которая стала его женой. В 1917 году у молодой пары родился первенец Тауно.
Финны в Америке выступали в авангарде рабочего движения за социальную справедливость. Александр сначала примкнул к молодежной организации, а затем вступил в компартию. Когда Америку накрыла великая депрессия и правительство, серьезно опасаясь беспорядков, начало преследовать коммунистов, ему даже пришлось взять псевдоним, который стал фамилией, — Хамильтон.
Александр и Лемпи уверенно стояли на ногах, им было около сорока лет, когда в начале 30-х годов квалифицированные кадры стали вербовать на работу в Советский Союз. Мечта жить и работать в обществе, свободном от эксплуатации, и быть ближе к Родине, сыграла решающую роль – семья начала собираться в дорогу.
Нижний Тагил, Петрозаводск, Сортавала
Около ста единомышленников — рабочие, инженеры и техники вместе с семьями — объединились в трудовую коммуну «Цемент». Всем обещали достойную жизнь, высокие зарплаты и социальные гарантии. Сначала прибыли в Ленинград, оттуда их направили в Нижний Тагил, где возводился вагоностроительный завод. Мужчины работали, женщины занимались хозяйством и детьми. К слову, за это им от коммуны полагалось вознаграждение.
Именно в Нижнем Тагиле возникла перспектива появления на свет Паулы-Райли. «Ты стельная»,- передал слова доктора пациентке-финке, не знавшей русского языка, переводчик-ингерманландец. «Ах, что мы скажем Тауно?» — подумала про себя Лемпи Оскаровна и, никому ничего не сказав, отправилась в Петрозаводск к своей американской подруге Эльзе Эклунд решать вопрос с нечаянной беременностью. Но не зная языка и боясь неприятностей, женщина вернулась в Нижний Тагил с плодом.
Даже Эльзе осталась неведома настоящая причина приезда подруги. «Ну-ну-ну-ну», — успокаивающе пропел Александр Хамильтон, узнав о беременности жены. А потом муж с сыном подошли к растерянной Лемпи, обняли её, и Тауно сказал: «Как хорошо, что у меня будет сестренка». Стали придумывать имя: папе нравилось имя Северина, маме – Райли, остановились на предложении брата — Паула-Райли. Девочка появилась на свет 10 июня 1934 года.
Вскоре коммуна распалась, и семейство перебралось в Петрозаводск. За зданием университета стояли два барака, в одном из них и жили. Папа работал в типографии, мама вела домашнее хозяйство. Ходили в гости к Эльзе на Первомайский проспект. Она очень хорошо шила, и у маленькой Паулы появилось много нарядов.
Тауно играл на саксофоне и стал неплохим музыкантом. Через несколько лет он с другом Биллом уехал в Сочи. Там молодые люди организовали джазовый ансамбль. Партнерши — Ирма, канадская финка, которая играла на аккордеоне, и Дейзи, скрипачка, — стали их женами. Когда Дейзи внезапно умерла, Тауно вернулся домой. В семье жила студентка, она приглянулась молодому Хамильтону, они поженились и уехали в Горький.
В сороковом году появилась возможность переселиться ещё ближе к Родине: в Сортавала открылась типография, часть коллектива перевели туда. В это время отец впервые встретился со своим братом, одним из тех, кто остался на финском хуторе «ковырять землю мотыгой». Встреча состоялась в Ленинграде.
«Приезжай, очень хорошо жить», — сказал он брату, а тот отметил, как Александр респектабельно выглядит: пальто, шляпа, трость.
10 июня 1941 года, в семь лет, Пауле подарили пупса. Он был из глины – толстый, нарядный, в хромовых ботиночках. А 22 июня по улицам Сортавала загромыхали танки.
Эвакуация
Женщин и детей готовили к эвакуации по воде. Сесть на баржу удалось с третьего раза. Приходили с мамой на причал с пожитками: чемодан (к нему ремнем привязана подушка), горшок с крышкой, в руках у Паулы пупс. На следующий день повторяли попытку. Когда место на барже для них, наконец, нашлось, на причале неожиданно появился отец, который оставался на оборонительных работах.
«Покажите, что взяли с собой», — скомандовал он и, увидев их жалкий багаж, привез тюки с одеждой, обувью, музыкальные инструменты. Это были завязанные узлом скатерти, а в них выхваченные из шкафа прямо с вешалками костюмы, платья. Паула запомнила, что нашелся только один её ботиночек, и это её очень огорчило.
По Ладоге баржу тащил катер, кукурузник охранял. Часть баржи занимали лошади и тюки с шерстью. Вдоль края был сделан настил, под ним спали люди. Однажды женщины вывели детей погулять по настилу, вдруг видят: на поверхности воды плавает кукла… лошадиная голова… Женщины заголосили.
За время плавания мама продала саксофон, кларнет, костюмы.
Добрались до Вытегры. Сойти с баржи нельзя – пристань забита ранеными. Дальше до Мяксы. Высадились. На берегу эвакуированных ждали подводы, местные жители усаживали их в телеги и везли в деревню.
Об отце ничего не было известно. Мама, стремясь быть ближе к родным, отправилась с Паулой в Горький. Свалились как снег на голову. А город бомбят немцы. И вот каждую ночь Тауно берёт Паулу на руки, и все вместе спускаются в бомбоубежище.
Отец до середины августа копал в Сортавале противотанковые рвы. Когда увидели финнов, побросали лопаты, на машине вырвались с уже занятой территории. Отец оказался в Андомском погосте. Найдя семью, велел всем приезжать к нему.
В Вологодской области, куда перебрались, был голод. Сначала семью отправили в Вытегру, где мужчины работали на судоремонтном заводе, затем в леспромхоз Девятины. В большом бараке жили русские, финны. Мать получила направление на работу сучкорубом. Вместо неё работать в лес пошел Тауно. Суровой зимой 42-го года он надорвал легкое. Справиться с болезнью истощенный организм не смог…
Затем снова была Вытегра. Хемпи Оскаровна получила весточку от Эльзы Эклунд – её эвакуировали на Урал. «Как бы вам вырваться сюда», — писала она.
Отца отправили под Ленинград на строительство оборонительных сооружений. Впереди была зима 1942-го – 1943-го. Костер разжечь нельзя. Снег, холодная вода и сухари.
Мама работает на лесной бирже. Барак, печь, лучина. Пауле уже восемь лет. Она сидит у соседей — ни читать, ни писать не умеет и не учится. Мать приходит с работы – темно, холодно: лучина, печь. Однажды угорели.
Наконец пришла весна 43-го. Ребятня во дворе съела все травиночки, все корешочки. В один из дней во дворе барака появился отец. Изможденный, обросший, валенки разрезаны от верха до пятки – ноги отечные. «В больницу, в больницу», — запричитала мама. Через несколько дней отца не стало. Последними его словами были: «Я ни о чем не жалею, только переживаю, как будет жить моя дочь».
Когда пришло это известие, мама сначала сидела молча, потом закричала, потом зарыдала. Работать больше не смогла. Ели в иждивенческой столовой: похлебка из травы и хлебушек, 700 граммов на день. От отца остались инструменты – ножички. Обменяли ножичек на ворону, съели.
Мама стала курить, то смеялась, то пела. В мае 43-го на Урал уезжала семья знакомых музыкантов, предложили взять с собой Паулу, чтобы отвезти к Эльзе. В последний момент мать ее не отправила. Вскоре представился другой случай – ехали две финки. Дать в дорогу было нечего: несколько стаканов клюквы и дневная норма хлеба, плетеная корзиночка в виде сундучка, в ней шмотки.
«Доченька, миленькая, не надо»
Плыли на катере, долго, с 15 мая по 7 июня. Кормить Паулу, оказывается, никто не собирался. В преддверии своей трапезы тетеньки говорили: «А Паула пойдет на палубу, посмотрит на воду». Это было не предложение, а требование. В один из таких моментов Пауле пришла в голову мысль о том, что положить конец мучению и унижению довольно просто — бульк и всё. На палубе сидел мужчина, он поймал взгляд отчаявшегося ребенка и помотал головой. «Не надо, не делай этого». Паула послушалась.
Потом была пересадка. Выгрузили вещи. Сопровождающие тети напутствовали девочку: «Когда накормят военных, подойдешь и попросишь». «Ни за что», — последовал ответ. «Ну, тогда сиди голодная». Сидеть пришлось на клеенке: оставили стеречь скарб. Взгляд упал на веревку, которой были перевязаны вещи и заскользил дальше в поисках перекладины. «Доченька, миленькая, не надо», — произнес стоявший неподалеку солдат. Девочка вздрогнула и через секунду, измученная, бросилась ему на шею. А он распахнул шинель, крепко обнял тощую девчушку, потом посадил её на одно колено, на другое пристроил большой платок, достал из вещмешка сахар. Паула сосала сахар и плакала.
— До сих пор помню запах махорки, которым была пропитана его шинель, — вспоминает Паула Александровна.
Остаток пути Паула провела как в тумане. Раз очухалась – одна из женщин держит перед лицом печеную луковицу и говорит: «Паула, мы купили тебе луковицу, она стоила три рубля». К слову, у них было записано всё, что девочка съела во время дороги, потом Эльза рассчитывалась деньгами, овощами.
7 июня сошли на берег. Дальше добирались на гужевом транспорте, на лошадке. По дороге попали на мельницу. Видимо, не могли удержаться муж с женой, финны, чтобы не накормить истощенного ребенка — накормили от души, а у Паулы отказали ноги.
У Эльзы
«Лежу в телеге, на сене. Солнечный день, красивое небо, едем, колыхаемся, финки управляют. Пункт назначения – деревня Журавлево. Вдруг среди поля подалась вперед, кричу: «Элса! Элса!». А она в крепдешиновой кофточке, в поплиновой юбке – в поле работает. Рухнула на неё. «Ни за что бы не узнала – одни кости», — заплакала Эльза».
В избе жили эвакуированные: три женщины и несколько детей. Сразу затопили баню, состригли волосы, сожгли одежду, на печке расстелили белые простыни, положили Паулу. И тут…. пошло изо всех мест. В себя пришла 10 июня.
— Лежу на кровати, рядом стул, а на нем невозможно красивое белое платье. Паула натянула его на себя и снова забылась. Заглянувшая соседка переполошилась: лежит болезная в белой одежде, на лице оскал, приняла за покойницу.
В горнице вдоль стен стояли лавки. Каждая женщина садилась отдельно и кормила своих детей. Они с Эльзой ели первыми, но Паула всё равно из угла угрюмо наблюдала за всеми едоками, деловито по-взрослому крутя большими пальцами. Ни с кем не разговаривала, с детьми не общалась. Передвигаться начала с табуреткой. Стала выходить во двор, набирала воды из колодца и стирала полотенчики, очень хотела быть полезной. Когда принялась драться, женщины обрадовались – жить будет.
Война шла на убыль. Всем хотелось домой. В начале марта 1944 сели в товарняк: по обе стороны двухъярусный настил, в середине вагона буржуйка, в одной стороне финны, в другой русские. На остановках бегали за кипятком. Ехать скучно, женщины просят: «Паула, спой». Знала только грустные любовные песни.
— Пою, они плачут, а мне хочется аплодисментов. «Не буду больше петь», — сердито выкрикиваю им, — вспоминает Паула Александровна.
В марте же через Беломорск («вшивый карантин») приехали в Сегежу. Город встретил их последней бомбежкой.
Там и обосновались: Эльза шила, Паула училась, окончила 1-ю Сегежскую школу, семь классов. В шестнадцать лет пошла работать учеником счетовода. Ну, а в 18 подалась в прессовщики на бумагоделательную машину. Очень хотела, чтобы воспитательница — так Паула называла Эльзу — «перестала гнуть спину за швейной машинкой», хотя сама ещё была похожа на подростка, физически сформировалась только к 20 годам.
Работа прессовщика сменная, невероятно тяжелая: возила тачку размером с уличный мусорный контейнер, в ней бракованная сырая бумага.
— Как справлялась – не представляю. Порой думаю, не про меня это… — говорит Паула Александровна.
А ещё вечерняя школа, хор. Эльза обшивала сегежский «бомонд», Паула была переводчиком. Всегда кто-нибудь из финнов приходил, люди образованные. Жили интересно.
Когда открылся книжный магазин, появилась возможность покупать книги, в том числе на финском языке. С аванса покупала себе на русском, с зарплаты Эльзе на финском. Читали «Спартака», «Консуэло», «Джейн Эйр», «Дни и ночи» Симонова. Часто заходила тётя Тильда: Эльза шьёт – тётя Тильда читает или тётя Тильда делает ручную работу — воспитательница читает.
В моду вошло вышивать крестом, все начали вышивать. Первая работа Паулы – Консуэло. За оценкой пришла к Эльзе. «А ты забыла, что сказала Коллонтай шведскому королю? — Я постараюсь работать так, чтобы на обратной стороне моей вышивки никогда не было видно узелков».
Пауле было 23 года, когда не стало Эльзы, которая ее спасла, выпестовала, поставила на ноги. А ещё Эльза была человеком, мнением которого Паула дорожила, она была её семьей.
Родственники в Финляндии
Паулу охватило неизбывное одиночество. Мучил вопрос: неужели я совсем одна? От мамы у Паулы остался ридикюль с фотографиями, куделек её, Паулы, волосков и справка о смерти Лемпи Оскаровны в 1944 году.
В конце 50-х самым доступным средством массовой информации было радио. Однопрограммный приемник висел на стене в каждом доме. Паула жадно и внимательно вслушивалась в голос Агнии Барто, автора и ведущей передачи «Найти человека». В ней детская поэтесса помогала воссоединиться родственникам, потерявшимся во время войны. Паула сопереживала героям передачи, радовалась за них, страдала от постигших их разочарований. Наконец решилась написать письмо с просьбой помочь найти родственников в Финляндии.
Агния Барто ответила, что сама помочь не может, так как занимается поиском людей внутри страны, но посоветовала обратиться в Общество Красного Креста и сообщила адрес этой организации. Ответ на запрос в Красный Крест был обнадеживающим: хоть по маминой линии родственников не нашлось (церковь с метрическими книгами сожгли уходящие из Финляндии немцы), но по линии отца были перечислены фамилии и адреса 23 человек. Жива была тетка, к которой Паула и обратилась: вложила в конверт фотографию отца, свою и написала: «Если в этом человеке Вы узнаете своего брата, то я – ваша племянница и приму любой ответ».
Ждать пришлось долго. В душе поселилась тревога, которая лишала аппетита, сна, покоя – вдруг надежды напрасны? Долгожданное письмо пришло неожиданно – большой конверт, на листе корявым почерком написано: «Паула, ты — наша, ты — наша». Справиться с эмоциями было невозможно: включила радио на полную катушку, чтобы не слышали соседи по коммуналке, и завыла.
Началась переписка. Родственники звали в гости, присылали приглашения, но железный занавес для неё не поднимался вплоть до 1968 года.
Учёба в пединституте
Ещё один человек помог Пауле найти своё место в жизни. В вечерней школе учительница математики, видимо, приметила способную и трудолюбивую девушку и стала настойчиво советовать ей продолжать образование в петрозаводском пединституте. Встречая Паулу на улице, непременно спрашивала, заикаясь: «Ты-ты-ты скоро учиться пойдешь?». Так продолжалось не один год.
Решиться на такой шаг Пауле было сложно: чтобы жить, ей нужно было работать. Однажды перед отъездом в отпуск вновь повстречала учительницу: «Фото твоё у меня есть, — сказала она, — справку 286-й формы сделаешь?». Паула сделала и укатила отдыхать. А когда вернулась, увидела вызов на учебу. С комбината уволилась, жилплощадь освободила и отправилась в Петрозаводск получать высшее образование. Было Пауле 28 лет.
В институте помимо учебы активная, идейная Паула Хамильтон, дочь коммуниста-интернационалиста, работала в профкоме, её фотография висела на Доске почета.
Вспоминается, что летом на каникулы ехать некуда и не на что. Декан факультета, очевидно, зная об этом, давал задание привести в порядок помещение деканата. Убирала, мыла оставленные бутылки, сдавала их – набирались деньги на билет до Сегежи. Там жила по несколько дней у знакомых – помогала по хозяйству, убирала, стирала, собирала грибы и ягоды. От денег отказывалась, но добрые люди все равно незаметно клали их в её кармашек. Так набиралась сумма на билет до Петрозаводска.
За годы учебы несколько раз поступали предложения от сотрудников КГБ – разрешение на поездку к родственникам в Финляндию в обмен на сотрудничество. «Я дочь коммуниста-интернационалиста. Ни за что!».
Пришло время получать диплом. «Поедешь директором школы», — сказал декан. На сцену пригласил со словами «Диплом вручается большой хозяйке маленького дома Пауле Хамильтон».
Директор школы
Так Паула оказалась в поселке Хвойный Беломорского района. Основным предприятием в поселке был леспромхоз, мужское население – лесорубы, шоферы, женщины-сучкорубы. Восьмилетняя школа: 350 учеников, шесть молоденьких учительниц. Здание школы – одноэтажный барак, в оконных рамах ни одного стекла, парты вынесены на улицу, в коридоре открытые 40-литровые бидоны с краской, пол не докрашен, в классах шкафы с дверцами нараспашку, микроскопы разобраны на линзы. Видно было, что здесь хозяйничали дети, ходили овцы. А на дворе уже 16 августа.
— Засучили рукава: красим парты, заносим их в классы, собираем микроскопы, — вспоминает Паула Александровна. — Руководство леспромхоза помогло остеклить окна. 1 сентября на сиденья парт постелили бумагу, чтобы дети не прилипли.
Так начался её первый учебный год в должности директора школы.
Позже из Беломорска приехали секретарь райкома партии и завроно. «Ну, рассказывайте, как вас встретил старый директор?» — спрашивают. «Старого директора без суда и следствия – в тюрьму!» — отрапортовала вчерашняя студентка, твердо веря в торжество справедливости.
— Долго мне аукалась тогдашняя категоричность, — вспоминает Паула Александровна.
Так, засучив рукава, проработала три года без отпуска.
Школа занимала четыре барака: интернат, начальная — солидное хозяйство. В первую же зиму стало ясно, что помещения плохо отапливаются, печи требуют ремонта. Познакомилась с печником, пьющим дядькой. Всю зиму задабривала его гостинцами из Петрозаводска, а летом упросила взяться за ремонт печей. Нужна глина — Паула едет за глиной, песком, а печник ремонтирует.
В леспромхозе работали «химики», попросила прислать их на ремонт школы. За три года оштукатурили все здания.
Летом с детьми освоила нехитрый кукольный набор «Незнайка», получился кукольный театр, на открытой грузовой машине отправились на гастроли по деревням. «Труппу» любили и ждали: в Сундозере бабульки называли Паулу «наша директриса», просили: «Приезжайте к нам ещё».
В округе про неё говорили: «Сумасшедшая баба творит чудеса». А дети любили и доверяли. Паула Александровна бережно хранит самодельный «орден ребячьей признательности», диплом «за безграничную любовь к детям, за доброту и человечность, за полное и настоящее понимание трудных и самых неразрешимых ребячьих проблем».
Ещё в пединституте Паула пересекалась с Ниной Залысиной. Девушка была на девять лет моложе, учиться поступила двумя годами позже. Непростой была эта Нина: независимая, резкая, могла позволить себе вольность. Именно она нарисовала усы на фотографии Паулы, висевшей на Доске почета. Однако когда Нина приехала в школу в Хвойном сначала на практику, а после получения диплома по распределению, девушки сдружились. Роднило их то, что обе были дерзкие — от слова «дерзать».
Учителя жили в финских домиках: комнатка и кухня. Однажды пришла к директору учительница английского языка из местных и сказала, что решила уволиться и уехать из поселка, поскольку с родными жизнь не заладилась, а другого жилья нет. Что делать? Оставить школу без англичанки – нельзя, замену когда ещё пришлют? Паула собрала вещи и переехала к Нине Залысиной, уступив свой домик подчиненной.
Впервые в Финляндии
В 1968 году Паула впервые выехала в Финляндию по приглашению родственников. 33 человека двоюродных братьев и сестер с нетерпением ждали её. Можно себе представить удивление и радость Паулы, когда она увидела, в каких комфортных условиях они живут, красоту и изобилие тамошних магазинов.
Однажды она уже испытывала подобные эмоции: Паула Александровна и сейчас вспоминает свой детский восторг, когда после отмены карточек в 1947 году в магазине появилась полка с чашечками и пластмассовыми чайницами.
Её, ребенка войны, знавшего в последнее время только алюминиевую посуду, оставленную военными, эта картина привела в священный трепет.
Вновь обретенную сестру одели с ног до головы: манто из котика, ангорская шляпа, сапоги «казачок» до колена. На Родине тут же нашлись завистники.
Планировать такие поездки было невозможно: когда дали разрешение, тогда и езжай. В результате Паула Александровна не только не успела к началу учебного года, но ещё и часть первой четверти прихватила.
Увольнение
В школу нагрянула проверка. Результаты нашли плачевными — много двоек. В плохой успеваемости обвинили директора.
— После Нового года, — вспоминает Паула Александровна, — учителя ходят – в глаза не смотрят…
До них весть об её увольнении дошла быстрее.
У Паулы Александровны есть своя версия произошедшего: воспитатель интерната была осведомителем КГБ. Думая, что муж положил глаз на Паулу, решила разделаться с соперницей и накатала «куда следует» про нерадивого директора школы, которая променяла работу на поездку к капиталистическим родственникам.
Паула Александровна вспоминает:
— В учительской стояла круглая печь от пола до потолка, все ушли, осталась биолог, прижалась к печке: «Паула Александровна, мне надо сказать вам новость, соберитесь с духом. Вы не поняли, что с сегодняшнего дня вы уже не директор школы?». Я упала без чувств, головой ударилась о стену, за которой вела урок Нина Залысина. Когда пришла в себя, увидела рядом взволнованную Нину, она хлопотала со словами: «Генерал, генерал…». Я сказала: «Всё в порядке, продолжайте работать» и ушла. Ноги принесли к речке, в то место, где был порог. Воздух звенел от мороза, камни на берегу в ледяных алмазных узорах, а в голове: «Я не дамся». Сняла одежду. Вдруг сзади подлетела Нина, согнутую в локте руку накинула на горло: «Генерал, не делай этого…» Я устроила проводы и уехала в никуда, в Петрозаводск. Сижу у знакомой. Подруга из Сегежи пишет: иди в министерство. А обида так велика! Большая несправедливость вызвала такой же большой протест.
Оставив двух детей, подруга приехала в Петрозаводск и повела Паулу к министру просвещения Леониду Георгиевичу Савинову. После встречи с ним Паула воспрянула духом: вежливо принял, внимательно выслушал, пригласил зама П.В. Барскую, спросил: «Кто дал вам право увольнять директора без моего ведома?». Поинтересовался, в какой школе хотела бы работать и, услышав пожелание поехать куда-нибудь поюжнее, в Приладожье, пообещал место в Питкяранте. Назавтра встретил вопросом: «А можете вы передумать? У нас открытое место в Надвоицкой средней школе». Дело было в феврале. «Если надо – передумаю», – ответила Паула.
В Надвоицах
Так она оказалась посевернее, в Надвоицах. Жила восемь месяцев в гостинице, потом на частной квартире. Наконец, сказав директору школы, что очень нуждается в жилье, уехала в отпуск и в Петрозаводске нашла работу в Автотранспортном техникуме. А в Сегеже, в райкоме партии кипели страсти, изыскивали квартиру для Паулы Александровны Хамильтон («Это ещё кто такая? А-а-а, надо, надо, надо…»), из какого-то фонда была выделена двушка. Паула отказалась наотрез, зная, что в большом учительском коллективе, состоящем из 70 человек, есть разные варианты, например, семья с ребенком, в которой муж и жена преподаватели, живет в однокомнатной квартире. В результате семья Полосевых переехала в двухкомнатную, а Паула Александровна заняла их однокомнатную квартиру.
Когда открылась ещё одна вакансия учителя математики, в Надвоицы переехала Нина Михайловна Залысина. Так и жили вместе в этой однушке целых 17 лет.
Об учительской деятельности Паулы Александровны красноречиво говорят записи в Книге её гостей. Например, такая: «Я безумно счастлив, что был Вашим учеником. Я горжусь этим. Это как знак качества». И отрывки из газетных статей, в которых ученики пишут о своем Учителе. «Паула Александровна учила не только своему предмету. Она учила думать, сравнивать, исправлять ошибки, оценивать себя и других. Конечно, школьную программу можно со временем и забыть, но то ощущение счастья, когда сам во всем разобрался, остается навсегда». И ещё: «Три десятка лет назад мы окончили школу, но память о ее уроках, классных часах, походах и «Зарницах» всегда с нами. Паула Александровна не просто учила нас жить, она сама жила так, что рядом с ней невозможно было поступать против совести. И потому в канун Дня Победы мы приводили в порядок братские могилы на Ребольском тракте, а в День Учителя ставили во все кабинеты цветы, посаженные и выращенные на школьном дворе под её руководством. Главное её кредо – кто, если не я? – взяли на вооружение многие её ученики. Ей всегда и до всего есть дело, с этим она живет. И обидеть или обмануть нашу учительницу просто невозможно, ведь она живет с добром в душе и смотрит на мир лучистыми, любящими глазами».
Из сферы образования Паула Александровна ушла в начале 90-х – не могла смотреть на то, как беспощадно и бездумно разрушали воспитательную систему школы.
Конечно, без дела не сидела. В те годы активно налаживались побратимские связи с Финляндией, понадобился человек со знанием языка – вспомнили о Пауле Александровне. Переводила на официальных приемах финских делегаций, которые устраивала Сегежская городская администрация.
20 лет вела кружок финского языка. На дому учила языку целые семьи, уезжающие в Финляндию.
Церковь христиан веры евангельской в Надвоицах построена при её активном участии. Инициатива принадлежала финской стороне, они финансировали и завозили материалы, а строили надвоицкие мужики, у которых Паула Александровна была не только переводчиком, но и прорабом.
Как известно, близ Надвоиц находится несколько исправительно-трудовых колоний. В тяжелые времена финские благотворительные организации помогали лагерям продуктами, одеждой, присылали костыли, коляски. Грузы приходили фурами. Паула Александровна постоянно участвовала в их растаможке, в любой день недели, ведь продукты могли испортиться.
И как когда-то в молодости, всегда отказывалась от вознаграждения. В знак благодарности могла принять, например, машину торфа для их общей с Ниной Михайловной дачки.
Похоже, она давно простила всех своих обидчиков, а вот за подаренное добро, оказанную помощь, поддержку сердечно благодарна людям, всему миру. Говорит, что постоянно считает себя обязанной. Это заставляло её в течение 10 лет перечислять деньги в фонд мира.
На вопрос, почему не уехала жить в Финляндию, отвечает:
— Что там делать? Сидеть на готовом? Мне всегда нужно было преодолевать трудности, проходить через шлакобетонную стену. Да и что я сделала для той страны, чтобы садиться ей на шею?
Правда, зачем ей в Финляндию? С её потребностью и умением облагораживать окружающее пространство всегда получается достойный результат. Когда они с Ниной Михайловной обменяли квартиру на большую, двор дома был сырой и квартира убитая. Чтобы убрать лишнюю влагу, сажала деревья. Было это 25 лет назад. Сейчас во дворе сухо и зелено, между подъездами разбит палисадник, достойный европейских двориков. А квартира талантом и стараниями хозяек превратилась в уютный домашний очаг.
А сколько жизненных сил и вдохновения даёт общение с учениками! Они приходят по праздникам и просто так.
От автора публикации. С Паулой Александровной я познакомилась в 2008 году в купе поезда Минск – Мурманск. Обе возвращались из гостей. Несколько эпизодов из её жизни я услышала именно тогда: Паула Александровна замечательно рассказывала, я благодарно слушала и понимала, что это должно быть записано. Посоветовала ей написать что-то вроде воспоминаний. На том и расстались. Все 9 лет эта мысль не давала покоя, и вот, наконец, всё сложилось: нашлось свободное время, общение с сотрудниками Национального музея вдохновило меня взяться за осуществление мечты – рассказать о судьбе Паулы Александровны Хамильтон. За несколько встреч с ней я записала изложенный выше материал и глубоко признательна читателям, которые с ним познакомились.