Так, на ощупь, мы знакомились друг с другом. Ведь это дико, правда? Знакомиться с собственной внучкой, когда ей уже 28…
Моей бабушке досталось горестей и бед больше, чем может вынести один человек. Смерть отца, бедность, революция, грубая медицинская ошибка, после которой развод и вечная разлука с дочерью, моей мамой, война, смерть мужа, воспитание сыновей, ранняя смерть одного, тяжёлая болезнь другого, непутёвая жизнь третьего, необходимость работать до глубокой старости, смерть трёх сестёр, одиночество и ни одного внука.
Мы нашлись, когда мне было 28 лет, а ей 84 года, бывает в жизни такая арифметика разлуки. Чудом была эта встреча, и великим подарком шесть лет нашего общения.
Уже двадцать лет на земле нет моей бабушки, а пожелтевшие тетрадные странички её писем живут. Когда мне грустно, я их перечитываю.
Папа писать не любил, от мамы сохранилось только несколько открыток, и всё, что связывает меня с ушедшими самыми близкими людьми, эти письма, написанные под диктовку рукой её подруги Клавочки, почерк которой навсегда для меня «бабушкин».
«Ленинград. 10 декабря 1989 года» — заголовок самого первого послания. В нём расставлены основные вехи – живёт вместе с сыном-инвалидом, помогают племянницы, родословной никогда не интересовалась, очень рада узнать о реабилитации своего первого мужа (моего деда), честного человека. Отчётливо крупно написан домашний телефон – звони! Сможешь, приезжай. Привет правнуку. И важные для неё вопросы – с кем я, кто рядом. Позднее она спросит и о моей внешности, цвете глаз, волос, росте, похожести на родителей.
Плохо видя и уже больше доверяя внутреннему зрению, бабушка рисовала мой портрет мысленно. А в первом письмеце прислала две своих фотографии. У каждой женщины в жизни много возрастов, и это был тот, когда профсоюзный билет больше не нужен. Одно фото было с него.
Уже в декабре я смогла передать бабушке посылочку – несколько баночек варенья, гречку, индийский чай, дефициты того времени. «Какие у тебя хорошие друзья, что согласились везти такую тяжесть». Брусничное варенье оказалось вкусным, а сам подарок разбередил душу – «я очень разволновалась и почти всю ночь не спала». «Мне кажется, что ты доброй души человек!» — так, на ощупь, мы знакомились друг с другом. Ведь это дико, правда? Знакомиться с собственной внучкой, когда ей уже 28…
В этих письмах приписок бабушкиной рукой нет, она диктует их Клавочке по телефону, чтобы я быстрее получила ответ, ведь после долгой разлуки очень ценишь друг друга. «Наконец я дождалась твоего письма, а до этого всё ходила и шарила в почтовом ящике». Шарила, потому что очень плохо видела, рукой надёжнее.
Наступил новый, 1990 год. Для неё это было время, когда ещё хватает сил проводить год старый, но новогоднего поздравления главы государства дожидаешься уже в постели. Дольше праздновать сил нет, и главное – перешагнуть в 12 часов ночи через незримую черту, успеть вместе со всеми, держа в руках счастливый билетик на ещё одну поездку в не остановившуюся жизнь…
На здоровье она не жаловалась. «Поддаваться болезням не люблю, переживаю молча». Но моя однокурсница-врач нашла время её навестить, подобрать лекарства, и бабушка стала чувствовать себя значительно лучше.
В письмах среди коротких рассказов о племянницах вкраплены воспоминания о сёстрах, отце — моём прадеде, советы по воспитанию сына. Это тот самый возраст, когда о своих многочисленных дядях и тётях пишешь: «Всех их давно нет». Та пора, когда «доживаешь свой век скучно, так как ни читать, ни писать, ни смотреть не можешь, довольствуешься радиопередачами».
То время, когда, старая и немощная, едешь за лекарством больному сыну на другой конец города и теряешь сознание на эскалаторе метро. «Скорая» мчит тебя в больницу, но по пути добрый врач заезжает за тем самым таким нужным лекарством для сына. А в больнице, хотя есть необходимость подлечиться, ты не остаёшься, и добрые люди отвозят тебя домой. С тех пор ты боишься ездить одна, а в метро боишься даже с кем-нибудь. Такой бывает жизнь наших стареньких бабушек, когда простейшие для нас вещи становятся для них непреодолимым препятствием.
Люди этого поколения пережили много страшного. Одной из возможностей уцелеть было умение говорить недомолвками, полунамёками, иносказательно. О муже сестры Лёли, Иосифе Герасимовиче Элиашберге, даже через полвека она пишет так: «В 1937 году его постигла участь Павла Павловичa (что означает – его, как и моего деда, бабушкиного первого мужа, арестовали ни за что и ни за что расстреляли сталинские палачи)». Рассказывая о родне со стороны отца, называет имена своих тётушек, но не дяди, эмигрировавшего после революции во Францию. Это я узнаю уже много лет спустя. А тогда бабушка не то что сам факт отъезда, но и имя его предусмотрительно скрыла.
Ещё бабушка очень ждёт меня в гости и в нескольких письмах заботливо прокладывает самый короткий и удобный маршрут последнего отрезка, который нам нужно преодолеть. Так важно его пройти, что расписан каждый шаг. «Выйдешь на второй остановке после гомеопатической поликлиники. Надо перейти через дорогу. (Осторожно! Здесь нет светофора), повернуть направо и по панели вниз».
Бабушка упрашивает меня ничего ей не привозить, ехать налегке. «Мы сыты. Будешь сыта и ты. У нас отсутствуют только деликатесы, а без них можно прекрасно прожить. Я не нищая, живу по средствам, спать голодными не ложимся».
А это уже после первой встречи, когда я, конечно, бабушку не послушалась и привезла разные дефициты и вкусности, чтобы не бегать за ними по Ленинграду. Ведь на общение друг с другом у нас был всего один день, дома меня ждали маленький сынишка и старый отец. Вспоминая лето и осень, они с Клавочкой и сыном Олегом ели потом привезённые мной жареные грибы – «вкуснятина неимоверная». А рыбы было столько, что просолились, как пишет бабушка, с головы до пят.
«Большое спасибо за внимание и заботу, за подарки и гостинцы, но впредь больше этого не делай. Если же ты в другой раз приедешь такой же нагруженной, то я тебя не впущу и отправлю обратно домой».
Эти милые бабушкины угрозы и ворчание! Ни капельки не веришь и не боишься, но с радостью чувствуешь себя маленькой. Нарушаешь эти наказы, желая побаловать бабушку и радуясь, что можешь это сделать, за что и получаешь очередной нагоняй. «Убедительно тебя прошу, просто умоляю, когда приедешь в следующий раз, приезжай налегке. Где ты научилась быть носильщиком?» «Надеюсь, что ты меня не заставишь волноваться и приедешь с одной лёгонькой сумочкой». «Юля, мне хотелось бы тебя встретить безо всякой поклажи. Как будто ты отправилась в театр».
За этими вышедшими на первый план строчками о второстепенном прячутся слова о главном — бабушка переполнена впечатлениями, которые «надо переварить и осмыслить», и надеется, что в следующий мой приезд ей будет легче. Моё появление стронуло с места запретное, глубоко спрятанное в душе. Теперь бабушка всё время вспоминает прошедшую жизнь, расстраивается, даже чувствует, что стала хуже видеть.
«Юля, все твои письма заставляют меня волноваться и вспоминать мои молодые годы. Особенно взволновало твоё первое письмо. Как жаль, что эта находка пришла так поздно. Ведь жить осталось совсем немного».
Она и в старости сохраняла прекрасное чувство юмора, которое сквозит в каждом письме. Я уговорила её пропить целебный гриб чагу. «Заварила, с завтрашнего дня начну принимать. Ведь её нужно пить 6 раз после еды, а я ем только 3 раза. Что же будет со мной, если я буду есть 6 раз? Я ведь не пройду ни в одну дверь!» Вот доклад через неделю: «Я паинька, слушаюсь тебя и пью чагу шесть раз». Радость освобождения и бунт в конце: «Чагу принимать я уже закончила дней восемь назад. Вырвалась из плена чаги. Десять дней принимала по 6 раз в сутки, а последний день схалтурила и приняла только три раза. Теперь я, наверное, помолодела лет на 20». «Вообще-то ты запомни – чагу я больше пить не буду. Сдай её обратно в аптеку».
В дни приездов родня звала меня в театры, но я понимала, сейчас не это важно, хотелось как можно больше побыть с бабушкой и помочь ей. Упрямство у нас было равным, и моё даже немного больше, поэтому мне удавалось настоять на своём. Вот бабушка пишет: «Ты собираешься приехать 14 апреля и мыть мне окна. На этом сразу поставь крест». Но другое письмо свидетельствует, несмотря на её протест, мои планы исполнены. «До сих пор кляну себя за то, что разрешила вымыть окно. Это ведь подумать только, чтобы для этого нужно было ехать из Петрозаводска! И наводить у меня порядок. Спасибо, Юлечка, за твою заботу».
В письмах часто проглядывают привычки и психология людей другой, чем мы, эпохи. Бабушка хвалила: «Юленька, ты себе сделала хороший подарок, купив две кровати. Они тебе будут нужны всю жизнь». Когда-то ведь мебель была добротная, из дерева, а не из стружек и опилок, как во времена наших писем. Да и финансы не позволяли шиковать, они вещи берегли и передавали из рук в руки. Но я тогда ужаснулась – неужели эти кровати на всю мою жизнь?
Бабушка, жизнь которой, как и многих наших бабушек, была неимоверно трудной, очень беспокоилась о моих расходах на дорогу, на покупки для неё. «Ты же не миллионер, чтобы столько тратить». А я до сих пор до скрипа зубов, до спазма горла жалею, что не могла тогда купить цветной телевизор на смену старенькому чёрно-белому, её единственной отдушине в мире одинаковых будней.
Душа у бабушки и в старости была молодой! «Рада за тебя, что ты была на свадьбе, развеялась, натанцевалась и кому-нибудь заморочила голову», — так и вижу в этих словах её саму, только много лет назад.
«Завидую тебе, что ты была в кино. Когда-то и я не пропускала ни одной хорошей картины. А теперь живу только воспоминаниями».
Их всего 23, этих пожелтевших писем из тысяча девятьсот девяностого. Потом мы перешли на телефонное общение и долгие откровенные разговоры во время моих приездов к бабушке. А они остались мне на память из времени, которое прошло, от человека, которого больше нет, из города, носящего в очередной раз другое имя. Но эти письма держат меня на плаву и сегодня.
А вы давно писали или звонили тем, кто живёт воспоминаниями? Как скрасили их одиночество, чем помогли, поддержали? И как вы сегодня сохраняете ласковые добрые строчки от близких, которые всегда поддержат вас в трудную минуту?
Я-то могу достать листочек и как в первый раз прочитать:
— Здравствуй, дорогая, милая Юленька! Привет из Ленинграда, он соскучился без тебя.
— Здравствуй, дорогая, милая, хорошая, ласковая Юленька! Тебя я вспоминаю ежедневно и желаю тебе только хорошего! Будь здорова и счастлива.
Старательно напишу в ответ:
— Милая моя, любимая бабушка, у меня всё хорошо! Тебя не хватает…
И задохнусь от тоски.
Le retour\/Возвращение
автор Наталья Чернышёва
