Дарья Козленкова москвичка, ей 18 лет. Учится в Париже на факультете современной французской литературы. Увлекается переводом и историей литературы.
***
Блики света, которые живы еще в моем сознании от дневного солнца, разбегаются из стороны в сторону, когда я закрываю глаза. Я будто бросаюсь взглядом влево – они ускользают от меня; бросаюсь вправо – и вновь не удалось поймать. Мне приятно думать о том, как под закрытыми веками шевелятся мои глазные яблоки, создавая хоть какое-то движение в моей окутанной сном, замершей в лунном свете комнате. Попытка поймать блики, развеять их это и попытка заснуть на ужасно неудобном диване. С ним у меня установлено давнишнее соглашение о взаимном пренебрежении — он негромко скрипит, когда я давлю на него своим весом, а я не слишком много думаю о том, что его матрац нужно поменять на новый. А если подумать, так у меня во всем: намеренное игнорирование вещей. Начиная от сущих мелочей — написать письмо незаточенным карандашом и заканчивая бесконечным, «вечными ценностями». С друзьями, с которыми я строю отношения, основываясь на молчаливом принципе находить друг в друге только лучшее и не замечать дурного. С любовниками, чьи поцелуи неразличимы один от другого сухостью губ и грубостью дыхания, чьи лица в памяти стерты почти полностью и не вызывают трепета. Со всем так.
В какой-то момент мне кажется, что я слышу звук воды, капающей из крана и этот звук довольно быстро уносит меня с собой, позволяя расслабиться глазам и напрячься ушам… а потом… я встаю. В груди глухим отзвуком раздается мысль о том, что пора отправиться в путь, и эта мысль не выглядит ни новой ни неожиданной, но она мне не безразлична. Все, что мне нужно, это отбросить личину, пользоваться которой привыкло уже все человечество: бесстрастное лицо с натянутой бледной кожей и мутным взглядом мертвеца. Лицо это как гладь воды, которую не нарушить ни дуновением ветра, ни брошенным в нее камнем. На ней не увидеть разводов, расширяющихся и исчезающих вдруг кругов, трепета. Встав, я прощаюсь со своим диваном — так дальше не может продолжаться, именно сегодня все это должно прекратиться. А почему сегодня — я не знаю, пусть в этом виновата будет луна, только вчера еще бывшая серпом-месяцем. Эта двуликая луна! Распахиваю дверь, и легкий ночной ветер проверяет на прочность мои намерения. Он пробирает до самых костей, мурашками бродит по телу и свистит зловеще, предостерегая о своем могуществе. Я слышу, как старый диван просит меня остаться, как говорит, клятвенно молит, что больше не будет лишать меня сна своим скрипом, стаскивать с меня одеяло, мять мои простыни. Я захлопываю за собой дверь, беру под руки старый велосипед, но он тоже против — крепко держится за дом нитями длинной, серебристой паутины. Колеса его не крутятся, он протяжно скрипит. Но педали все же начинают прокручиваться, и я выезжаю вскоре на лесную тропинку, с заботой минуя кочки и корни деревьев, выползшие из земли, чтобы меня остановить. Впрочем, думается мне, что за странный способ передвижения? Зачем менять ноги на резиновые колеса? Для того чтобы спешить и не успевать, чтобы обгонять и оставаться позади, чтобы быть как можно дальше от земли? Не испачкаться, не чувствовать ее влаги и ее сковывающей прохлады? Я оставляю велосипед в лесу и он жалобно стонет вслед. Я иду достаточно долго и вот вижу между деревьями просвет и узкую тропинку, заросшую по обеим сторонам крапивой, а в конце легкий блеск лесного озера, в котором отражается краснота закатного (или все же рассветного?) солнца. Тут, пробираясь через высокие заросли осоки и хвоща, то и дело спотыкаясь, я выхожу к маленькому бережку, к старой лодке деда, в которой он возил меня когда-то по озеру. Я отвязываю от дерева лодочную веревку, которая поддается мне с большим трудом – она будто слилась с деревом, опутав его вторым слоем коры. Сажусь в лодку, оттолкнувшись от берега ногой и гребу руками, потому что весел нигде нет. Лодка медленно ползет по водному зеркалу. Я знаю — мне нужно оказаться в самом центре, ведь только тогда я пойму наконец что-то важное, то, что я скрыл сам от самого себя, то, что покоится на дне моего сознания. Я чувствую, как водоросли цепляются за дно лодки и это усложняет ее ход, но вот наконец я добрался до середины озера, лишь сейчас заметив, насколько мой челнок дырявый и старый, прогнивший от долгого стояния в воде, которая теперь сочится внутрь, где-то медленным, а где-то быстрым ручейком. Воды становится уже по щиколотку, но я жду. Жду и пытаюсь понять, что именно должно произойти. Я смотрю на бывшее некогда красным, но уже побледневшее солнце — мне кажется, что из бликов должна сложиться картинка, и тогда мне откроется что-то, но этого не происходит. Когда Воды в лодке становится уже так много , что она начинает медленно тонуть, я готовлюсь тонуть вместе с ней, ведь мне нужно ждать до самого конца. Вода поглощает меня, и я успеваю осознать в самый последний момент, что сам смог нарушить гладь воды и ее вечный покой. Вода становится со мной одним целым, забираясь ко мне в нос, рот и уши, а я рад принять ее, как рад бы был принять самого себя. Я просыпаюсь, улыбаясь новому дню.
Условия участия в конкурсе «Сестра таланта»
