Родословное Дерево бывает разным. В альбомах, на стендах, в компьютерных программах, а это выросло из ящичков старинного шкафа. Их много, и в каждом хранится ещё одна история о моих предках.
Но в почетном углу — глубокоуважаемый шкаф:
Время заперто в нем. Узелками его завязали
И запрятали в письмах, в минувшего века строках.
Т. Карякина
Бюро красного дерева и дубовый шкаф-библиотека были свидетелями моего появления на свет, первых набитых шишек и отметок в школьном дневнике. Дубовый шкафчик несколько раз менял своё назначение. То верховодил на кухне, блистая белоснежными салфетками и столовым гэдээровским сервизом, то заполнился великим множеством виниловых пластинок и подшивками журнала «Наука и жизнь», ненадолго стал домом для забавного бурундука, теперь принял мои родословные альбомы. А многочисленные ящички бюро всегда хранили в себе постельное бельё, отрезы на папину военную форму, носовые платочки, иголки, нитки, пуговицы, значки, запонки, лекарства, фотографии, письма и документы.
Оба шкафа достались моей маме в наследство от тёти Шуры, Александры Павловны Котиковой, ленинградской учительницы русского языка и литературы. В конце пятидесятых они переехали в Петрозаводск.
Когда в 80-годы прошлого века я начала распутывать историю своей семьи, от маминой двоюродной сестры узнала, что эти вещи были сделаны нашими предками-краснодеревщиками Никитиными! Тётя Вера даже помнила, что родом мастера были из Чухломского уезда Костромской губернии, а «Очерки крестьянского быта» Алексея Писемского 1856 года ей вторили:
«Чухломской уезд резко отличается от других — это вы заметите, въехавши в первую его деревню…В каждой из них вам бросится в глаза большой дом, изукрашенный разными разностями: узорными размалёванными карнизами, узорными подоконниками, какими-то маленькими балкончиками, бог весть для чего устроенными, потому что на них ниоткуда нет выхода, разрисованными ставнями и воротами.
Весь тамошний народ ходит на чужую сторону, т.е. в Москву или Петербург… и промышляют там: по столярному, стекольному, слесарному мастерству. Очень трудной работы – каменной, плотничной, кузнечной – чухломец не любит».
Интересно наблюдать, как мебельная мода меняется со временем. В одной комнате поместились соразмерные человеку старинные шкафы, трёхстворчатый шкаф семидесятых выше человеческого роста и шкаф-иностранец, увенчанный антресолями, заглянуть в которые можно, только встав на стул. Шкаф-купе в свою комнату мы не пустили, не хочется ощущать себя лилипутами в стране гулливеров. И всё равно самые добротные, комфортные и уютные те, что сделаны моими предками.
По словам тёти Веры, бюро и шкафчик были в комнате коммунальной квартиры на Петроградской стороне ещё в её предвоенном студенчестве, а значит, слышали и артобстрелы, и метроном радиотарелки, промерзали насквозь в блокадном Ленинграде, провожали свою хозяйку в эвакуацию и радовались её возвращению. То, что они не исчезли в чреве буржуек, удивительно, ведь в тот момент главное предназначение любой мебели было сохранить людям жизнь накопленным когда-то живым деревом теплом.
И я посмотрела на знакомые с детства шкафы с особым уважением, как на много видевших и слишком много знавших.
В 2009 году отправилась на родину своих пензенских предков, побывала в Тарханах у Лермонтова и ахнула! Точно такие же бюро стоят в усадьбе великого поэта, такие могли быть в имении его земляка и однокашника, моего прапрадеда кавалергарда Зиновия, а, значит, возраст их можно исчислять примерно с первой половины 19 века. Но явились они ко мне не с дворянской, а, на удивление, с крестьянской стороны. Остаётся только гадать, свидетелями чего были мои шкафы!
Тётя Вера рассказала то немногое, что знала о Никитиных. Два брата пришли в Петербург чуть ли не при Петре I. Один был художник, второй краснодеревщик. Дочь их потомка Кира Никитина, Анна, стала моей прабабушкой, выйдя замуж за Павла Сергеевича Котикова, механика петергофских фонтанов. У её брата Андрея, тоже, как и их отец, краснодеревщика, был сын Алексей и дочери – Татьяна, Евгения и Екатерина, одна из девушек глухонемая. Алексей работал в Ботаническом саду Ленинграда, он и его незамужние сёстры погибли в блокаду. Вот и всё, что удалось узнать.
Только в 2008 году благодаря интернету стали доступны дореволюционные адресные справочники Петербурга. В них нашлось подтверждение семейных легенд. Первое доступное упоминание о мебельно-столярной мастерской Кира Никитина в Новом переулке относится к 1867 году. Затем адреса менялись, дольше всех среди них фигурирует Грязная улица.
Из отчества прапрадеда почти удалось узнать имя трижды прадеда. «Почти», потому что сокращения отчеств в этом справочнике разнятся, есть Николаев., есть Никит., и кто же тогда мой Кир Ник. Никитин? Думаю, его отца звали Николай, хотя нельзя исключить и Никиту, а вот Никифор маловероятен.
Если хочешь преодолеть барьер, разделяющий тебя с теми, кто предшествовал твоему рождению, будь настойчив, упорен и изобретателен. Тем более что интернет активно помогает в этом.
Около двух лет назад появилась электронная база эвакуированных из блокадного Ленинграда. В ней я обнаружила карточку на Алексея Андреевича Никитина, 1900 года рождения, очень мне по всем параметрам подходящего. Другое дело, имя обычное и распространенное, нет никакой уверенности, что это мой троюродный дед.
Тогда подошла к загадке с другой стороны, топографической. Стало интересно, где проживали в Петербурге столяры Никитины. Узнать это стало возможным при поиске улиц не в современных справочниках, а всё в том же дореволюционном адреснике.
Оказалось, что жили они в самом центре города. Сегодня Новый переулок называется переулком Талалихина, а Грязная улица стала улицей Яблочкова. Карта показывала – совсем рядом с ними стоит, как стоял уже много лет, собор Князь Владимирский. Вот тут и возникла мысль посмотреть метрические книги этой церкви онлайн.
Надежды на результат почти не было, слишком предположительно воздушной выглядела построенная мною цепочка событий.
Начала просмотр с 1900 года, ведь именно он указан в блокадной карточке неизвестного и вряд ли родственного мне человека. Метрическая книга увесистая, за год в соборе были крещены 458 ребятишек. Каково же было моё потрясение, когда в записи №153 от 15 августа 1900 года я прочитала о родителях младенца Алексея:
«Крестьянин Костромской губернии, Чухломского уезда, Алёшковской волости деревни Елсаково Андрей Кирович Никитин и законная жена его Агрипина Маркелова».
То самое редкое отчество от имени Кир (не Кирилл!). Тот самый Чухломской уезд Костромской губернии! Зато, к моей радости, границы его сузились для меня до единственной деревни. Сколько ещё своих малых родин надо успеть навестить и проведать! Сколько архивов обойти! Ведь теперь, зная точное название поселения, можно значительно продвинуться вглубь своей родословной по никитинской линии.
Крёстным отцом маленького Алексея стал крестьянин деревни Мазалово того же уезда и волости Михаил Маркелович Фёдоров, дядя ребёнка. Крёстной матерью жена старшего фельдшера Ольга Петровна Майман. О ней самой в недрах интернета я ничего не нашла. А вот фельдшер Майман в 1879 году присутствовал при одном из покушений на Александра II у здания Главного Штаба и даже пытался остановить окриком приблизившегося к царю убийцу.
Не могла не проверить имя священника, крестившего Алексея Никитина. Сергей Бадалов человек необычной судьбы. Ассириец по происхождению, он был присоединён к православию в 1898 году. А с 1929-го по 1945 год являлся настоятелем Свято-Николаевского храма в Казвине, в Иране. Прожил долгую жизнь, умерев в 1952 году в возрасте 93 лет, и был похоронен в Тегеране.
Эти люди никакого родственного отношения ко мне не имеют, но были знакомы с моими предками. Так общая история всё время переплетается с частной, а частная как зеркало или картина обрамлена именами известными.
Поисковое дело такое – поманит, одарит и тут же выльет за шиворот ушат холодной воды. Как ни шерстила я остальные метрические книги этого собора, других записей о своих Никитиных не нашла. Не помогло и изучение короткого архивного дела о получении каким-то Андреем Никитиным разрешения на открытие столярной мастерской. Он оказался не Кировичем, а Никитичем.
На этом поиск опять приостановился, как жаль…
Я уже окончила этот рассказ, когда решила ещё раз применить географический способ решения генеалогических загадок. Одно время мастерская моих родичей располагалась на Гороховой улице в доме №23. Карта сообщала — в семи минут ходьбы от него находится Казанский собор.
Так, после кропотливого просмотра прямо в интернете метрических книг этого храма за многие годы, я нашла записи о рождении всех девочек Никитиных, в очередной раз подтвердив точность семейных рассказов!
Старшая Татьяна родилась в последний день 1886 года, через четыре года — Екатерина, в 1893-м Евгения. Ещё более удивительно, что их мама Агриппина Маркеловна была крещена в этом же Казанском соборе в 1867 году. Я даже знаю теперь, что её мать звали Прасковьей Максимовной и она была восприемницей своей внучки Татьяны. Вот только кому рассказать об этом? Прямых потомков этой семьи, кажется, не осталось.
Ещё страшнее эти строчки чухломской газеты «Вперёд» 2014 года:
«За последние сто лет мы потеряли сотни и сотни деревень, тысячи работоспособных людей, кормивших страну. Вот вам пример: в бывшей Мирохановской волости в 1914 году насчитывалось 98 населённых пунктов, в которых проживало 4,5 тысячи жителей. Их потомки не живут в тех краях лет, этак, тридцать, и вряд ли будут жить когда-нибудь. Скажите на милость, где Елсаковский, Мартьяновский, Гавриловский, Жарский, Колотиловский, Малининский, Глазуновский, Рамешский, Тимошинский, Санциловский, Мазаловский, Цилимовский и другие сельсоветы? За минувшие полвека во всех перечисленных административных образованиях не осталось ни одной жилой деревни.
Обрублены корни – погибнуть и дереву».
Старые метрики подтвердили — я ничего не придумала и за уши не притянула, мои не вполне обычные методы поиска имеют право быть. Ведь от купели Казанского собора маленькую Катюшу Никитину 123 года назад принимали руки её тети, а моей прабабушки Анны Кировны, в то время уже Котиковой.
Уже четвёртый год подряд в новогодние, рождественские дни предки навещают меня целыми семьями! Амелунги, Майеры, Котиковы, а в этом году Никитины. Хорошая традиция, добрый знак, чудо какое-то!
Внимательно осмотрела свои заслуженные шкафы-ветераны, нет ли где имени мастера, записки потомкам, потайного ящичка с золотыми монетами или фамильным рубанком. Увы! Но я не грущу: в старых досочках, в фактуре дерева, манящих разводах отделки, её колере тепло и мастерство моих предков, живое их воплощение и точное свидетельство – они были, а потому я есмь.
Звук проезжающей конки, отсвет керосиновой лампы, шелест газеты с ятями, отдалённый залп «Авроры», шум дождя позапрошлого века и запах сирени, вот что в ящичках их воспоминаний. В уголках платочков слёзы победного салюта. Где-то такие шкафы давно превратились в прах, а эти всё ещё помнят прикосновения моих ушедших родителей.
Хорошо в доме, где энергия рода пребывает в вещном и подпитывает его обитателей. А история предметов непременно становится историей людей, которые их сотворили, берегли и пользуются ими. Надеюсь, несмотря ни на какие веяния моды, эти вещи в нашей семье сохранятся.
