Мысли по пути в монастырь
Скорее всего федоровская философия общего дела – и есть национальная русская идея, поисками которой тщетно занимались ученые мужи весьма продолжительное время. Из общего дела растет не только русская космонавтика как желание Циолковского расселить воскрешенное человечество на ближайших планетах.
На полпути в Феодоровский монастырь[1], то есть на Ленинградском вокзале в Москве, царапнула глаз фигура на коне посереди фонтана на задворках станции метро. Было довольно жарко, и у фонтана возились дети, тут же транзитные пассажиры поедали шаурму, курили, поплевывая на асфальт, гоняли обнаглевших скворцов, которые так и норовили выхватить лакомый кусочек чуть ли не изо рта. Чуть поодаль в открытых кафе бойко торговали пивом и пирожками, люди восточной внешности щебетали почти по-птичьи – для русского уха, воробушки дрались в пыли из-за каких-то крошек. И над всем этим – батюшки! – царил Георгий Победоносец, стыдливо задвинутый за здание метрополитена по соседству с пробитым циферблатом на башне – как будто кто-то гигантским кулаком вмазал в усатую морду часов.
Да кто же водрузил Георгия в фонтан? Или имеется в виду, что аспид обитает в жидкой среде? Это зеленый змий, с которым Георгий бьется который век подряд?.. И все эти странности открылись мне только сейчас, равно как и прозрачная аллегория российской действительности: поражающий змея святой, задвинутый подальше от глаз, на задворки общественного сознания, а вокруг него какая-то мельтешня; жрущая, орущая, матерящаяся толпа, которая не обращает на него никакого внимания. Причем для Георгия это если не вечность, то сильно продленное стоящее время.
Подобное состояние, вероятно, можно грамматически выразить перфектной формой глагола, которой в современном русском языке как раз нет, хотя русский народ любит повторять, что так оно было, есть и будет. Георгий стоял есть и бился есть. И страдал есть, вероятно, от этой перманентной неразрешимости бытия. Православный молитвослов щедр на перфектные формы: «…яко Спаса родила еси душ наших», а это означает, что Спас до сих пор жив. По крайней мере в финском языке перфект означает именно это: если человек родился и до сих пор жив, значит, употребляем перфект, если умер – простое прошедшее время. А в церковнославянском перфект – некое действие, которое свершилось в прошлом, а результат мы видим в настоящем, то есть ниточка, узелок на конце которой завязан в прошлом, а швы кладем мы этой ниточкой до сих пор. В русском языке время как раз очень непростое, несмотря на отсутствие перфекта, плюсквамперфекта и прочих иностранных штучек касательно прошлого. Самое главное, что нет и настоящего. Вот раньше рекли: Аз есмь Илья Муромец, а сейчас представляются: я Илья Иванович Муромцев. И никаких тебе Ich bin, I am, je suis, аз есмь. Так есть ли русский человек в настоящем? Или бытие его проскальзывает через сознание, как вода сквозь пальцы, вот только что зачерпнул полные пригоршни, и нет ее. И никто не смеет настаивать: «Я есть!», в лучшем случае заявляет: «Я здесь», а где здесь, когда текущий момент размазан во времени и разнонаправлен в прошлое и будущее?
И только когда мы лепим слова молитвы на церковнославянском языке, в этот момент мистериально утверждаемся в настоящем, здесь и сейчас, благодаря продленному прошедшему времени, которое закручивает в единый водоворот события минувшие и нынешние. Тогда пробивается странное чувство собственного присутствия в мире, которое остро помнится разве что из детства и которое истончается по мере взросления. Потом изредка ловишь себя на том, что просто наблюдаешь происходящую по соседству жизнь, как живое кино, не проникая в нее слишком глубоко. Но ежели «истину возлюбил еси» – некогда возлюбил и любишь до сих пор, то голос давно ушедших предков пробивается словами молитвы, может, не каждому и понятными. И все же мы отверзаем уста, чтобы мертвые предки могли говорить нашими голосами, мы наделяем их собственной жизненной силой!
«Борьба с разъединяющим пространством, борьба с разъединением и препятствием к соединению есть первый шаг в борьбе с всепоглощающим временем», – писал Николай Федоров. Желание воскресить мертвых в физическом теле, проявившееся в его философии общего дела, может проистекать в том числе и из гипотетического воссоединения поколений во время молитвы на церковнославянском. Впрочем, почему гипотетическое? Если иконы – не просто картинки, а окна, распахнутые в иную реальность, то почему предки не могут реально говорить нашими голосами? В конце концов в бытие земное они переживали те же надежды и чаяния, что и мы, и те же страхи. «Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме преходящия, от сряща, и беса полуденнаго…» Срящ – это внезапное несчастье, хотя беда почти всегда обрушивается внезапно, а бес полуденный подкарауливает каждого во второй половине дня, когда накатывает сонливость и все валится из рук. Он представляется мне похожим на черного котенка, только с копытцами. Вот так пригреется на груди и мурлычет: спи, дело подождет. На первый взгляд безобидное создание, но по сути какая сволочь!
Скорее всего федоровская философия общего дела – и есть национальная русская идея, поисками которой тщетно занимались ученые мужи весьма продолжительное время. Из общего дела растет не только русская космонавтика как желание Циолковского расселить воскрешенное человечество на ближайших планетах. Для обыденного сознания идея дикая, но именно она вывела космические корабли на орбиту. И ведь прошло сто с гаком лет, а ракеты взлетают по тому же принципу реактивной тяги, ничего нового так и не придумали. Вероятно потому, что нет иной столь же безумной идеи. Может быть, у кого-то она и есть, но человек не может оформить грант на исследование. Гранты выдаются только на развитие чего-то вполне обыденного.
Тем не менее общее дело гнездится глубоко в каждом из нас. Именно искреннее желание воскресить своих погибших предков вывело толпы народа на акцию «Бессмертный полк» в мае 2015 года. Причем насильно людей на улицу никто не выгонял, в отличие от акций поддержки правительства, посещать которые земное начальство настоятельно рекомендует. Я так полагаю, что подавляющее большинство участников «Бессмертного полка» никогда не слышали о философии общего дела, однако некая внутренняя потребность заставила их изготовить портрет погибшего родственника и пройти с ним парадом победителей. Что это, как не желание поделиться с погибшими собственной жизненной силой, дабы они на несколько часов воскресли и утвердились в небессмысленности собственной жертвы? Мертвые прошли по улицам вместе с живыми, и в тот момент не было разницы между ними. И кто знает, что при этом творилось на тонком плане бытия?
И кто может сказать с уверенностью, зачем нужно было тогда это массовое жертвоприношение юных людей, рожденных и погибших в стране воинствующего атеизма? Неужели такова расплата за государственное безбожие, сокрушение крестов и расстрел священников? Для человека глубоко верующего мученическая картина была достойным финалом земного бытия, его ждал небесный венец, но куда направлялись убиенные мальчики и девочки, которые верили исключительно в коммунизм? Или ими все равно уплотнялся раскинутый над родиной духовный щит, облачный полк…
Всякий раз, стоит только затронуть федоровскую тему воскрешения мертвых, весьма скоро становится физическо плохо – болит голова, мутит. Очевидно, доступ в эти слои закрыт и не следует живым туда стучаться. А как не стучаться, если никакие пафосно-патриотические заверения в оправданности жертв не способны примирить человека с потерей близких. Огромная несправедливость материалистической концепции бытия и небытия сквозит даже в «Поэме о сыне» советского поэта П. Антокольского, насквозь проникнутой горькой необходимостью жертвовать собственными детьми во имя Родины. В финале человек все равно остается в растерянности перед непреодолимой пеленой, поглощающей павших:
О, как далеки между нами дороги,
Идущие через столетья и через
Прибрежные те травяные отроги,
Где сломанный череп пылится, ощерясь.
Прощай. Поезда не приходят оттуда.
Прощай. Самолёты туда не летают.
Прощай. Никакого не сбудется чуда.
А сны только снятся нам. Снятся и тают…
Антокольский на ощупь находит зыбкую тропинку в инобытие, именно сны, или состояние между бытием и инобытием. Травяные отроги реки смерти – наверняка не просто фантазия поэта, а видение из разряда откровений, которые даются человеку в момент больших эмоциональных переживаний, истончение пелены. Вообще, черепа, которые по сей день пылятся с войны в оврагах и травяных отрогах, почти все с зубами. Смотрят на нас пустыми глазницами вот именно что ощерясь. А это значит, что принадлежали они еще очень молодым людям. И что бы там ни говорили, я не могу до конца принять и понять необходимости этой огромной жертвы подрощенных детей. Такого жертвоприношения мог потребовать только языческий бог. Или дело все-таки в обожествление человека? Кровожадной тщеславной твари, которая что-то там о себе вообразила.
Я ересь говорю? А разве философия общего дела – не ересь? Не вульгарный материализм внутри русской религиозной философии? Дело в том, что последняя разрешает очень большую свободу мысли, как это ни странно, даже внутри канона. Тем более что в наше время свободомыслие осталось разве что в монастыре. По крайней мере там еще можно открыто выражать недовольство властями земными без опаски, что завтра останешься без работы или что не сотворят тебе какой иной пакости.
Наверняка в монастырях есть свои заморочки и свои соблазны, там равно, как и в миру, обитают зависть и осуждение, поскольку обитатели их – такие же люди. И все-таки в монастырях в конечном итоге служат Богу, а не начальству. (При социализме мы по крайней мере полагали, что служим Человеку.) И есть намек на неразорванное бытие, т.е. во всяком деянии, даже бытовой трапезе, неизменно присутствует духовный план. В монастырях нынче встречаются на редкость образованные люди, которые наверняка сумели бы устроиться в миру. Только дело-то в том, что по-настоящему «устроиться» нельзя не то что глубоко верующему, а просто порядочному человеку в мире, где правят клевета, зависть, презорство, братоненавидение и злопомнение, сребролюбие, скупость, чревоугодие и опивство, многоглаголание, злые помыслы, блудное возбешение и подобные тому наклонности.
«Вы разве не знаете, что существует духовный мир?» – батюшка наставлял пожилую прихожанку с интонацией, как будто вопрошая: вы разве не знаете, что лампочка горит от электричества? Это сама собой разумеющаяся вещь. Иначе откуда бы взялась вся земная красота? Совершенство спелых плодов, от которых ломятся ветки? Прекрасные зевы цветов, зовущие пчел? Умирающие в земле и воскресающие зерна? Они были задолго до нас и сейчас присутствуют поблизости, благодатные, отдавая нам свою жизненную силу.
Август 2015
_______
[1] Феодоровский монастырь в Переславле-Залесском
Фото автора