Есть люди, после общения с которыми чувствуешь, что не просто узнал много нового, а начал смотреть на некоторые вещи по-иному. К числу таковых относится Сергей Геннадиевич Веригин, кандидат исторических наук, декан исторического факультета ПетрГУ. Вышедшая в конце 2009 года в университетском издательстве его книга «Карелия в годы военных испытаний. Политическое и социально-экономическое положение Советской Карелии в период второй мировой войны 1939 – 1945 гг.» впервые показывает обозначенную в заглавии тему с точки зрения современной науки. Картина эпохи получается настолько объемной, что понятнее становятся и уроки, которые преподает наша история.
– Сергей Геннадиевич, книга поражает уже одним своим объемом. Как долго шла работа?
– Еще со студенческой скамьи я начал работать над сюжетами истории Второй мировой, Великой Отечественной войны, истории Карелии в данный период. Писал дипломную работу, потом преподавал в 9-й средней школе Петрозаводска историю. С 1981 года стал работать в университете, учился в аспирантуре, защитил кандидатскую диссертацию. Вот, в общем-то, с того времени занимаюсь этими сюжетами. Над самой книгой работал последние 5 – 6 лет, с учетом того, что были открыты многие архивы – и государственные, и ведомственные.
– Кому прежде всего адресована ваша книга – историкам-специалистам или массовому читателю?
– И тем и другим. Конечно, прежде всего профессиональным историкам, потому что в книге есть интересные сюжеты, которые связаны с анализом нового архивного материала. Думаю, она будет интересна и широкому кругу читателей, которые интересуются историей нашего края и историей войны. Отдельная глава посвящена разведке, действию диверсионных групп 4-го отдела НКВД Карело-Финской ССР в тылу финских войск. Проблема коллаборационизма, которая была закрыта, – связь местного населения с оккупационными финскими властями, также нашла свое отражение в монографии. Еще сюжет – попытка ликвидации Карело-Финской ССР в августе 1944 года, которая не удалась благодаря твердой позиции руководства республики. Вопросы, связанные с социально-экономическим развитием оккупированных районов, жизнью в оккупации…
– Об этом и вправду настолько подробно раньше читать не приходилось. Если верить советским историкам, то на оккупированной территории жили только оккупанты и партизаны…
– Совершенно верно. В советской литературе описываются в основном концлагеря, места принудительного содержания и так далее. И это действительно было, и у меня, кстати, посвящена этому специальная глава. Но часть населения, в первую очередь представители финно-угорских народов, находилась на свободе, она как-то жила, работала, и вот эту повседневность я тоже постарался отразить.
– Как вы относитесь к той интерпретации военных событий, которую дал В. Суворов в книге «Ледокол» и ее многочисленных продолжениях? Встречались ли вам архивные материалы, подтверждающие или опровергающие эту гипотезу?
– Считаю, что изначально концепция Суворова, его книги направлены на то, чтобы оправдать превентивный удар гитлеровской Германии с обоснованием того, что Советский Союз готовился к войне, были планы напасть на Германию, что Гитлер опередил Сталина и т.д. Ну, во-первых, политическое решение принято не было, и документов типа «План Барбаросса», подписанного Гитлером, мы не найдем. Во-вторых, мы должны исходить из самого факта истории – 22 июня 1941 г. фашистская Германия напала на Советский Союз, то есть стала агрессором. Все страны готовились к войне, никто не отрицает, и я не отрицаю, что СССР тоже готовился. Но мы стали жертвой агрессии. И оправдать это невозможно! Даже такой ярый антисоветчик, как Черчилль, который был одним из организаторов интервенции против Советской России в годы гражданской войны, 22 июня заявил о поддержке и Сталина, и Советского Союза. В этом выступлении четко отражено, кто был агрессором, а кто его жертвой. Пересматривать это, думаю, дело неблагодарное.
– Какие факты, с которыми познакомились при подготовке книги, вас потрясли, может быть, показались по-настоящему сенсационными?
– Я уже сказал о планах ликвидации Карело-Финской ССР в августе 1944 года. Анализируя мемуары бывшего первого секретаря ЦК компартии Карелии Геннадия Николаевича Куприянова, я привлек еще документы из московских и наших, карельских архивов. Анализ источников показывает, что в самом деле была такая угроза. Наша республика, как и другие республики в тот период, могла быть ликвидирована, а финно-угорское население могло быть выслано в Сибирь. Руководство Карельского фронта ссылалось на то, что большая часть территории Карелии оккупирована, слабое партизанское движение – по сравнению с Белоруссией, Брянщиной, подполье провалено и так далее. Об этой прежде неизвестной странице истории Карелии я пишу в своей книге. Была особенность боевых действий на Севере и в партизанском движении, и в разведдиверсионных группах.
– Вы часто касаетесь темы работы спецслужб. Неужели они открывают свои секреты историкам ?
– Благодарен работникам архива Управления Федеральной службы безопасности Российской Федерации по Республике Карелия. Они рассекретили значительную часть материалов, считаю, что в них с точки зрения сегодняшнего дня никаких государственных тайн нет, наоборот, рассекреченные материалы показывают, что в непростых условиях с огромными потерями, но спецслужбы в тот период работали. Это очень важно, иначе у нас, понимаете, складывается впечатление, что НКВД – это только 37-й год, репрессии… Этого никто не отрицает, это было. Но эти же спецслужбы сыграли огромную роль в организации диверсионной и разведывательной деятельности в тылу финских войск в годы Великой Отечественной войны.
– Есть ли сейчас такие запретные зоны, доступ к которым для исследователей пока закрыт?
– Есть, конечно, определенные вопросы, связанные с безопасностью государства, с документами личного характера и так далее. Но я сужу по материалам печати, что иногда засекречено то, что давно перестало быть секретом. У нас есть документы 1920-х годов, которые, к сожалению, недоступны: по истории создания и деятельности Карельской трудовой коммуны, о «красных финнах»… Уже прошло 70 лет. Какие там могут быть секреты? Эти документы давно уже должны быть рассекречены.
– Изменилась ли ваша оценка известных исторических персонажей после того, что вы о них узнали?
– Изменилась. Например, Куприянов. Он в определенной мере виновен в репрессиях. Но его позиция по вопросу о ликвидации республики говорит о том, что он внес и большой положительный вклад. Поэтому нельзя говорить, чего на чаше весов больше – хорошего или плохого. Каждая историческая личность неоднозначна.
– А Андропов?
– Понимаете, в чем дело… Андропов сыграл большую роль в организации партизанского движения. С другой стороны, Куприянов пишет в своих воспоминаниях, что, когда речь шла о том, кого посылать за линию фронта для организации подпольной работы, многие известные личности у нас в Карелии, в том числе и Юрий Владимирович Андропов, под разными предлогами отказывались. И у Мерецкова не так все однозначно.
– Он не такой уж блестящий полководец?
– Это во-первых, а во-вторых, он первоначально стоял на позиции тех, кто хотел ликвидировать республику и выселить финно-угорское население. Поэтому у меня к Мерецкову довольно неоднозначное отношение, я уж не говорю о Зимней войне…
– И о Куусинене…
– Когда мы оцениваем исторического деятеля, мы имеем в виду определенные исторические условия. Сталин вызвал Куусинена накануне Зимней войны и предложил ему возглавить финское народное правительство. Что было делать Куусинену? Да, его в Финляндии до сих пор осуждают за это, и после войны он единственный из состава народного правительства не получил визы и так и не смог вернуться на родину. С другой стороны, попробуй откажи Сталину… Где ты окажешься?
– Подвиги рядовых героев не преувеличены советскими идеологами?
– Я считаю, что рядовые люди – Мелентьева, Лисицына, Ригачин и другие –честно выполняли свой долг. На таких примерах молодежь нашу надо воспитывать. Поэтому я не вижу никаких оснований пересматривать подвиги рядовых бойцов Карельского фронта, партизанского и подпольного движения. Наоборот, знакомясь с документами, мы видим, насколько жестким был финский оккупационный режим. Он был даже более суровым, чем немецкий. Значительная часть населения, если брать в процентном отношении, была в концлагерях, контроль был жесткий, работать намного тяжелее, чем в других местах. Вот это и нужно показывать.
– Образ Маннергейма как спасителя Ленинграда – это миф?
– Сейчас много об этом говорится. Честно говоря, считаю, что это миф. Да, Маннергейм интересная личность и действительно был генералом русской армии, много сделал для России. И перед Первой мировой войной, и в Первую мировую войну он был одним из талантливейших военачальников русской армии. Но считать, как некоторые авторы пишут, что он отказался наступать на Ленинград, потому что это был город его молодости, что он любил Петербург, я не могу. Видимо, и сил, и средств у Маннергейма на наступление уже не было. Но надо иметь в виду, что Маннергейм – единственный из руководителей стран-союзниц фашистской Германии, который не подвергся репрессиям. Более того, Сталин даже сделал так, что Маннергейм стал президентом Финляндии в 1945-м году. Не знаю, может, здесь сыграл роль тот факт, что Маннергейм был русским генералом? А, может быть, Сталин в определенной мере осознавал несправедливость Зимней войны, когда целый ряд финских территорий в 1940-м году был отторгнут… Именно Сталин разрешил Маннергейму уехать после войны из Финляндии на лечение.
– Причем, что самое удивительное, и нынешние наши взаимоотношения с Финляндией куда более гладкие, чем, скажем, с Польшей, хотя поводов для обид было немало!
– А вот это интересный феномен. Действительно, с финнами мы воевали много: были и так называемые племенные войны, и «каравантюра». «Красные» и «белые» финны у нас были, и потом Зимняя война, и Великая Отечественная, но, видимо, руководство государств – и Финляндии, и Советского Союза – решило после окончания Второй мировой войны эти сложные проблемы не затрагивать. Сейчас говорят, будто плохо, что мы 50 лет не писали о Зимней войне. Но, с другой стороны, выросло целое поколение и у нас, и в Финляндии, у которого отсутствует ненависть друг к другу.
Мы обсуждаем с финскими историками острейшие вопросы взаимоотношений двух стран: Зимняя и Великая Отечественная войны, концлагеря, гибель народов и другие сюжеты, но обсуждаем это спокойно, в деловой обстановке, не политизируя эти проблемы и не разжигая рознь между нашими народами.
И нет такой политизированности, как в отношении Польши, где все время эти проблемы нагнетаются и становятся предметом дискуссии. На мой взгляд, определенную вину мы несем, например, в связи с Катынью. Понятно, что там расстрел был совершен НКВД. И в тот период когда Горбачев и Ельцин извинились, надо было принять решение и поставить точку – все! Нет, мы это замолчали, потом стали отрицать, сейчас создали комиссию российско-польскую, еще два года она будет работать, и все равно мы вернемся к тому же положению дел. Зачем это делать было? Надо сразу было четко поставить точку, да, принять ответственность. Да, не только мы, и поляки несут свою долю ответственности за уничтожение красноармейцев, военнопленных в период еще гражданской войны и так далее.
Но самое главное, понимаете, чтобы исторически сложные вопросы не влияли на современные отношения, не препятствовали развитию добрососедских, дружественных отношений, взаимодействию народов. Чтобы эти сложные вопросы действительно оставались историческими, научными, но не переходили в область политики.
– Для вас остались неразгаданные тайны в истории Великой Отечественной?
– Тема войны неисчерпаема. Много вопросов, которые требуют проработки, много сюжетов, еще не изученных и требующих исследования. Это вопросы противостояния спецслужб Советского Союза и Финляндии, вопросы, связанные с эвакуацией населения. В своей книге я их затрагиваю, но это отдельная тема: почему, например 18 тысяч жителей Заонежья попали в зону оккупации, хотя район был занят не в начале войны, а через несколько месяцев после ее начала? почему их не вывезли? почему некоторые партийные и советские работники уехали вместе с семьями, бросив население полуострова на произвол судьбы? Об этом практически ничего не написано. А ведь это вызвало сложнейшую проблему жителей Заонежья, которая не решена и до сих пор. Их упорно не признают узниками оккупационного режима, а те, кто имел статус бывших малолетних узников, в последние годы лишился его.
– Наверное, есть немало загадочных эпизодов вроде странного пожара в нашем университете в конце 1941 года…
– Да, в советский период студентам преподавали, что это сделали финны, оккупанты, но я уже тогда задумывался: зачем финнам было поджигать университет, когда они пришли сюда надолго, если не навсегда? Сейчас многие склоняются к мнению, что это были действия наших партизан-подпольщиков. Но документов пока нет, поэтому трудно установить истину. Сомневаюсь, что финны подожгли университет, который им уже принадлежал. Они, кстати, в период оккупации открыли в нашем университете филиал Хельсинкского университета, и в годы войны финские офицеры учились, сдавали экзамены в здании нашего университета.
– Вы планируете работать над этой темой и дальше?
– Да, буду продолжать заниматься слабо изученными проблемами истории Карелии. Это коллаборационизм местного населения в период войны, история спецслужб, противостояние спецслужб СССР и Финляндии в довоенный и военный период, военнопленные на территории Карелии в послевоенный период и их роль в восстановлении народного хозяйства республики. Это и проблема интернированного финского населения, которое попало на территорию Карелии после Зимней войны. С коллегами мы написали книгу «Заложники Зимней войны», где рассказали о финнах, выселенных с территории Финляндии в Калевальский район Советской Карелии. Кстати, финны перевели и издали эту книгу на финском языке. Но это только одна из групп населения, а всего их было три: в Калевальском и Кондопожском районах и Интерпоселке. У нас идея – продолжить этот проект и подготовить новую книгу, которая охватит все интернированное финское население. Сюжет довольно интересный…
«Лицей» № 2 2010