Вспоминая Татьяну Павловну Бибикову
«Многие, наверное, думают, что я уже старая, что мне пора думать о душе, но если я не буду хулиганить, мне будет неинтересно и слишком тяжело жить».
Ушла Татьяна Павловна Бибикова. Эта новость пришла ко мне вчера, в самый обычный день, дождливый и пасмурный. Время не остановилось, оно идет и теперь, а ее нет. Кажется, она только что вышла из своего класса на третьем этаже, первая дверь направо от лестницы. Сейчас вернется, откроет своим ключом, и начнется урок, как бывало раньше.
Кто только не учился и не бывал в том классе, какие только произведения не звучали в его стенах, музыку каких только народов и стран не слышали на этих уроках, на каких только языках не пели, говорили, читали стихи.
Каждому из нас, учеников, Татьяна Павловна, вероятно, близка по-своему, кому-то больше, кому-то меньше, однако для всех, кто действительно учился у нее, она была особым Учителем. Поделюсь своими воспоминаниями.
Впервые я оказался у нее в классе в сентябре 2008 года, студентом второго курса Петрозаводской консерватории. Чтобы попасть на учебу к педагогу, нужно было написать заявление. Многие говорили мне: не иди к ней, она странная, какая-то вся на облаке, а уж что за музыку она проходит со студентами… Шёнберг, Шнитке, Хиндемит, Берг — туши свет, да и только! Другие, напротив, уверяли, что идти нужно только к ней. Я, честно признаюсь, не хотел к ней в класс, но оказалось, что заявлений к другим педагогам было уже достаточно, а у нее было место.
На общем собрании класса она сказала новичкам: «У нас в первом семестре второго курса только одна задача — влюбляться друг в друга, а все экзамены потом». На самом первом уроке, когда я, робея, принес, как было велено, любой романс на выбор «в транспорте», она поставила передо мной ноты Эдисона Денисова и попросила почитать с листа. Чтобы лучше понять, что это значит, возьмите его вокальную музыку и «почитайте»… Переменные размеры в разных руках, разные знаки, не меньше пяти-шести, септоли с квинтолями… Я, как мог, читал это с листа и думал только о том, что если они такое здесь только читают, что же тогда тут играют на концертах?!
Были и другие странные слова и вещи. Например, оказывается, для того, чтобы лучше почувствовать ощущение движения формы в трехдольном размере, нужно было «бегемотиться» — повторять про себя «я бе-ге-мот, бе-ге-мот, бе-ге-мот», а в четырехдольном — «я ве-ло-си-пед, ве-ло-си-пед, ве-ло-си-пед, ве-ло-си-пед». У велосипедов и бегемотов вообще была особая роль, они попадались в ее обществе постоянно, в итоге даже свои электронные ящики она назвала — begemot и velociped.
В рояле обитало особое существо — Дух или, как еще говорила Татьяна Павловна, «наш нежный друг». Именно он отвечал за то, как прозвучит музыка, с ним надо было учиться договариваться. Со стороны это могло казаться нелепицей и белибердой, однако, как я убедился сам, эти приемы действительно приносили пользу.
Вообще, понять Татьяну Павловну на уроках бывало очень непросто. Возможно, были и такие ученики, кто читал все как открытую книгу, но для прочих хитросплетения ее ярких метафор и витиеватых образов казались чем-то сродни если не бреду, то какому-то таинственному мистическому волхованию. Она сама говорила: «Чтобы понять, что я от вас хочу на уроках, просто отдайтесь мне на три года, просто слушайте, что я вам говорю, а потом вы уже сами не сможете мыслить и играть по-другому».
Татьяна Павловна всегда ценила хороший юмор, обладала этим чувством сама и находила его в окружающих. Она говорила: «Многие, наверное, думают, что я уже старая, что мне пора думать о душе, но если я не буду хулиганить, мне будет неинтересно и слишком тяжело жить». Наряду с работой и серьезными важными музыкантскими вещами, она почти на каждом уроке, комментируя тот или иной момент в нотах, вспоминала какой-нибудь случай из своей жизни, часто забавный. Об одном концерте под Новосибирском; об одном знакомом финском настройщике, которому его жена советовала записывать, как его зовут, чтобы не забыл, и он так и делал; про то, как однажды ей снился сон, где она проходит сквозь стену к соседям. Или о том, как она посетила музей Прадо или мавзолей Великих Моголов; или как во время путешествия по Индии ее со всех сторон обступили местные дети, такие хорошие и бойкие, а потом оказалось, что пропал кошелек; или как она перемещалась на слоне и слон под ней описался; или про то, как смотрела на Великую китайскую стену; или как в Париже она искала дом, где жил и умер Дебюсси, и никто из встречных парижан не знал, кто это такой. А еще, бывало, она в конце какого-нибудь особенно позднего урока говорила: «Ну все, разбегаемся, вынос твоего тела». Это была старая шутка о том, что в конце рабочего дня силы у студентов иссякают, а у профессора нет.
Однажды я пришел на урок и вместо приветствия услышал: «Ты представляешь, эта сволочь….. Эта сволочь меня сегодня подняла в 5 утра!» Оказалось, речь шла о любимой собаке, которая вдруг, ни с того ни с сего, поменяла свой распорядок дня и заставила подстраиваться под него хозяйку. А в другой раз, начав говорить о том, как Бетховен понимал форму, стала рисовать на крышке рояля линию этого его понимания, потом легко и непринужденно перешла к объяснению Теории струн, а в конце прочла стихотворение Осипа Мандельштама «От вторника и до субботы», о ласточках.
А еще каждый год в конце декабря, на католическое Рождество, Татьяна Павловна устраивала концерт класса. Это было совершенно уникальное событие в жизни консерватории. Татьяна Павловна всегда очень придирчиво отбирала репертуар, распределяла его между исполнителями, очень тщательно продумывала сюжет и порядок произведений, это было очень семейное мероприятие, как для его участников, так и для слушателей. За этим стояли часы, десятки часов дополнительных репетиций, поиска нужных нот, нужных солистов, инструменталистов, чтецов. И вся эта титаническая работа заканчивалась после концерта общим сбором исполнителей в классе и новогодним шампанским с конфетами. В воздухе тогда в самом деле ощущался Дух Рождества.
Невероятная тактичность, интеллигентность, скромность уживались в ней с легкостью, упорством, пытливым умом, непреклонностью, юмором и любовью похулиганить. На одном из уроков несколько лет назад она сказала: «Ты знаешь, я уже давно знаю, что со мной все будет в порядке, мне Боженька так и сказал: «Не бойся, Танька, все у тебя там будет хорошо», я вот только хочу успеть доделать свою книгу».
21 ноября Татьяны Павловны не стало. Ушла целая эпоха, ушел человек, который был в консерватории практически с первых лет ее основания. Ее труд, ее ученики, ее работы, все это продолжает существовать, особенно в сердцах и душах тех, кто ее знал, ценил и любил. А я все также слышу сейчас ее голос, мелодичный ритм которого продолжает под руку тихо напевать, пока ты играешь — «велосипед… велосипед… велосипед…»
