Хей, Джуд!

(События в параллельных мирах)

Фантастическая пьеса в двух действиях

С самыми добрыми пожеланиями автор посвящает эту пьесу

Тане Трусовой, актрисе

Действующие лица:

Ричард Старки – хозяин маленького паба «У долговязой Сэлли».

Джордж Харрисон – водитель междугородного автобуса Ливерпуль — Манчестер

Пол Маккартни – лондонский коммивояжер, торговец шерстью.

Джон Леннон – свободный художник-оформитель из Ливерпуля.

Девушка с улицы Пенни Лейн, она же Джуди Эдисон – пианистка и работница  паба

Мэгги Эдисон, домохозяйка – мать Джуди

Роберт Стэнли, врач-паталогоанатом – жених Джуди

Дезмонд Маккарти — бармен паба «У долговязой Сэлли»

Мистер Эдвин Мастард — владелец Ливерпульского Эмпайр-театра

Билли Шиэрс – отец Джуди, бывший актер, горький пьяница.

1-й полисмен

2-й полисмен

Рок-группа

ПРОЛОГ

Свет  в зале медленно гаснет. В наступившей тишине раздаются фрагменты звукового коллажа «Революция №9». На разных языках, словно крутят ручку радиоприемника, звучат фрагменты выпусков новостей. На экране, заменяющем занавес, мелькают кадры всевозможных событий: катастрофы, войны, теракты, демонстрации, выставки, премьеры, показы мод. Отчетливо слышно только одно известие: «По сообщению корреспондента Би-Би-Си Уолтера Брауна из Ливерпуля, сегодня рано утром в одном из пабов на улице Пенни Лэйн найден труп молодой девушки. Причина смерти устанавливается. Владелец паба утверждает, что погибшая – некая Джуди Эдисон, работница заведения…» Снова раздаются звуки коллажа, на экране мелькают сюжеты новостей и разная цветная какофония. Экран поднимается, на сцене вспыхивает свет. Рок-группа, расположенная рядом со сценой, наигрывает легкий блюз.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Ливерпуль, начало семидесятых годов двадцатого века. Паб «У долговязой Сэлли» с соответствующей обстановкой.   Зритель видит стойку бара, за которой стоит Старки, говорящий по телефону. Он поседел, волосы коротко пострижены, нет ни усов, ни бородки. Старки одет в костюм бармена, на нем – фартук и нарукавники. Больше в пабе никого нет. Справа от него на стойке стоит старомодный выключенный телевизор-двойка (с видеомагнитофоном). Посередине сцены – скромный стол на четверых. Слева от него – пианино со снятым кожухом – «елизаветинский клавесин». На пианино стоят погашенная свеча в подсвечнике и бокал с водой. Рядом, в подставке —  акустическая гитара. В глубине – входная дверь с колокольчиками. В противоположной  стороне – дверь, ведущая на кухню. На стене – большой плакат группы «Роллинг Стоунз».

СТАРКИ (по телефону): — Нет, Морин. Нет, не упрашивай. Нет, не могу. Я должен быть обязательно. Напиваться не буду. Боже сохрани! Мы давно все это бросили. Ну, Джон не в счет. Синтия звонила? Ну и что? Травка? Какая еще травка? Ах, это… Морин, не говори глупости.  Это их личное семейное дело. Буду ровно в одиннадцать. Ну, ты опять… Слушай, могу я хотя бы раз в году встретиться со старыми друзьями? Да, с «этими» моими старыми друзьями. Кстати, Пол приезжает из Лондона. Он всегда приезжает в этот день. Ладно, передам. Да не будем мы…  И песни орать не будем! Кто же орет на поминках?

(Рок-группа постепенно затихает. Над входной дверью звенят колокольчики – осторожно входит Харрисон, поглядывая на них, прислушивается к словам Старки, усаживается на высоком табурете у стойки бара, усмехается, закуривает. Он по-прежнему худощав, как в юности. На нем скромный, весьма потертый джинсовый костюм, длинные волосы, тронутые ранней сединой, схвачены сзади тесемкой. Он отпустил  усы.).

СТАРКИ (по телефону): — Заведение я на сегодня закрыл. Не будет убытка! Не будет! (Прикрыв трубку рукой, выразительно смотрит на Харрисона, мотает головой, округлив глаза). Что обещал, про то я всегда помню. Куплю. Да, и Заку тоже. И Джейсону.  (Не спрашивая, ставит перед Джорджем пинту пива).   Вот уже и Джордж пришел. Ладно, передам. Бай! (Кладет трубку, протягивает через стойку руку Харрисону). Сэр Джордж! Рад видеть вас в самом богемном пабе Ливерпуля и все такое… Тебе привет от Морин. Слышал? Бабье чертово! (Начинает протирать фужеры).

ХАРРИСОН:  — Прямо талант у тебя – уговаривать. Тебе бы дипломатом работать.

СТАРКИ: —  Всегда думай о последствиях! Похмелье – сама по себе штука паршивая, но когда тебя еще пилят при этом до посинения…

ХАРРИСОН: — Это – да.  Но оттянуться сегодня просто положено…  И черт с ними, с последствиями, мистер Старки! Ведь такой день! Или, извините, как вас там по-старому – мистер Ринго  Старр?

СТАРКИ: — Джон еще почище отмочил: звонит вчера заполночь, датый, но не сильно, и впаривает Морин совершенно трезвым голосом: «С вами говорят из Лондона. Из приемной Ее Величества беспокоят. Пригласите, говорит, пожалуйста, к телефону кавалера Ричарда Старки. Только что Мать-королева удостоила его Ордена Британской империи. К очередной годовщине безвременной кончины Брайана Эпстайна.  Читайте, говорит, завтрашнюю «Таймс». Награждены все члены его знаменитой группы «Роллинг Стоунз», а также все, кто с ним прежде работал. И «Битлз» тоже». Морин  так обрадовалась, что повелась, бедная девочка!  Я-то привык к его шуточкам. А Морин возьми да и позвони Синтии: «Ты знаешь, говорит, что наших мальчиков к орденам представили? За былые заслуги?».  И слышит, как Джон орет на весь дом: «Вот это повод! Ну-ка, Син, доставай еще!».

ХАРРИСОН: — Между прочим, их действительно вчера наградили, роллингов. А вывеску он тебе  сделал – супер. Не чета прежней.  Настоящая «Каланча Сэлли» со всем, что так восхищало «дядю Джона».

СТАРКИ: — Талант — он  во всем талант. Не хотел брать гонорар. Еле всучил. «Купишь что-нибудь Джулиану», сказал я ему. «Или дернешь за мое здоровье». Взял только с этим условием. Народ после этого так и повалил – думали, у меня тут стрип-клуб открылся.  Хотя, надо откровенно признать,  спел он «Сэлли» лучше, чем нарисовал.

ХАРРИСОН: — У тебя ранний склероз, Ричи, дорогой мой. Ранний склероз —  следствие ежедневного  употребления. Незабвенную «Сэлли» пел мистер Маккартни.

СТАРКИ: — Иди ты, Джорджи-бой! Сейчас ты скажешь, что и орал там Пол, словно ему кое-что открутили! Так вопить во всем Ливерпуле мог только один человек — Джон Леннон!

ХАРРИСОН: — Ставлю десять фунтов, что «Долговязую Сэлли» пел именно Пол! Действительно, Джону она нравилась.  Но пел Пол! Только с его луженой глоткой…

(Спор разгорается, в дверях, стараясь не звенеть колокольчиками, появляется Пол Маккартни, слегка погрузневший, коротко постриженный, одетый в дорогой костюм-тройку. Он тихо, согнувшись в три погибели, крадется к спорящим и внезапно выпрямляется перед ними, выставляя перед собой обе руки с вытянутыми указательными пальцами).

МАККАРТНИ: — Ни с места! Р-руки вверх! Именем закона – вы арестованы! Наркотики и оружие на стол! Это говорю я – Р-роки Р-ракун!

СТАРКИ (роняя фужер): — Черт тебя подери совсем, Пол!

ХАРРИСОН: — Ну, ты и орать, мистер Маккартни! Я уж и впрямь подумал – фараоны!

МАККАРТНИ (обнимая Харрисона): — Привет большим людям из Ливерпуля!

СТАРКИ (выходя из-за стойки, обнимая  Пола): — Здравствуй, Пол! Ну и видок у тебя – похоже, как, прямо, из Палаты лордов. Где люди столько денег берут, кто бы показал.

МАККАРТНИ (самодовольно): — Чистая шерсть.  И правильный тесть! А что, неплохая рифма – для какого-нибудь  рок-н-ролла. (Обращается к Старки). А вы, кавалер Старки, выкладывайте для начала десять фунтов  – «Долговязую Сэлли» исполнял именно я, бой. Причем с неизменным успехом.   Или выкатывай пива на ту же сумму. Но я задаю вопрос: почему при входе в добропорядочный английский паб висит такая развратная реклама? Ты спутал Пенни Лейн с Риппербаном?

СТАРКИ (ставя кружку перед Полом и еще одну – перед Джорджем): — Зато от клиентов отбоя нет.

ХАРРИСОН: — Мне хватит. Ты же знаешь…

СТАРКИ: — Отдай Полу.

MAККАРТНИ: — Эту красотку тебе Джон нарисовал?

СТАРКИ: — Он самый.

МАККАРТНИ: — Талант!  Если бы не он, кто бы стал пить такое пиво?

СТАРКИ: — Да ведь никто и не жалуется.  А вообще — уж больно все разборчивые стали. Уж больно придирчивые. С тех пор, как зажили в Лондоне и мотаются по всему свету, продавая шерсть. Небось, и забыли, как дули в «Кайзеркеллере» гамбургское пойло! Кстати, не пора ли нам… так сказать, за молодость? За счастливые времена!

ХАРРИСОН: — Джона-то нет, неудобно…

СТАРКИ: — Да ведь он всегда опаздывает.

МАККАРТНИ: — Парни, давайте начинать. Я мечтал об этом всю дорогу.

(Все рассаживаются за столом лицами к зрителям, разбирают приборы, разливают виски. Слева, в торце стола, ближе к пианино, садится Маккартни, по центру –  Харрисон и Старр, место справа в торце оставлено для Леннона. Именно так когда-то они располагались на сцене. Рок-группа негромко наигрывает песню Маккартни «Выпейте за меня»).

МАККАРТНИ: — Не греши на немецкое пиво, Ринго. Это они умеют не хуже нас. Там только евреям туговато пришлось, пока мы  не врезали наци в сорок пятом. А про шерсть – это ты напрасно. У каждого – свой бизнес. Когда Брайан помер – да пребудет его душа с миром – мне, например, сразу стало ясно – бренчанием в кабаках денег не заработать. Права была тетя Мими. Ну да, шерсть. Честный бизнес. Зато дом в Лондоне,  новый «роллс-ройс», уважение и честь.

СТАРКИ: — И правильный тесть…

МАККАРТНИ: — Милейший, кстати, человек. Опытный юрист, был бы нам всем полезен…  Брайан тоже, между прочим, был еврей. Ну и что? Если бы он не помер тогда,  еще неизвестно, где бы мы все были…

ХАРРИСОН: — Все люди – братья.

МАККАРТНИ (поперхнувшись): — Что-что?

СТАРКИ: — Джордж тут на старости лет в кришнаиты записался. Всех возлюбил.

МАККАРТНИ (заинтересованно): — Секта какая-нибудь? И что он там делает, наш юный друг?

СТАРКИ: — Возит пассажиров в Манчестер и всю дорогу распевает мантры, народ пугает. Мантры – это вроде  такие псалмы. Срам один.

ХАРРИСОН: — Сам ты «псалмы». Между прочим, очень популярная штука. Эти самые кришнаиты —настоящие хиппи. Кстати, у вас там, в Лондоне, сейчас, гостит их гуру – Махариши Махеш Йоги. И Рави Шанкар, музыкант. Волшебно играет на ситаре.

МАККАРТНИ: —  Вот из всего, что ты сейчас сказал, Джорджи-бой, я вообще ни слова не понял. Каша какая-то. Не обижайся, но ты так же и на гитаре играл.

ХАРРИСОН (обидчиво): —  Джаггер, между прочим, считал по-другому. Он, между прочим, хотел меня взять в свою группу. Да только заболел я тогда не вовремя.

(Рок-группа постепенно затихает).

МАККАРТНИ (задумчиво): — Не вовремя… Да. Как-то мы все тогда… не вовремя.  И мой папа как рогом уперся – «это все только хобби, сынок, этим все болеют в юности, я тоже играл в джазе, но надо вставать на ноги, надо взрослеть»… Я, естественно, послушался. А Мику, между прочим, вообще всегда было на всех наплевать.… Жил, как травка. Ее же и покуривал. А оказалось – выиграл. Я  с ним недавно столкнулся, на одной выставке, так он и говорит: «Ты не поверишь, Пол, я раньше думал, что мы протянем не больше года. Особенно, когда умер Брайан. А, оказалось – тянем уже десять лет». Музычка, вообще-то, так себе, а вот поди ж ты.… Вон и ты, Ринго, плакат повесил.

СТАРКИ: — Ну, это ты зря.… А «Сатисфекшн»? А «Леди Джейн»? Пол, это мировая группа… Они вообще все изменили! И ты с ними так запросто… Давай рассказывай!

МАККАРТНИ: — Просто занесло тут меня на выставку одной японской авангардистки… Жена пристала: пойдем да пойдем… Весь Лондон  говорит. Ну, пошли… Видим – на полке обычное яблоко. И подписано: «Пятьсот фунтов».

СТАРКИ (с иронией): — Что-то уж очень дешево.

МАККАРТНИ: — Да. Или еще того хлеще:  стоит стремянка посреди зала, по ней надо забраться и достать лупу, подвешенную к потолку. И через нее прочитать: «Йес».

ХАРРИСОН: — Что – «йес»?

МАККАРТНИ: — «Йес» и все. Понимай, как хочешь…

СТАРКИ: — Так Пол же говорит – она японка. Может, других  слов не знает…

МАККАРТНИ: — Знает получше нас с вами. Так самое смешное в другом: Мик втюрился в нее по уши. Как школьник. Всех своих баб разогнал, теперь у него эта японка – смысл жизни. Поговаривают, даже намерен на ней жениться… Теперь они на пару делают разные глупости, публику веселят. Залезут, например,  на сцене в мешки и вопят оттуда про мир во всем мире. Кстати, другим роллингам все это очень не нравится. Мне бы тоже не понравилось. Но делать нечего — авангард!

ХАРРИСОН (твердо): — Значит, во всем этом что-то есть. Настоящий художник должен делать все, что считает нужным. И  никого не бояться, верить в себя.  Вот если бы я тогда не заболел…

СТАРКИ: — Тогда бы на этой японке женился ты, Джордж Харрисон. А так – сидишь ты в своем родном Ливерпуле, мычишь  «Харе Кришна» по дороге в Манчестер да листаешь у меня по вечерам подшивку «Мерси Бит». В грусти и тоске. И если бы ты тогда не загремел на полгода в больницу, был бы ты уже миллионер, проповедовал Будду и звался… Пол, как ее имя?

МАККАРТНИ: — Да черт ее знает – не помню.

ЛЕННОН (от двери, он, оказывается, уже давно стоит, прислонившись к  косяку и слушает разговор. Он одет очень просто, если не сказать – бедно: грубый свитер, обычные, довольно мятые брюки. У него длинные волосы с пробором посередине, на носу – круглые очки): — Ее зовут Йоко Оно.

СТАРКИ, ХАРРИСОН, МАККАРТНИ (хором): —  Ледиз энд джентльмен – Джон Леннон! (Общее оживление, Джон подходит к столу, целует Старки в лоб, треплет по голове Харрисона, церемонно подает два пальца Маккартни ).

ЛЕННОН: — Итак, ее зовут Йоко Оно и она делает правильные вещи.

(В дверях появляется ДЕВУШКА. Звенят колокольчики, только как-то необычно – их звук напоминает красивую, очень знакомую мелодию песни «Девушка». Через секунду эту тему негромко развивает рок-группа).

СТАРКИ: — Мэм, прошу простить, но паб закрыт на мероприятие. Обратите внимание на табличку.

ЛЕННОН (изменившимся, напряженным голосом): — Впусти ее, Ричи, она со мной. Заходи, Лиззи…

(ДЕВУШКА делает несколько неуверенных шагов к столу. Она очень хороша собой, хотя красоткой ее не назовешь. Одета очень просто. На плече висит сумочка).

ДЕВУШКА: — Здравствуйте.

ХАРРИСОН: — Мы так вроде не договаривались…

МАККАРТНИ: — Я бы тогда тоже привел.

СТАРКИ: — Ну, вот что теперь скажет Морин!

ЛЕННОН: — О! О! О! Ну, что вы разорались. Все – о, кей, парни. Она не помешает. (Тихо, нагнувшись над столом, таинственно).   Она что-то знает. Ну, про всех нас. Она подошла ко мне на Пенни Лейн.  (Девушке, громко). Лиззи, да проходи, не стесняйся. Все свои. (Старки обреченно машет рукой, встает, идет за пятым стулом и приборами. Маккартни и Харрисон переглядываются).

ХАРРИСОН (пожав плечами и скрестив на груди руки): — Джон в своем репертуаре. А это, случаем, не она? Не Йоко Оно?

СТАРКИ (от стойки): — На японку, вроде,  не похожа.

ДЕВУШКА: — Джон называет меня Лиззи. Вы, Пол, можете величать, скажем, Элинор. Мистер Харрисон – Джо. А Ринго пусть зовет Молли.

МАККАРТНИ: — Оригинально. Сразу четыре имени! Лиззи, она же Молли, она же… Ну, ты даешь, Джон!  Элинор, надеюсь, вы не поете? Не выставляете в Ливерпуле огурец за тысячу фунтов?

ДЕВУШКА: — И в мыслях не было.

ЛЕННОН: — Что ты пристал к человеку!

МАККАРТНИ: — Не знаю, как там с вещами, Джон, но эта Йоко, представь, еще и поет, причем, знаешь ли, довольно мерзко – таким тонким и противным голоском. У нее и слуха-то нет. А то вдруг начинает квакать, как жаба. Бедный Мик! Еще немного,  и она развалит «Роллинг Стоунз».

ЛЕННОН: — Не судите, да не судимы будете! Так говорил старина Иисус, которого мы чуть не обошли в свое время по популярности. Если бы меня тогда не упекли в тюрягу…  Зато об этой японке знает теперь весь мир, а о тебе, Маккартни, уже и в твоем Аллертоне забыли. Лиззи вот только помнит… Она вообще всех нас помнит. Правда, бэби?

ДЕВУШКА: — Да кто же вас не помнит, помилуй Бог! Вот этот господин – мистер Пол Маккартни, вот этот – Джордж Харрисон, а этот – Ринго Старр. (Старки подставляет ей стул). Спасибо, Ринго. Только вы все какие-то… не такие. Словно бы… потухшие фонари. Или шарики лопнутые. И вы, Пол, хоть и самый преуспевающий, но какой-то… простите, несчастный.

(Рок-группа стихает).

МАККАРТНИ (возмущенно): — Что это значит – «не такие»? Какие такие, черт возьми, «не такие»? И что такое, по-вашему, счастье, милая леди?

ДЕВУШКА (улыбнувшись): — Это знает Джордж.

ХАРРИСОН: — Счастье – это солнечный свет.

ЛЕННОН (поперхнувшись): — Что-что?

СТАРКИ: — Наш Джорджи уверовал в Кришну.

ЛЕННОН: — Индийская философия? Чушь. Счастье – это еще теплый  пистолет в моей руке, как полагают янки.   Ничего фразочка, а, Пол?  Сочини песню.

МАККАРТНИ (обидчиво): — Да где уж нам, «несчастным». Даже и не тянет.

ЛЕННОН: — Лиззи права — ты обрюзг. Ты  обуржуазился. Стал толстым и холеным. Но меня почему-то тоже не тянет, представь себе. Хотя иногда приходят в голову разные вздорные мыслишки. Недавно, например, я вообразил, Джорджи, что никакой религии вообще нет.  Ни буддизма, ни иудаизма, ни ислама.

СТАРКИ: — О как…

ЛЕННОН: — И стран нет, парни. Нет ни границ, ни таможен. И  рабства! Нет войны, голода! Американцы не бомбят узкоглазых! Нет телевизоров, будь они прокляты! Нет рекламы! А самое главное – нет денег!

СТАРКИ: — Ну, это-то, как раз – обычное дело.

ХАРРИСОН: — А что есть-то?

ЛЕННОН: — Братство людей.

ДЕВУШКА: — Свобода и творчество.

МАККАРТНИ: — Да, ребята, с вами не соскучишься.

ХАРРИСОН: —  Все люди — братья!

МАККАРТНИ: — Молчи уж. Слушай, Джон, а ты, случаем, не русский агент? Ведь то, что ты проповедуешь — это же утопический коммунизм! Тогда тебе надо срочно ехать  в Советский Союз.

СТАРКИ  — Парни, пора, наконец, выпить.   Джон, дорогой мой, кончай свою завиральню, а то мы тут без тебя даже не начинали. Лучше тост скажи! О главном!

ХАРРИСОН: — Да, Джон, Пол прав – пора тебе ехать в Россию. Ведь был же у них там какой-то… Леннин.… Теперь его дух переселился в Леннона! Очень просто. У индусов это называется реинкарнация. Философия пантеизма!

МАККАРТНИ: — Ну, вы тут в Ливерпуле все окончательно рехнулись!

ЛЕННОН (задумчиво): — И вот я снова в СССР… Хорошо звучит, а? Надо бы записать… Лет через пятьдесят русские вспомнят! Сначала они, по обыкновению, устроят у себя парочку революций – туда и сюда, а потом опять возьмутся за старое! Молодой этнос! Самая рок-н-ролльная страна! Между прочим, сэр Пол, если бы не русские, на Даунинг-стрит до сих пор бы сидел сэр Адольф. А мы бы все вместе,  вместо «Долговязой Сэлли»,  распевали милый марш про Эрику…

МАККАРТНИ: — Слава Богу, там не сидит и папа Джо. Впрочем, Ричи прав – довольно политики. У нас ведь сегодня повод, Джон.

ХАРРИСОН: — Ты все-таки сказал бы, Джонни… Ведь  такой день.

ЛЕННОН: — Ну, так и быть. (Встает, держит в руке бокал). И вот что я вам скажу, парни. И тебе, Лиззи. На самом деле, я уже давно ни во что не верю. Ни в Иисуса, ни в Кришну, ни в Гитлера, ни в Кеннеди. В этих повернутых русских с их феодальным коммунизмом я не верю тоже. Тем более,  в нашу  старушку Британию, считающую себя самой продвинутой в мире… Я не верю ни в сегодняшний день, ни  – в завтрашний. Я верю во… вчера. (Пауза).

МАККАРТНИ: — Корявая фраза какая-то.

ЛЕННОН: — Дарю! Я верю во вчера, ребята, и верю потому, что тогда, десять лет назад, мы были сами собой. Мы были «Битлз»! Мы еще не погрязли в пеленках, долгах, футболах, газетах… Мы не таскались за нашими женами по магазинам, выслушивая их бесконечные стенания по поводу безденежья… И нас не колотило от их вечного: «А вот у Стюартов – новый дом! А у Джонсонов – новая машина!». И что нищета, видите ли, унижает! Кроме того, мы не завидовали друг  другу! Мы не тряслись от ежедневного панического страха потерять работу! И мы не должны были терпеть свиней-начальников и свиней-клиентов, орущих по поводу и без повода, и знающих, что ты никогда не сможешь дать им по морде за их хамство. Мы были вместе, и мы здорово играли рок-н-ролл.  Кроме того, с нами был Брайан. Это был великий менеджер и очень хороший человек.  Сегодня – ровно десять лет с того дня, как он.… Как его нашли. Я предлагаю, вам, парни, и тебе, Лиззи, тоже, просто почтить его светлую память…

(Все поднимаются с мест, молча выпивают, садятся).

СТАРКИ: — Хорошо сказано. Ты вот, Джон, все еще хоть о чем-то мечтаешь. Я  уже и на это не гожусь. Раньше, в юности, бывало, все мечтал о том, что будет, а теперь вздохну другой раз о том, что могло бы быть… Стойка эта моя – предел мечтаний. И чтобы Морин не пилила почем зря. Если бы, скажем, Брайан…

МАККАРТНИ (раздраженно): — Если бы Брайан не умер так рано… Если бы Джон не залетел тогда со своими колесами… Если бы Джордж не угодил в больницу… Если бы я не пошел по стопам отца… Парни, ну сколько можно ныть про «если бы»! Музыка тогда исчезла в нас самих, понятно? Музыка умерла. Не надо винить обстоятельства, вообще не надо искать виновных, жаловаться на судьбу. Ну да, мы не состоялись как музыканты. Так получилось. Ну и что теперь – в петлю?

ДЕВУШКА (испуганно): — Ни в коем случае!

МАККАРТНИ (бодро, но не очень уверенно): — Вот и я о том же. Хоть и самый… «несчастный», как полагает эта юная леди.  Все не так уж и плохо. Все мы живы, еще не стары, даже женаты. У нас есть работа, дающая деньги, нормальное жилье. Мы здоровы, черт возьми!  Мы живем в свободной стране. Джон, не надо морщиться! Не Америка, конечно, но тоже неплохо. А если тебе так уж приспичит – ну, возьми гитару и поиграй. Сам себе. Через час все пройдет. За всех нас! Таким будет мой второй тост. (Все выпивают).

ХАРРИСОН (после паузы): — А если не проходит?

МАККАРТНИ: — Что не проходит?

ХАРРИСОН:—  Ну, музыка.

МАККАРТНИ: — Ну и играй себе по вечерам. Хоть  восемь дней на неделе, как говорил Брайан. Только он-то имел в виду работу, а не бренчанье.  Он ведь умел делать деньги, наш Брайан, а не только мечтать. Играй, Джорджи-бой, хоть до второго пришествия, только не обвиняй потом свою Патти, что ей не на что купить яйца и бекон.   А заработать деньги гитарой – это надо уметь играть,  как Джимми Хендрикс. Или Карлос Сантана! А не как Джордж Харрисон!

ХАРРИСОН (обиженно): — Творить можно и без денег. Творчество – это внутренняя свобода. Можно быть свободным в душе.

МАККАРТНИ: — Свобода без нормальных денег – это иллюзия. Или, хуже того,  расчетливый эгоизм. Если ты мужчина, будь любезен, обеспечь хотя бы свою семью… А не только свое чрево. Сделай жизнь хотя бы близких тебе людей спокойной и комфортной! Защити  свою женщину, а не живи за ее счет! Мне, например, будет стыдно, если моя невеста скажет: «Пол, мне очень по душе это колечко с бриллиантом». А я, пряча глаза, пробубню что-нибудь типа «У меня сейчас нет денег, дорогая. Мы купим это позже». Я бы со стыда сквозь землю провалился! «Сейчас нет»! Да никогда и не будет, если так рассуждать. А я вот просто возьму и куплю! Без всякого творчества, будь оно неладно.   Вот вы, Элинор, как считаете?

ДЕВУШКА: — От такого колечка и я бы не отказалась. Но, чтобы заработать нормальные деньги, нужны воля и мужество. И надо по жизни уметь  крутиться, ловчить…  унижаться. Но чтобы быть нищим, но артистом, мужества и воли надо втрое больше! Хотя унижаться тоже приходится. Еще и почаще.

ЛЕННОН: — В точку!

МАККАРТНИ (устало): — Разгильдяем надо быть. Обычным лодырем.

ЛЕННОН (яростно): — Значит, наступи на горло собственной песне… Вкалывай день-деньской на какой-нибудь фабрике, копи денежки. Приноси зарплату, радуй женушку. Торгуй шерстью, наливай пиво работягам, вози туристов в Манчестер, оформляй витрины, будь они прокляты! Создавай финансовый фундамент для будущего свободного творчества! Но ведь на это ты грохнешь  всю свою жизнь, Джеймс Пол Маккартни! А когда тебе стукнет шестьдесят четыре, и ты превратишься в пескоструйный агрегат, сможешь ли ты тогда  сочинять любовные баллады? Тем более их петь? Прыгать по сцене под собственный рок-н-ролл? Да ты и гитары в руках не удержишь, Пол… Альцгеймер!

МАККАРТНИ (не менее яростно): — А что вы предлагаете, Джон Мечтатель? Вы что, живете по-другому? Только что-то я не видел на улицах Лондона ваших афиш! Может, они появились в Ливерпуле? Ах, и там их что-то не видно… Наверное, висят в Аллертоне, где, как вы утверждаете, про меня все забыли. Что, и там их нет?  А где же вас искать? Неужели в незабвенной «Кэверн»? Ах, вот вы где – в кондитерской на Мэтью-стрит: развешиваете на витрине кренделя! Расписываете мясные лавки! Где платят лучше, Джон? Ты уж лучше молчи, не зли меня. Я хотя бы денег заработал! А ты… Может, у тебя есть какой-нибудь план?

ЛЕННОН (зло): — Ничего у меня нет. Только и твоя доктрина – не выход. Денег он заработал…

ХАРРИСОН: — Дело даже не в этом, Джон! Я, мне, мое… Мое, мне, для меня… Только и слышишь кругом! Знаешь, мне уже давно хотелось написать про то, что если только и делать, что заколачивать деньги, из души со временем уходит… Как бы это сказать? В общем, что-то уходит. Не музыка умирает, как сказал Пол. А уходит… что-то.

МАККАРТНИ (сердито): — Опять у тебя какая-то каша в голове, Джордж Харрисон! «Что-то»! Ну что – «что-то»?

ХАРРИСОН: — Да не знаю я!

МАККАРТНИ: — Он еще песню написать хочет. Вот и получится у тебя не песня, а… «что-то».

ДЕВУШКА: — Да ведь не все можно определить словами, Пол! Может, Джордж напишет такую музыку, что и слов-то никаких не надо! И его поймут и англичане, и японцы, и русские… Весь мир! И он это сделает! Правда, Джордж?

ХАРРИСОН (устало): — Когда, Джо? По дороге в Манчестер? Или на кухне у Патти, вечером после рабочего дня? Когда только и хочется, что надраться виски и завалиться у телевизора? Мечтатели! Я, например, уже лет десять мечтаю только об одном – как бы хорошенько выспаться. (Звенит телефон  на стойке, Ринго виновато разводит руками, встает из-за стола). Музыки хочется. Включу хоть телевизор.

(СТАРКИ и ХАРРИСОН выходят из-за стола; СТАРКИ начинает подобострастно говорить по телефону, ХАРРИСОН закуривает, включает телевизор; там передают новости. Неожиданно из телевизора доносится: «… найден труп молодой девушки. По предварительным данным, она погибла от передозировки наркотиков». ДЕВУШКА поднимается, напряженно вслушивается в сообщение).

МАККАРТНИ (обращаясь к Леннону): — Джон, можно тебя на минутку?

(МАККАРТНИ и ЛЕННОН выходят на авансцену, тихо беседуют; ДЕВУШКА, подбежав к телевизору, переключает его на другой – музыкальный — канал, просит у удивленного ХАРРИСОНА прикурить)

ХАРРИСОН (озадаченно): — Здесь же новости…

ДЕВУШКА: — А ты хотел музыки…

ХАРРИСОН: — Там убили кого-то, давай досмотрим…

ДЕВУШКА: — Тоже мне событие – нашли обдолбанную шлюшку.

ХАРРИСОН: — Так ведь рядом совсем!

ДЕВУШКА: — Как хочешь…

(Снова включает новостной канал, но там читают уже другое сообщение: «Район Дидл. В результате автокатастрофы погиб известный бизнесмен Эдвин Мастард. По сообщению дорожной полиции, владелец фруктового концерна «NCB» выехал на красный свет светофора. Шедшая на большой скорости фура с марокканскими апельсинами отбросила «Бентли» мистера Мастарда на пятьдесят ярдов от перекрестка. Один из богатейших предпринимателей Ливерпуля скончался на месте». ДЕВУШКА пожимает плечами, тихо произносит: «Туда ему и дорога». Новости продолжаются: «Блэкберн, графство Ланкашир. Ямы на дорогах стали предметом разбирательства  местных органов власти. Специально созданная комиссия насчитала около четырех тысяч выбоин, создающих проблемы для автолюбителей…» ДЕВУШКА, виновато улыбнувшись ХАРРИСОНУ, медленно идет к пианино, достает из сумочки какие-то таблетки, глотает их, запивает из стоящего на пианино бокала. Потом, стоя, начинает снова тихо наигрывать песню «Девушка»  – сначала одним пальцем, потом, увлекшись, садится  и начинает играть всерьез. ХАРРИСОН смотрит на нее с все возрастающим интересом. СТАРКИ продолжает говорить по телефону).

СТАРКИ: — Да ладно, Морин. Уймись! Всего одна рюмка… (Дальше просто тихо бормочет что-то в трубку).

МАККАРТНИ: — Ну-ка, колись, Джон Уинстон…  Кто это такая?

ЛЕННОН: — Если бы я знал, Пол. Ну, … девушка. Просто девушка.

МАККАРТНИ: — Так какого черта ты ее приволок? Это не по правилам, Джонни. Хотя… не такая уж она и «простая».

ЛЕННОН: — Она окликнула меня на  Пенни Лейн. Она сказала: «Привет, Джон!».

МАККАРТНИ: — И все? Мало ли нас девушек окликало…

ЛЕННОН: — Ну да, я так и подумал. Сказал ей: «Привет, бэби!» и хотел было идти дальше. А она вдруг… (Умолкает, трет виски).

МАККАРТНИ: — Ну что «вдруг»?

ЛЕННОН: — Да ну, ты не поверишь…

МАККАРТНИ: — Ну?

ЛЕННОН: — Она стала читать… наизусть. Чуть ли не петь. Вот это: «Is there anybody going to listen to my story all about the girl who came to stay? She,s the king of girl you want so much it makes you sorry, still you don,t regret a single day».

МАККАРТНИ: — Звучит неплохо.  Но как-то… необычно. Похоже на Бернса.

ЛЕННОН (тихо): — В том-то и дело, что это — не Бернс. Это… моя песня, Пол.

МАККАРТНИ: — Да ладно!

ЛЕННОН: — Моя! Только еще недописанная. Это лишь начало. Все не соберусь. Валяется где-то набросок. И мелодия, знаешь ли, именно эта. (Тычет, не глядя, большим пальцем в сторону ДЕВУШКИ, наигрывающей на пианино ту самую мелодию, которую издавали колокольчики при ее появлении в пабе). Вот, пожалуйста, слушай… (Оба прислушиваются, девушка играет громче, вдохновенней).  Что скажешь?

МАККАРТНИ: — Я только повторю, Джон, что вы тут, в Ливерпуле, все окончательно свихнулись.   Вот что я тебе скажу. А дело было так: тетя Мими выбрасывала в контейнер твои школьные тетрадки, одна отлетела, а эта самая… Элинор… тоже выкидывала мусор и подобрала ее. Вот и все!  У нас еще остались фанатки в этом городе! Выучила стихи, выследила тебя и подцепила. Вот все Синтии расскажу!

ЛЕННОН: — Голову мою она тоже на помойке подобрала? С этой мелодией? А ноты я писать, как ты знаешь, не умею. (Оба поворачиваются в сторону девушки). Скажешь – плохо?

МАККАРТНИ (снисходительно прислушиваясь): — Ну, так… ничего. Тебе всегда удавались эдакие… диссонансы.

ЛЕННОН (ревниво): — А у тебя? Есть чего-нибудь новенькое?

МАККАРТНИ: — Нет.

ЛЕННОН: — Да быть не может.

МАККАРТНИ (нехотя): — Ну, тоже есть набросок. Только знаешь, Джон, я ведь не люблю…

ЛЕННОН (перебивая): — Перфекционист! Отличник! Буржуй! О чем хоть произведение?

МАККАРТНИ: — Помнишь, были мы у вас с Синтией в прошлом году? Вместе с Дот?

ЛЕННОН: — Ну?

МАККАРТНИ: — Джулиану стукнуло как раз шесть лет. Мы сидим, выпиваем, а он бежит и кричит: «Папа, смотри, как я нарисовал! Это – Люси О,Доннелл из нашей школы. Она летит в небе с бриллиантами». Ну, вспомнил?

ЛЕННОН: — Талантливый паренек, весь в отца. Ну и что?

МАККАРТНИ: — А то, что ты, старый осел, даже не посмотрел толком. Рисунок тот. А мальчик чуть не заплакал, так ему хотелось, чтобы ты похвалил.

ЛЕННОН: — Ну и что?

МАККАРТНИ: — Ты там опять какую-то ахинею понес про мировую революцию, а он, Джулс, залез ко мне на колени и шепчет в ухо: «Дядя Пол, я еще про нее и песенку сочинил». Представляешь? Ну и пока ты там распинался, он мне ее тихонько спел.  Что за песня, ты сам понимаешь – ерунда. Ведь  ребенок. Думаю, скажу правду – расплачется. Он ведь так старался. С другой стороны – если не предупредить, так его засмеют там, в школе. Все желание  отобьют. Мало ли нас таких было… В общем, захотелось мне его утешить… Ладно, так и быть – пойдем, послушаешь.

(МАККАРТНИ и ЛЕННОН подходят к пианино. ДЕВУШКА с готовностью перестает играть, уступает место Полу, зажигает свечу, стоящую на пианино).

МАККАРТНИ: — Только предупреждаю – это пока лишь набросок. (Разминает пальцы). Особенно текст.  (Что-то в нерешительности наигрывает). Да ну, ты будешь смеяться. (Хочет встать).

ЛЕННОН (почти силком, за плечи,  усаживая его вновь за пианино): — Хватит ломаться, Пол! Я тебя не узнаю.

МАККАРТНИ (неуверенно берет первые аккорды): — Слушай, вот ведь черт – позабыл. Первую строчку позабыл…

ДЕВУШКА (внезапно начинает тихонько напевать): — «Hey Jude, don’t make it bad, take a sad song and make it better…»

МАККАРТНИ (от неожиданности вскакивает): — Это еще что такое? У меня совсем не так! Какой еще Джуд?

ЛЕННОН: — Лиззи, уверяю тебя, у него получится не хуже. Надо же поломаться перед старым другом.

МАККАРТНИ (с опаской поглядывая на ДЕВУШКУ):- «Поломаться»… Сто лет не играл на публике! Ну и черт с тобой. Ну, так это примерно будет:

(поет)

Эй, Джулс!

То, что ты спел,

Только лучик

За толстой тучей…

Послушай

Сначала сердце в тиши

Лишь после пиши

И сделай круче…

(Вступает рок-группа, играет вместе с Маккартни)

Эй, Джулс!

То, что ты спел,

Лишь начало

Большой работы…

Лишь кожей

Всю песню свою ощутив —

Ты сложишь мотив

И тронешь кого-то…

Ты боль сердечную уйми. Эй, Джулс, пойми

Весь мир на плечах тебя замучит…

Но можно сделать чуть-чуть другим

Тот мир. Своим

Дыханьем согрев и

Сделав круче…

МАККАРТНИ (прерывает песню, но рок-группа продолжает ее тихонько наигрывать): — Ну, и так далее.

ДЕВУШКА: — Великолепная музыка!

МАККАРТНИ (неуверенно): — Правда?

ДЕВУШКА: — А кто это – Джулс?

МАККАРТНИ (кивая на Джона): — Вот он знает. (Джон встает и отходит в сторону, в задумчивости теребя подбородок).

ЛЕННОН (как бы про себя, думая о другом): — Надо было, Пол, тебе в учителя подаваться. Очень поучительно.  Чистая дидактика.

МАККАРТНИ (так же задумчиво): — Отец этого и добивался. Да какой из меня учитель. Лучше бы стал тапером в кабаке.   А получилось – ни то, ни се. Лондонский торговец шерстью.

ЛЕННОН (берет стул, подсаживается к Маккартни): — Что ж тогда говорить про бедного ливерпульского оформителя. Давай-ка еще раз… Так и быть, спою Джулиану… (Маккартни снова начинает играть, рок-группа умолкает). Вот, знаешь ли, Пол, этой теме нужна концовка.

МАККАРТНИ: — Да не надо ей ничего больше…

ЛЕННОН: — Концовочка нужна. В нашем стиле. Такая… блюзовая концовочка. (Берет гитару, пытается что-то предложить. МАККАРТНИ и ЛЕННОН увлекаются, перестают замечать окружающих. ДЕВУШКА видит подходящих СТАРКИ и ХАРРИСОНА, умоляюще машет на них руками, отводит в сторону стола, усаживает).

ДЕВУШКА: — Ради Бога, не мешайте им!

СТАРКИ: — А что случилось?

ХАРРИСОН (разводит руками): — Бог ты мой, какая идиллия. Собственным глазам не верю.

СТАРКИ: — За это надо выпить. Кстати, Морин не против.

ДЕВУШКА: — За творчество! За музыку! За любовь! За вас…

ХАРРИСОН (перебивая) — Не чокаясь, как за покойников!

ДЕВУШКА: — Ну, уж нет! Чокнусь! И с каждым! И со всей силы!

СТАРКИ (испуганно): — Молли, ты разобьешь мне  фужеры!

ДЕВУШКА: — К черту фужеры! (Выпивает до дна и с размаху разбивает свой бокал об пол).

(СТАРКИ и ХАРРИСОН смотрят на нее  ошеломленно. СТАРКИ, ни слова не говоря, встает и идет к стойке).

ЛЕННОН (от пианино, сидя спиной, громко): — Я все вижу! … Мы присоединяемся… (Тише.) Пол, вот здесь нужен переход… Эдакий септ!

МАККАРТНИ: — Септ, септ… Ну, правильно – септ. Только его надо ставить вот так… (Продолжают играть и спорить, перебивая друг друга).

СТАРКИ (возвращается от стойки со шваброй, совком и новым бокалом, ставит его перед ДЕВУШКОЙ, начинает сметать осколки, бормоча): — Даже выпить не захотел. Однако!

ХАРРИСОН (обращаясь к ДЕВУШКЕ): — У них такое раньше случалось. В самом начале. Пол однажды сигарету потушил прямо в яичнице. Вдохновение нашло!

ДЕВУШКА: — Почему же вы… Что же с вами со всеми случилось? Почему вы все это бросили?

ХАРРИСОН (закуривая): — Ринго, скажи ей.

СТАРКИ: — Да что тут скажешь… Я и сам толком не понял. Мы были на взлете. Все получалось, все! И вдруг – умирает Брайан. Джон сказал, что сам поведет дело. И вроде бы бодро взялся, да только фараоны нашли у него наркотики. И уже не травку. А посерьезнее – ЛСД. Ему бы признаться тихо, повиниться — так нет же! Мы же рокеры! В драку полез, полисмену руку сломал. Ну и сел по полной программе. Но беда одна не приходит: Джордж загремел в клинику. Извини, Молли, с почками. Да так, что ему делали этот… как его?

ХАРРИСОН: — Гемодиализ. Искусственное очищение. Слышала про такое, Джо?

ДЕВУШКА: — Паршивая штука.

СТАРКИ: — Вот-вот. А я, с расстройства, стал их прочищать старинным методом. Запил я, проще говоря. Да так, что неделями из дома не вылезал. Даже и не подозревал никогда, что могу … так много выпить. Короче, Пол остался один. Нет, поначалу он еще пытался что-то восстановить. За мое лечение платил. Джорджа навещал в клинике. Джону нанял адвоката. Но потом и Пол сломался.

ДЕВУШКА: — Но ведь не вечно же все это продолжалось? Через год, через два  — ведь можно же было собраться снова!

ХАРРИСОН (устало): — Ты еще не замужем, Джо? Нет? Может, тебе повезет, и ты выйдешь за богача. Только никогда не выходи за бедного музыканта. Или артиста. Ничего из этого не получится. Особенно, если пойдут детишки. Знаешь, как со временем меняются глаза любимой, когда она вдруг обнаруживает, что ты – просто очередной несостоявшийся неудачник? Нет, конечно, это происходит не сразу! Сначала этот нищий музыкант  будет долго и мучительно рыпаться, сочинять по ночам на кухне «гениальную» музыку, да только потом вдруг окажется, что таких сочинителей кругом – пруд пруди! И все они – непризнанные гении! А вся их великая музыка со стороны выглядит дешевой и  плоской, как шиллинг. И все они со своими гитарами и жен своих, и детей начинают просто бесить. Лысые, опухшие, с вечно виноватыми глазами… Несбывшиеся.

СТАРКИ: — Джордж хоть на гитаре играл. А я куда пойду со своими барабанами? И потом, бэби, знаешь ли ты, что такое потеря ритма? Если ты собьешься хотя бы раз, песню лучше остановить. Но это – песню. Она маленькая, ее можно начать сначала. Ну, посвистят зрители, ну и что с того? Улыбнулся, пошутил – и опять стучи. А жизнь – она большая. К началу уже не вернуться… И у нее, у жизни, есть такая особенность: она и быстрая, и короткая, как хороший рок-н-ролл. Только если хоть раз собьешься с ритма, заново уже не сыграешь. Можно, наверное, но очень трудно.

ХАРРИСОН: — Я тогда, вскоре после больницы, придумал  тему. Рифф  один…  красивый. Получилось что-то…, ну, что-то вроде песни. Как раз был ее день рождения, а я тогда еще не работал.  Вот, думаю, придет Патти с дежурства –  а моя жена, Джо, из той же клиники, где я лежал – похвастаюсь, подарок сделаю. Дверь решил не открывать, вроде как нет меня дома.   Все подготовил, стол накрыл, гитару включил – жду. Сюрприз! Слышу – пришла! Дверь открыла своим ключом, раздевается. Я – в комнате, жду. Ну, думаю, сейчас я ей покажу! А она все не идет. Минута, пять – не идет!   Я тогда осторожно подкрадываюсь к прихожей, смотрю – а она… спит. Села с туфлей в руках в уголочек – и уснула! От усталости, бэби! А туфля – старенькая. И плащик у нее – поношенный. И прихожая у меня ободранная, как старый ботинок. И так стало мне  горько, и таким я себе показался никчемным оборванцем, что решил: все, баста, надо браться за дело. А музыка пока подождет. Вот она и ждет до сих пор. Уж десять лет. Моя музыка. А чужую нам, пожалуй, уже и не сыграть. А, Ринго? Слышали ли вы, уважаемый мистер Ринго Старр, такую группу, как «Лед Цепеллин»?

СТАРКИ (мрачно): — Доводилось.

ХАРРИСОН: — Так вот мы рядом с ними – как детский хор на утреннике.

ДЕВУШКА: — Неправда. Вы просто другие. Вы совсем другие. Ваша музыка, ваши тексты, ваша философия неизмеримо глубже. Вы безумно, невероятно талантливы. Просто с вами случилась беда. Настоящая трагедия, масштабов которой вы так и не поняли. Это случилось с каждым в отдельности, и  со всеми вместе. Это – как болезнь.  Бытовщина завалила вас, как земля заваливает шахтеров при аварии. А вас никто не откопал. Вас бросили, забыли. Никто не пришел и не сказал: «Выбирайтесь, парни! Поднимите головы! Я поддержу вас и вы победите!». (Говоря все это, ДЕВУШКА подходит к пианино, берет гитару и выходит на авансцену, где поет главную тему спектакля:  как важно, чтобы тебя в самый тяжелый момент успокоили, поддержали и ободрили).

ДЕВУШКА (закончив петь): — В страхе перед жизнью вы побросали свои гитары, словно весла.  И ваша лодка пошла ко дну!

СТАРКИ (с иронией): — Жаль, что она не подводная, эта лодка…

ХАРРИСОН (подхватывая): — Но мы-то выплыли… с криком «Help! »

СТАРКИ (уже посмеиваясь): — И тут, прямо по волнам, как Иисус, к нам подбегает некая Молли…

ЛЕННОН (неслышно подошедший сзади, обнимая обоих): — И кричит, перекрывая рев волн: «Не скучно ли на темной дороге?»…

МАККАРТНИ (размашисто садясь на стул): —  «Несбывшееся зовет вас!».   А тут кто-то пил без нас!.. Что-то я сегодня то и дело рифмую. Это не к добру.

ДЕВУШКА: — Я тоже читала эту русскую книгу. Прекрасная повесть. И все это вовсе не так смешно, дорогие «Битлз».

ХАРРИСОН: —  У них это нервное, бэби.

МАККАРТНИ: — У той романтичной книги, как и у твоей песни, Элинор, какая-то депрессивная подоплека. Там было какое-то темное убийство. Несбывшаяся  мечта. У нас же все сбылось. В материальном плане. Убивать никого не надо. Кстати, почему для меня ты – Элинор?

ДЕВУШКА (нехотя цитирует): —  «Посмотрите же, сколько вокруг одиноких людей…  Элинор Ригби собирает рис в церкви, где только что закончилось венчание».

МАККАРТНИ (выпивая и закусывая): — Мне это ни о чем не говорит. Простая констатация фактов. Если одинокий – значит, просто не повезло. А ты, бэби, и вправду на такой мели? Не стесняйся, скажи, я помогу.

ДЕВУШКА: — Прекрати, Пол, ты же не такой! Зачем ты все время играешь эту пошлую роль? Только что исполнял такую музыку! Торговец шерстью не способен на это!

ХАРРИСОН: — Бэби, он действительно не такой. А ты – смелая! Петь свою песню самим битлам. Да-а. Кстати, Пол, а  у вас с Джоном получилось что-нибудь? Тут доносились до нас… некие обрывки.

МАККАРТНИ (не обращая внимания на восклицания ДЕВУШКИ): — Получилось нечто в твоем стиле, парень. Не «что-нибудь», а «что-то». О, Ринго, пицца совсем неплоха!

ЛЕННОН: — Да что тут может получиться! Сладкая нравоучительная патока в духе нашего Пола. Он никак не хочет добавить в конце немного перца!  Кстати,  Ричи, он и пицце твоей бы не помешал. А что до музыки… то  мне это уже все давно… параллельно.

ДЕВУШКА: — Неправда!

СТАРКИ: — Странное выражение – «параллельно». Что это значит?

ЛЕННОН: — Не перпендикулярно.

ХАРРИСОН: — Я в одной газете читал про параллельные миры. Ну, что одновременно с нашей жизнью  параллельно существует жизни другие. То есть мы все там тоже есть, но живем иначе. Лучше или хуже, но – иначе.  И что попасть туда можно, просто перейдя Пенни Лэйн по одной из «зебр». Только никто не знает, по какой.  Гуськом, друг за другом… (Вдруг о чем-то догадавшись). Джон ведь повстречал тебя на Пенни Лэйн, Джо?

МАККАРТНИ: — Ну что за бред ты опять несешь, парень. Слушать противно. На Пенни Лэйн есть парикмахерская, пожарная часть, этот замечательный паб. И никаких таких миров. Да мы на ней все свое детство провели. Я там знаю каждую трещинку в асфальте. Может, ты опять наши души переселяешь? Махариши Махеш Харрисон?

ХАРРИСОН: — Нет, переселение душ – это другое.

ДЕВУШКА (отчаянно): — Слушайте его все!

ХАРРИСОН (продолжает):  — В параллельных мирах, например, Брайан  переживет всех нас. Или умрет много позже. Я вместо того, что было, подхвачу лишь легкий насморк, а бедолаге Ринго удалят… ну, скажем, аденоиды.  Отец благословит Пола на занятия музыкой. А Джон в жизни не подсядет на кислоту…

ЛЕННОН: — Однако, наш мир мне больше по душе, Джорджи. Но все гораздо проще. «Параллельно» — это значит… просто наплевать.

МАККАРТНИ: — И ты хочешь сказать, что мы… преуспели в каком-то там параллельном мире? Да сказки все это, мистер Харрисон!   Во всех мирах, чтобы добиться успеха, надо обладать и волей, и силой, и желанием! Темпераментом, мужеством, наконец, чтобы поверить в себя и свой талант! А поверив, только этим и жить, иначе на главное не хватит времени. Не плыть по течению, а изо всех сил делать то, что подсказывает тебе твое сердце. И работать! Работать, черт возьми! А мы – просто скисли тогда… И скиснем снова — в любом из миров! И Брайан тут ни при чем. Помянем его, братцы, еще раз!

ЛЕННОН: — Помянем. (Все выпивают). Но «скисли» — не то слово, Пол. И вообще – слишком много пафоса. Работать мы все умеем. Тут другое. Это было какое-то общее затмение. Мы просто все вместе пошли в другую сторону. Вернее, мы пошли на дно. И эта девочка права, черт возьми! Мы взяли билеты в один конец и поехали туда, где удобнее. Где привычнее. Туда, куда уже тысячу лет уходили до нас. Где будет гарантированный достаток и комфорт. Где наши жены и детки будут вроде бы счастливы. И мы вместе с ними… вроде бы.

ДЕВУШКА: — И это говорит Джон Леннон!

ЛЕННОН: — Да, это говорю я! И если это так, то значит —  мы недостойны того Божьего дара, который, быть может, в нас еще сидит. Сидит до сих пор. И регулярно скребется изнутри в мою, например,  грудную клетку.  Как пожизненно заключенный —  в дверь камеры.

СТАРКИ: — Только скребки эти день ото дня слабеют.

ЛЕННОН: — Вот-вот. И начатые песни годами валяются недописанными. А сколько мы их вообще поубивали! Завалили так называемыми неотложными делами! Засунули в чуланы вместе со старой рухлядью! Заглушили телевизорами! Проорали на стадионах! А теперь лежим по ночам в темноте с открытыми глазами, пялимся в потолок и страдаем – жизнь-то уже прошла! И браться за самое главное, за то, от чего до сих пор замирает твое сердце – поздно.  Выпьем лучше! Это – тоже тост! (Не ожидая никого, выпивает один).

СТАРКИ: — Получается, Джон, что из нас при любом раскладе ничего бы  не вышло.

ЛЕННОН (мрачно): — Получается, так.

МАККАРТНИ (впервые по-настоящему серьезно): — И да пусть будет так.

ДЕВУШКА: — Что? Ничего бы не вышло? Что вы такое говорите?! И вам не стыдно.… Слушайте, вы сейчас так похожи на… старых зануд-маразматиков, озабоченных только одним: что они будут кушать на завтрак, на обед и  ужин.  Или на большинство молодых клерков с их тупой и никчемной жизнью. С их растущими животиками! С их философией, оправдывающей лень и бездействие! Спросите их, зачем они живут – они даже не поймут вопроса. Мне страшно вас слушать. Пол! Опомнитесь! От вашей шерстяной философии до штурмовых отрядов – один шаг. Джордж! Вы не знаете своей Патти. Да она благословит все ваши неудачи и провалы, вместе взятые. Она, как всякая нормальная жена, не понимает и проклинает только одно – ваше вечное лежание перед телевизором. Ринго! Когда это ливерпульские парни были подкаблучниками? Вы же непревзойденный ударник, сто баррелей шарма и обаяния! Вы все – уникальные артисты, художники, поэты, а рассуждаете, и, главное, живете, как лавочники. Вы же не такие!   Вам показать, какими вы могли бы стать?   (Роется в сумочке, достает кассету). Вот! Смотрите! Ничего бы не вышло… Я вам покажу, что не вышло… Смотрите!!!

(Девушка порывисто подбегает к телевизору, вставляет кассету. И вдруг происходит чудо: на экране телевизора появляется лицо настоящего, состоявшегося Пола Маккартни, который начинает песню «Хей, Джуд!». Все четверо вскакивают с мест и отходят на авансцену. Музыка ширится, становится все громче, и вот уже падает занавес-экран и теперь уже клип «Хей, Джуд» тех, настоящих, победивших «Битлз» проецируется на него. Потрясенные, четверо замирают спинами к залу. С последними тактами изображение исчезает, свет в зале гаснет, в наступившей тишине раздается отчаянный крик ДЕВУШКИ «Только не переходите на ту сторону!!!». После чего повторяется звуковой коллаж «Революция №9» с выпусками новостей. Когда вспыхивает свет, на сцене уже никого нет.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Тот же паб. Ничего не изменилось, только вместо плаката «Роллинг Стоунз» висит плакат «Битлз», вообще  много битловских артефактов, ведь паб посвящен знаменитым землякам. Вместо одного стола расставлены несколько столиков.

ДЕВУШКА сидит за пианино, уронив голову на руки. Она спит. За одним из столиков сидит опустившийся актер Билли Шиэрс. Бармен Дезмонд из-за стойки довольно грубо окликает ДЕВУШКУ.

ДЕЗМОНД: — Эй, Джуди! Кончай дрыхнуть, пора приниматься за работу. Мойка завалена грязной посудой, пол не метен. За что я тебе только  плачу, чертова девка, сам не знаю. Джуди, дьявол  тебя дери! Или ты опять набралась?

ШИЭРС: — Не ори на нее, сучий потрох!

ДЕЗМОНД: — Ты еще здесь? Расплачивайся и проваливай, пьянь чертова! Или я зову полисменов…

(ШИЭРС  что-то недовольно бормочет себе под нос, трясущейся рукой подливает себе виски. ДЕВУШКА с трудом поднимает голову).

ДЖУДИ: — Уснула. Прямо на рабочем месте. Вот это да! (Растерянно оглядывается по сторонам). Так  это было только сном. Отец, ты еще здесь… Долго я проспала? Голова трещит! Чертовы колеса…

ШИЭРС: — Ты рухнула, едва испарился последний здешний пьяница. Этот тупица Дезмонд исчез тоже. Говорит – ну, раз ты здесь, Билли, сиди и следи за порядком. До утра. А чтобы не было скучно, вот тебе еще полбутылки «Бурбона». Гонорар! Пошел отсыпаться, сучий потрох! А дверь не запер. Вот я и остался тебя охранять. И заведение… Да и, правду сказать, идти-то мне некуда. А ты, кроха, всю ночь бредила – «не ходите», бормочешь, «не ходите на ту сторону»… Кого-то спасала, просила таблеток…

ДЕЗМОНД: — А тебе, черт плешивый, теперь только одна дорога – в тюрьму! Или в ночлежку. Ты хоть помнишь, что ты здесь вчера вытворял?

ШИЭРС: — Заткнись, тупица! Я выпил на радостях. Меня дочка позвала, у нее повод.

ДЕЗМОНД: — Надрался, как свинья, влез на стул и давай орать – я, мол, король Лир!  Кин четвертый! А потом стал топтаться и ухать на весь зал: «Я – морж! Ку-ку, ку-ку-ку-чу…».  И, главное, злой какой – стали его снимать, а он – ногами лягаться! Скажи спасибо своей доченьке – не дала полицию вызвать. А не то сидел бы  ты сейчас в кутузке…

ДЕВУШКА (во время этого диалога берет за стойкой швабру, ведро с водой, начинает медленно протирать пол): — Папа прочитал монолог короля Лира. Это пьеса Шекспира. Отрывок вошел в песню Джона Леннона «Я – морж». Так ведь тот отрывок был из его радиопостановки! Ему аплодировали, вы же видели, Дезмонд!

ДЕЗМОНД: — Лучше бы шута изобразил.  Из той же пьесы. Шут ты и есть, Билли!

ШИЭРС: — Да что ты понимаешь в искусстве, молокосос! Это мой лучший монолог. Когда я был еще  в силе, весь Ливерпуль собирался посмотреть на моего Лира! Да что Ливерпуль! Мне рукоплескали  Манчестер, Глазго, Эдинбург, Лондон! Пока ты под стол пешком ходил…

ДЕЗМОНД (в негодовании выходя из-за стойки, приближаясь к ШИЭРСУ): — Я-то из-под стола давно вышел, а вот ты, шут гороховый, там теперь каждый день валяешься…

ШИЭРС (с трудом поднимаясь с места, в бешенстве): — Как ты смеешь, бездельник… Подавись своим виски! (Пытается выплеснуть остатки из стакана на Дезмонда, но только выливает их на себя, опрокидывает бутылку, без сил валится на стул, хватается за сердце).

ДЕВУШКА: — Отец! Дезмонд! Перестаньте! (Быстро вытирает Шиэрса, наливает ему простой воды, протирает пол вокруг его стола).  Не надо ссориться. Вы оба погорячились.

ДЕЗМОНД (подсаживаясь за столик к ШИЭРСУ): — Очухался? Ну, вы и семейка! Артисты! Если кто и бездельник, Билли Шиэрс, так это ты! И твоя полоумная доченька, свихнувшаяся на представлениях. И я-то, дурак, ее еще замуж звал. Представляю, что бы из этого вышло. Я-то, в отличие от вас обоих – при делах. У меня-то, как раз, все давно в порядке! Комедианты… Смех один! Да я вас куплю всех вместе и по отдельности. А потом продам! Скоро открою второй паб. Построю виллу в Вултоне! Это ты бездельник, чертов актеришка, бессмысленное существо, а я – бизнесмен! На таких, как я, все и держится. А вы все только и можете, что воздух сотрясать! И народ мутить! Не был бы ты когда-то моим постоянным клиентом…

ШИЭРС: — Ты взрос на пороке, Дезмонд! На человеческом горе и мерзких страстях. Это грязные  деньги, лавочник.

ДЕЗМОНД: — Зачем же ты мне их носишь?

ШИЭРС: — Вот я и говорю – ты поднялся на человеческом горе.

ДЕЗМОНД: — Все твое горе в том, что ты не умеешь пить. Работать ты тоже не умеешь. И не хочешь. Ты предпочел всю свою жизнь кривляться на сцене и трепать языком. Ты не любишь по утрам рано вставать на работу! Вот и весь секрет таких, как ты – артистов. А покушать и особенно выпить – вы все любите! А как вы  любите распинаться по телевизору, какая, мол, у вас тяжелая работа! Репетиции, гастроли, бессонные ночи… Да ни один из вас и часа не простоит за этой стойкой – сил не хватит. Ты думаешь, буфетчик – это не артист?  Здесь иной раз такие страсти кипят – куда там вашему Шекспиру. А ведь ему, буфетчику, еще и работать надо! Ему, знаете ли, надо денежки зарабатывать. Был тут у меня недавно один писатель. Из тех, что штампует книжки в мягких обложках. Женские романы и прочее. Написал он, правда, всего одну книжонку. Тоже про какого-то  Лира, только это, брат, не Шекспир, куда уж ему.   Никто ее не покупает, одни убытки. Выдали ему гонорар этими же книгами.  Так вот он ходит и вместо денег всем их всучивает — расплачивается. Мне тоже всучил – за выпивку.   А потом  подпил и говорит: «Знаешь, Дез, почему  я стал писателем? Хочешь, честно? Терпеть не могу рано утром вставать на работу!».  Я ему чуть в глаз не дал!

ШИЭРС (Джуди): — О чем это он? Что за книга? Это, случайно, не твой… Роберт?

ДЖУДИ: — Да что ты! А книга — переложение новелл Эдварда Лира.

ШИЭРС: — Да зачем же их перекладывать?

ДЖУДИ: — Называется – «по мотивам»… Какой-то плагиатор

ДЕЗМОНД (прислушиваясь): — Вот-вот, именно – аллигатор. Крокодил натуральный!

(В дверях звенят колокольчики. Появляется Мэгги Эдисон).

ДЕЗМОНД (в сторону): — О, Господи! Еще один приполз… Семейка рептилий сползлась в полном составе.

МЭГГИ: —  Здравствуйте, Дезмонд! Привет, Джуди!

(ШИЭРС мгновенно трезвеет, робко поднимается с места, но молчит).

ДЖУДИ: — Здравствуй, мама! Хорошо, что ты пришла!

ДЕЗМОНД: — Чего изволит мэм?

МЭГГИ: — Чашку горячего шоколада. И бисквит.

(Проходит к свободному столику мимо жалко улыбающегося ШИЭРСА, не обращая на него ни малейшего внимания. Тот продолжает стоять. Дезмонд уходит за стойку).

ШИЭРС: — Здравствуй, Мэгги…

МЭГГИ: — Джуди, дочка, сперва мне надо с тобой поговорить. По другому делу.

(ДЖУДИ подходит к матери, по-прежнему держа в руках швабру и ведро).

ДЖУДИ: — Мама, сегодня говорим только о Роберте. И если ты опять начнешь про…

МЭГГИ: — Что значит «если опять»?  «Если опять», то что? Ну-ка, сядь-ка.

ДЖУДИ: — Я постою.

ШИЭРС: — Здравствуй, Мэгги!

МЭГГИ: — Я сказала – сядь!

(ДЖУДИ, нервно швыряя швабру на пол и звякая дужкой ведра, садится, подпирает щеку  рукой, со злостью смотрит на мать).

МЭГГИ: — Вообще-то я пришла по делу. Поэтому даже не спрашиваю, зачем ты опять поишь здесь этого… алкоголика.  Меня также не интересует, что вообще делает в этой дыре  моя дочь, некогда блестящая выпускница ливерпульского Арт-колледжа! Бежавшая из дома в невнятных мечтаниях об актерской карьере!  Меня интересует только одно: помнит ли она, что у нее все еще есть мать?

ДЖУДИ: — Мама…

(Подходит ДЕЗМОНД, начинает расставлять чашку и блюдце с пирожным).

МЭГГИ: — И что с тех пор, как ее отправили на пенсию, у нее не осталось ни шиллинга?

ШИЭРС: — Здравствуй, Мэгги… (обреченно садится, почти падает на стул).

МЭГГИ (неожиданно всхлипывает и закрывает лицо платком): —  И что врачи подозревают у этой все еще живой матери… (овладевает собой, снова принимает строгий вид). Так вот, я больше ждать не могу. Быть может, мне остались считанные часы. (Смотрит на наручные часы). Если ты сама не в состоянии пробить себе дорогу, я это  сделаю за тебя. Считай, уже сделала!

ДЖУДИ (растерянно): —  Только этого еще не хватало! Что ты задумала? Сегодня сюда придет Роберт!

ШИЭРС: — Что такое?

МЭГГИ: — Ты не знаешь жизни, деточка. Под влиянием своего отца, неудачливого мечтателя, ты бросилась за своими иллюзиями прямиком в Лондон! Решила сразу завоевать столичные подмостки! Чего там! «Надо верить в свое призвание», твердил тебе этот прощелыга, «надо всегда идти вперед без страха и сомнений»! Ему было нетрудно убеждать тебя в этом, поскольку всю жизнь он сидел у меня на шее.  Пока я тридцать лет вкалывала в информационном  отделе Ливерпульского радио! Несчастный клоун! Гитарист! Убожище с вечно виноватой улыбкой…

ШИЭРС: — Однако, Мэгги…

МЭГГИ (не обращая на него внимания): —  В первом же театре тебя жестоко высмеяли и указали на дверь. Но тебе этого показалось мало! Ты с маниакальным упорством обходила все лондонские площадки, не гнушаясь даже стрип-клубами!

ДЖУДИ: — Дезмонду об этом знать необязательно.

МЭГГИ: — Не-ет, пусть послушает! Тебя не брали даже в бордели! Тогда тебя стало носить по всему Объединенному королевству с какими-то волосатыми босяками и неграми. С их вечными гитарами и вонючими ногами. А ты забыла, как год назад заявилась домой с фонарем под глазом и гнидами в волосах? Пьяная, вся в грязи и блевотине! Нет? Как я тебя еле отмыла, а потом платила за твой первый аборт?

ДЕЗМОНД: — А что, были и другие?

ДЖУДИ: — Мама!

МЭГГИ: — Что «мама»? Что «мама»? Потом ты пришла в себя и снова взялась за старое. Стала шастать по всему Ливерпулю и, наконец, осела в этой дыре – тапером! Хватит! В конце концов, пришло время и тебе платить по счетам. Не для того я всю жизнь вкладывала в тебя, чтобы на старости лет остаться на панели. Предоставь это своему папочке. Скоро этот великий  трагик дойдет до уличных песнопений под гитару. «Ледиз энд джентльмен, ливерпульцы и гости нашего города —  сейчас прозвучит песня моих знаменитых земляков «Она уходит из дома»»… Если хочешь знать, мы всю свою жизнь выбивались из сил, чтобы жить прилично. Не думали о себе. Жили только ради тебя! Пока ты не сбежала однажды поутру, а этот… король Лир не запил, как последний сапожник. Понимаешь ли ты, что мы – нищие? А нищета – это унизительно! И я не уверена, что этот твой Роберт… Короче… (Снова смотрит на часы). Приведи себя в порядок. С минуты на минуту сюда придет один человек, которому ты должна понравиться.

ШИЭРС: — Что такое?

МЭГГИ: — Как актриса. Только как актриса. Видишь, я же учитываю… э-э… твое увлечение. К тому же, ты все равно ничего другого не умеешь. И не спрашивай, чего мне это стоило. К нему на прием я попала с пятого раза. И не просто так! Все-таки, в этом городе все слушают Ливерпульское радио. И его бессменную ведущую Мэгги Эдисон! Представь, я ему так понравилась, что он согласился сам зайти в эту дыру, только чтобы на тебя взглянуть. Дезмонд, принесите сигарету.

ДЖУДИ: — Мама, ты меня пугаешь.

МЭГГИ: — Дура. Приведи себя в порядок. Я договорилась с самим Эдвином Мастардом.

ДЕЗМОНД: — Ого! С владельцем Эмпайр-театра! Вот это клиент! Сразу бы так, Мэгги! (Дает МЭГГИ закурить, потом быстро возвращается за стойку, начинает приводить все в порядок. Подумав, ставит на видное место английский флаг).

ШИЭРС: — Что ты наделала?! (Хватается за голову). Что ты наделала?!

ДЖУДИ (оправившись от секундного шока, нервно достает из кармана джинсов кошелек, высыпает, все, что там есть, на стол): — Это все, что у меня осталось. Бери и уходи немедленно.  Дезмонд, я подаю на расчет и тоже ухожу. (Снимает с себя фартук, рабочие перчатки).

МЭГГИ (начинает нервно собирать мелочь): — Решила откупиться от матери… Медяками своими. Никуда ты  не уйдешь! Ха-ха. Дезмонд, встаньте у двери.  Стоп. А это что такое? (Выуживает из мелочи таблетку).

ДЖУДИ (нервно): — Аспирин. Дай-ка сюда.

ДЕЗМОНД (от дверей): — Аспирин, как же! Экстази, или еще что покруче…

МЭГГИ: — Джуди! Это правда? Ты с ума сошла!

ДЖУДИ (хватает мать за руку, в которой зажата таблетка): — Отдай! Отдай!! Отдай!!!

МЭГГИ: — Моя дочь — наркоманка! Вот до чего ты ее довел, старая сволочь! Дезмонд, да помогите же мне, наконец! (Начинается судорожная борьба, в ходе которой Дезмонд пытается оттащить упирающуюся Джуди от матери. ШИЭРС закрывает лицо руками. Наконец, Дезмонд отрывает Джуди от МЭГГИ и почти отшвыривает ее на соседний столик).

ДЕЗМОНД: — Все, с меня хватит! Проклятая семейка! Или вы все   немедленно утихните, или я вызываю полицию!

ДЖУДИ (кричит): — Идиотка! Зачем ты пришла? Зачем ты вообще лезешь в мою жизнь? Ты хоть знаешь, что такое Эдвин Мастард?

МЭГГИ: — Шлюха! Да я сама тебя сдам в полицию! А с этим… (торжествующе трясет кулаком с зажатой таблеткой) я упеку тебя сначала в клинику для наркоманов, а потом засажу  в тюрьму! Тварь ты неблагодарная! Мастард – это шанс! И ты пойдешь к нему!

ШИЭРС (неожиданно громко и грозно): — Не ори на нее!

МЭГГИ (впервые повернувшись к бывшему мужу): — Добился?! Воспитал?! Мурло! Гнусная рожа! Гнусная, бесстыжая рожа! Подлый актеришка! (надвигается на ШИЭРСА с самыми решительными намерениями).

ДЕЗМОНД: — Все, лопнуло мое терпение! (хватает телефонную трубку).

ДЖУДИ: — Подождите! Не звоните, ради Бога! Только не сейчас!

ДЕЗМОНД: — А когда? Когда вы друг другу глотки перегрызете?

ДЖУДИ: — Не звоните, Дезмонд. (Умоляюще). Пожалуйста… Это… все испортит. Я тоже… жду одного человека. Не Мастарда, нет. А ведь она знала! Я сама пригласила сюда Роберта… Ну, одного молодого человека. Он все изменит, все повернет к лучшему. Кстати, и с моими долгами полностью рассчитается. Сегодня же. Поэтому  оба мои  родителя здесь неслучайно. Пусть будет, что будет.

ДЕЗМОНД (раздраженно швыряя трубку на рычаг): — Человека она ждет! Кого, интересно? Гарольда Вильсона? Джона Леннона? А, может, Нила Армстронга?

ДЖУДИ (спокойно и с достоинством): — Жениха. (Пауза).

МЭГГИ: — Очередная блажь! Кто же это такой, позвольте, наконец, узнать? (Дезмонду). Пригласила на смотрины, но ведь, чертовка, ничего не рассказала. Некто Роберт. Какой-нибудь хиппи в драных штанах и ветром в карманах.

ДЖУДИ:- Это очень хороший и обеспеченный молодой человек. Врач. И он придет сегодня, чтобы договориться со мной о помолвке. Да, его зовут Роберт. Он даже не прочь познакомиться с моими родителями. Даже с такими. (Пауза).

ДЕЗМОНД (присвистнув): — Вот это номер! А если они оба заявятся одновременно – мистер Мастард и твой женишок?

ДЖУДИ: — Насчет Мастарда – это, пожалуйста, к моей матушке. С недавних пор мистер Мастард для меня не существует. Говорить с ним я не буду.

ШИЭРС: — Для меня он не существует уже лет десять.

МЭГГИ: — С тех пор, как он выпер тебя из театра за пьянку, черт старый! Ты вообще заткнись! Но что такого он сделал нашей единственной дочери?

ДЖУДИ: — Неважно.

МЭГГИ: — Ты что – с ним знакома? Когда это ты успела? (Резко встает и быстро подходит к Джуди, спрашивает вполголоса). Ты с ним спала?

ДЖУДИ: — Мама! Не говори глупости.

МЭГГИ (с сожалением): — Жаль.  А надо было… Ну, тогда все понятно. Ты пришла устраиваться, тебя послали к нему на собеседование, старый кобель по традиции сделал стойку. А ты разыграла голодраную невинность. Принцесса с голой задницей! Ну, не дура ли? Сара Бернар! Мэрилин Монро! Марлен Дитрих! Представляю, как он удивился…

ДЖУДИ: — Он старый похотливый козел!

МЭГГИ: — Он зрелый активный олигарх! И меценат! Знаешь ли ты, что он купил этот наш Эмпайр со всеми его потрохами, как игрушку?

ДЕЗМОНД: — Убытки понес! И какие! Лучше бы, как раньше, бананы продавал.

ШИЭРС: — Он торгаш и мерзавец! Это все знают. Он купил театр, как бордель! Как публичный дом!

МЭГГИ: —  В общем, слушай меня внимательно. (Смотрит на часы). Он славится пунктуальностью и появится через минуту. И если ты помнишь, что у тебя есть все еще живая мать… И что Мастард – это реальный шанс попасть на сцену ведущего театра города, ты согласишься на все его условия.

ДЖУДИ (кричит):- А Роберт?

МЭГГИ: — Не ори! (Тихо). Роберт ничего не узнает. Жених – это одно. А богатый любовник – это  совсем другое. Перенеси встречу! Нет, я удивляюсь – то вообще ничего, то сразу и то, и другое плывет ей в руки. В одном флаконе!  Ну, не мудри, девочка. Такова жизнь… Вековые правила актерского ремесла. Странно, что твой папочка тебя в это не посвятил. Не строй из себя девочку! Хочешь служить в Эмпайре, живи по его законам, еще не поздно.

ДЖУДИ: — Что ты такое говоришь?! Ты, моя мама, предлагаешь мне…

МЭГГИ: — Дура! Дура, дурища! Лучше уж с Мастардом в его пент-хаузе, чем с твоими битниками под кустами. То-то он все отнекивался.… Да он уже тебя знал!

ШИЭРС: — Если он здесь появится, я его убью. (Грузно поднимается с места. МЭГГИ молча подходит к нему и дает сильную звонкую пощечину. ШИЭРС падает на место, снова закрывает лицо руками. Плечи его вздрагивают).

ДЖУДИ (кричит): — Зачем?! Зачем ты бьешь его?

МЭГГИ: — Тоже хочешь получить? (Надвигается на Джуди, та принимает боевую стойку, отступая к дверям; там она сталкивается с Мастардом)

МАСТАРД (он в хорошем настроении): — Привет честной компании! Ого, здесь, похоже, бои без правил. Это я люблю. Давай, детка, правой – в поддых, левой – в висок! (Смеясь, показывает). Бармен, дружок, а принеси-ка мне двойной «Мартель». И кофейку! Здравствуйте, миссис Эдисон, как поживаете?

(МЭГГИ и МАСТАРД церемонно пожимают друг другу  руки; ШИЭРС демонстративно отворачивается, пересаживается за столик подальше; ДЕВУШКА остается у стойки со скрещенными  на груди руками).

МАСТАРД: — Мэгги, выпьете со мной?

МЭГГИ: — Почту за честь!

МАСТАРД: — Хозяин, два двойных! У меня сегодня чертовски удачный день. Подписан контракт с самим Пласидо Доминго! Пять концертов! А? И пришел груз марокканских апельсинов по весьма выгодной цене. Любезный, как вас там?

ДЕЗМОНД: — Дезмонд, сэр.

МАСТАРД: — Не желаете ли? Продам выгодно.

ДЕЗМОНД (ставя на стол коньяк): —  Возьму обязательно! Такой респект заведению. От самого Эдвина Мастарда!

МАСТАРД: — Я пришлю менеджера. (Осматриваясь). Неплохой интерьер. Только тесновато. Великие земляки! Хороший бизнес. Они действительно здесь бывали? Вам только надо бы сменить вывеску, Дезмонд. Ваша «Сэлли» похожа на монашку. А ведь они играли такой забойный рок-н-ролл! Джон вопил так, что было слышно на другом берегу Мерси.

ДЕЗМОНД: — Осмелюсь поправить, сэр – это был  Пол.

МАСТАРД: — Что?

ДЕЗМОНД: — Эту песенку пел Пол.

МАСТАРД: — Не люблю, когда меня поправляют. В то время я ходил в «Кэверн» каждый Божий день, юноша! Это был Джон Леннон!

ДЕЗМОНД: — Да, похоже, я перепутал… Да, точно, — перепутал. «Каланчу Сэлли» исполнял именно Джон.

МАСТАРД: — То-то. Ну, миссис Эдисон – ваше здоровье.

МЭГГИ:- Ваше, сэр! (Выпивают по глотку).

МАСТАРД (не оборачиваясь): — А что же ваша протеже не идет? Эй, Джуди, или как вас там, не желаете ли к нам присоединиться?

(Джуди молчит, не двигаясь с места).

МАСТАРД (обращаясь к Мэгги): — У меня мало времени. Через час встреча по поставкам бразильского кофе. (Тихо). Что с нашей сделкой? Надеюсь, вы переговорили с ней? Ведь я же выплатил аванс!

МЭГГИ (тихо): — Наши договоренности остаются в силе. (Громко). Джуди, солнышко, составь нам компанию!

МАСТАРД: — Где же будущая прима Эмпайр-театра?

ШИЭРС (глухо): – Не ходи к ним, Джуди. Они что-то затеяли.

МАСТАРД (недовольно): — Почему здесь этот? Нельзя ли его… как-то…

МЭГГИ: — Одну секунду. (Встает и подходит к ШИЭРСУ). Если ты немедленно не уберешься, я больше не дам тебе ни одного шанса. Ты меня знаешь! Ни единого!

ШИЭРС (испуганно): — Ладно, что уж ты так.  Я просто буду молчать. Идти-то мне некуда!

(МЭГГИ секунду выразительно смотрит на него, потом идет к Джуди, обнимает ее за плечи и подводит к столику с МАСТАРДОМ).

МЭГГИ: — Вот и мы! Расслабься, деточка, мистер Мастард просто хочет с тобой познакомиться. Театр объявил очередной набор в труппу и мистер Мастард решил лично…

ДЖУДИ: — … ощупать каждую свинью для своего хлева.

МАСТАРД (весело хохочет): — Хорошо сказано! Сразу видно – дочка самой Мэгги Эдисон, за словом в карман не полезет.

МЭГГИ: — Так у нее в карманах все равно ничего нет.

МАСТАРД: — А мы положим! Если деточка не будет возражать… Ну-с, что она нам покажет? Басню, стишок, считалочку?

ДЖУДИ: — Я бы с удовольствием показала тебе задницу!

МЭГГИ: — Джуди! Немедленно извинись!

МАСТАРД (хохочет): — А что, было бы неплохо! Правда, если есть, что показывать. Видел я эти прелести. (Осекшись, глядит на удивленную МЭГГИ, внезапно меняет тон на суровый). Только ведь этим уже никого не удивишь, бэби. Ты бы поторопилась, у меня мало времени.

МЭГГИ (вплотную подойдя к Джуди, умоляюще): —  Ну, я тебя прошу, Джуди. Сделай это для меня. Да, он негодяй! Но у нас не осталось ни шиллинга. Ни пенса!

ДЖУДИ (со злостью): — Ну, ладно! Так и быть. Я вам спою, мистер Мастард! Такого вы еще не слышали!

(Берет гитару, стоящую у пианино и поет песенку из «Битлз». Ей подпевает и аккомпанирует рок-группа).

ШИЭРС: — Браво, дочка! Так ему!

МАСТАРД: — А что, весьма актуально. Песенка философская. С подтекстом! Но у нас свободная страна. Беру! Кому платить авторские?

ДЖУДИ: — Народное творчество.

МЭГГИ: — Девочка шутит. Ну, конечно же, ей. Ведь это ты сама сочинила, Джуди? Я слышала, как ты пела в ванной. Если наличными, то можно и мне. Я передам.

МАСТАРД: — Впрочем, если она подарит… Именно подарит эту песенку театру… У нас как раз репетируется пьеса на современном материале… Я, так и быть, устрою ей прослушивание.

МЭГГИ (радостно, Джуди): — Ты слышишь?

МАСТАРД: — Но, правда, еще при одном условии.

ДЖУДИ: — Начинается…

МЭГГИ (не слушая): — Она согласна! Она на все согласна!

МАСТАРД (смотрит на часы): —  Если сегодня в семь вечера она отобедает со мной в Кемпински. Она знает, где это…

МЭГГИ: — Девочка знает! Она прекрасно знает Ливерпуль. Когда она была еще маленькая, мы с ней вместе весь центр исходили пешком.  Изучали родные места. Ты ведь знаешь, где это, Мэгги?

ДЖУДИ (не слушая мать): — Итак, репертуар у него остался прежний. Ничего не меняется! Он протаскивает всех своих шлюх по одним и тем же адресам. Я даже знаю, какой букет он мне туда принесет. Одну красную розу! И куда потащит после возлияний! Ты уже приготовил колеса, Эдвин? Сообщил жене про внезапные деловые переговоры?

(ШИЭРС незаметно поднимается со стула и осторожно, за спиной Мастарда, приближается к нему сзади).

МЭГГИ (напирая на Джуди, с отчаянием): — Прекрати! Заткнись со своими колесами!  У нас нет другого выхода. Я его еле уговорила…

МАСТАРД: — Сделка есть сделка! Я пришел и выслушал весь этот бред. Потратил время. Вы знаете, сколько стоит одна минута моего рабочего времени? Теперь мячик на вашей стороне, миссис Эдисон!

ДЖУДИ: — Мама?! Ты… меня… продала?

МЭГГИ: — Сколько пафоса! Сколько громких слов! Это все слова! Слова, слова, слова! А у меня врачи нашли опухоль! Ты понимаешь, что это значит, дрянь ты эдакая? Срочно нужна операция! Срочно! Это – последний шанс! Все кончено. (Плачет). Джуди, девочка моя… Где я возьму столько денег? А он… Он обещал выручить. Он уже дал! Частично. Если ты согласишься, он даст полностью. Джуди!!!

ДЖУДИ (зло): — Да ходила я уже туда, мама! И не просто ходила! Наслушалась его обещаний. «Я осыплю тебя и золотом, и аплодисментами! Ты будешь лучшим алмазом в моей труппе!». Он делал со мной все, что хотел!  Он обещал мне лучшие роли! Гастроли по всему свету! Съемки в Голливуде! Знаешь ли ты, что я жила у него месяцами? В этом проклятом Кемпински? Как содержанка, как… Но он так ничего и не сделал! Тогда я убежала от него. И устроилась сюда. Чтобы вы все, наконец, от меня отстали! Скажи ей, Эдвин! Ну, осталось же у тебя хоть немного совести?

(Видит, как неожиданно ШИЭРС набрасывается сзади на МАСТАРДА и пытается его задушить).

Папа, не надо! Что ты делаешь! Ты его убьешь!

МЭГГИ: — Билл, прекрати немедленно!

МАСТАРД: — А-а-а-а!!!

МЭГГИ: — Идиот! Оставь его! (Бросается к Мастарду, пытается отодрать от его шеи руки ШИЭРСА, потом хватает его за волосы).

ШИЭРС: — Убью! Мерзавец! Хам! Хам!

МАСТАРД: — А-а-а-а!!!

ДЖУДИ: — Мама, не трогай папу! (Пытается оттащить мать. Все четверо кричат уже что-то совсем нечленораздельное).

ДЕЗМОНД: — Чертова семейка! Ну, все, кончилось мое терпение. (Хватает телефонную трубку). Полиция! Полиция! Срочно на Пенни Лейн, паб «У долговязой Сэлли». Драка! Драка, сэр! Почти что убийство!

(С криками все борющиеся, кроме МЭГГИ,  валятся на пол, начинается куча-мала. МЭГГИ бегает вокруг нее, колотя своей сумкой кого попало. В разгар события звенят колокольчики над входной дверью, и появляется РОБЕРТ. Джуди отлетает прямо ему под ноги.).

РОБЕРТ (поднимая ее, флегматично): — О-па! Что здесь происходит?

ДЖУДИ (яростно): — Моя семья! Обычная разборка! Не обращай внимания!

РОБЕРТ (все так же хладнокровно): — Это  — затруднительно. (Тут же на него валится Мастард, получивший удар кулаком от Шиэрса, оба падают. ШИЭРС, под визг обеих женщин, набрасывается на РОБЕРТА и МАСТАРДА  сверху. Продолжается отчаянная возня. МЭГГИ колотит всех сумкой).

РОБЕРТ: — Меня-то за что?

МЭГГИ: — Все вымерзавцы! Все вы сволочи! Вот так! Вот так!

ШИЭРС: — Похотливый козел!!

МАСТАРД: — А-а-а-а!!!

РОБЕРТ: — Да меня-то за что?!

(Джуди пытается оттащить Роберта. Вбегают полисмены).

ПЕРВЫЙ ПОЛИСМЕН:  — Прекратите немедленно! Именем закона!

ВТОРОЙ ПОЛИСМЕН: — Не двигаться! Руки за голову! (с помощью дубинок успокаивают драку, растаскивают участников по сторонам; те стоят, держа руки за головами).

МАСТАРД: — Сейчас же арестуйте этого негодяя! (Указывает на ШИЭРСА. ВТОРОЙ ПОЛИСМЕН, тут же: «Руки за голову!»). Это маньяк! Он набросился на меня сзади, хотел задушить…

МЭГГИ: — Это сумасшедший алкоголик!

ДЖУДИ: — Провокация! Его подставили!

ШИЭРС: — Силы у меня уже не те, не то бы я тебе показал!

ПЕРВЫЙ ПОЛИСМЕН: — Не двигаться! Молчать! Кто вызвал полицию?

ДЕЗМОНД: — Я, сэр. Хозяин паба Дезмонд Маккарти.

ПЕРВЫЙ ПОЛИСМЕН: —  Кто зачинщик драки?

ДЕЗМОНД: — Вот этот, сэр! Пьяница и дебошир Билл Шиэрс!

ВТОРОЙ ПОЛИСМЕН: — Актер Эмпайр-театра? Вот это да. А это же… помилуй Бог, сам мистер Мастард!

МАСТАРД: — Да какой… Да какой он актер! Просто прохвост и ничтожество! Пьяница!

МЭГГИ: — Педофил! Развр-ратник!

ДЖУДИ: — Ложь! Это ложь!

ПЕРВЫЙ ПОЛИСМЕН: — Молчать!

ШИЭРС (ДЕЗМОНДУ): — Видишь, сучий потрох, даже в Скотланд-Ярде обо мне еще помнят…

ДЕЗМОНД: — Да, из серии «Их разыскивает полиция»…

ПЕРВЫЙ ПОЛИСМЕН: — Мистер Мастард может не представляться. Сэр, на вас совершено нападение?

МАСТАРД (несколько успокаиваясь, отряхиваясь): — Вот этот убийца накинулся на меня сзади!

ПЕРВЫЙ ПОЛИСМЕН: — Кто еще может подтвердить обвинение? (Роберту). Вы, сэр?

РОБЕРТ (флегматично трогая синяк под глазом): — Вряд ли. Я застал лишь кульминацию скандала.

МЭГГИ: — Я, сэр! Я! Мэгги Эдисон, домохозяйка, бывшая сотрудница Ливерпульского радио…

ВТОРОЙ ПОЛИСМЕН: — Ничего себе! Сама Мэгги Эдисон…

МЭГГИ: — Именно, сержант. В этом городе все меня знают! Тридцать лет у микрофона! А этот мерзавец – мой бывший муженек! Мы в разводе, сэры! Он допился до чертиков. Все время меня преследовал. А сегодня еще и на мистера Мастарда набросился! Почу-удилось ему что-то!

ДЖУДИ: — Сэр, все было не так!

МЭГГИ: — Заткнись, дура!  Папашу своего защищает! Этого пропойцу, который бросил и ее, и меня.  А теперь сидит тут ночами напролет, пьет виски  и вытягивает из нее последние деньги! Арестуйте его!

ПЕРВЫЙ ПОЛИСМЕН (Шиэрсу): — Сэр, вам предъявлено обвинение в присутствии свидетелей. Признаете ли вы факт умышленного нападения на мистера Мастарда?

ШИЭРС (гордо): — Для меня он – мистер Бастард! Да, признаю! Таких убивать надо… (Роберту). Извини, сынок, что так вышло…

МАСТАРД: — Вы это запишите, голубчик, насчет «убивать», запишите куда-нибудь…

ПЕРВЫЙ ПОЛИСМЕН: — Вы арестованы. (ВТОРОЙ ПОЛИСМЕН надевает на ШИЭРСА наручники и выводит из паба). Потерпевшего и свидетелей прошу проследовать в участок для дачи показаний.

(Все,  возбужденно толкаясь, идут к выходу).

МАСТАРД: — Это какой-то маньяк!

ШИЭРС: — Козел ты…

МЭГГИ: — Сержант, держите его крепче!

ДЕЗМОНД (уходящий последним): — Ты останешься, Джуди. Встань к стойке, обслуживай клиентов.

ДЖУДИ: — Что-о? Моего отца забирают. А я – к стойке? Я тоже поеду!

РОБЕРТ (трогая синяк): — Послушай, Джуди, там разберутся без тебя. Никто его не посадит.

ПЕРВЫЙ ПОЛИСМЕН: — Да, мэм, не тревожьтесь. Свидетелей достаточно. Ничего страшного не произошло. Через пару часов отпустим. Бытовой скандал, с кем не бывает. Даже с такими знаменитостями, как Билли Шиэрс. Уплатит штраф, только и всего.

ДЖУДИ: — Чем? Чем уплатит-то? Да мать тут же упечет его за решетку!

РОБЕРТ: — Для этого нет оснований. Ведь верно, сэр? (Незаметно кладет ему в нагрудный карман ассигнацию. ПЕРВЫЙ ПОЛИСМЕН крякает, отдает ему честь и выходит). К тому же, Джуди… мне надо тебе кое-что сказать. А времени совсем нет. То есть нет совершенно. Мне необходимо попасть в клинику. Сегодня столько трупов… Уже пять штук.

ДЖУДИ (опомнившись): — Господи, милый! Ну что за день сегодня. Сплошная неудача! Садись, я принесу тебе кофе. Ты, наверное, голодный. И синяк надо чем-то смазать.

РОБЕРТ: — Да нет… Не стоит. А это и были твои родители?

ДЖУДИ: — Да ты садись. Садись. Прости, я задергалась. Сейчас все расскажу. Все вдруг свалилось на мою голову в один день: я, как мы договорились, позвала отца, тот пришел на сутки раньше,  напился, устроил представление, то есть обычный скандал. Дезмонд решил, что во всем виновата я и наорал,  как на собственную жену. Потом объявилась мамаша и вместо благословения сообщила, что неизлечимо больна и поэтому я должна переспать с Эдвином Мастардом. За деньги! Этот тип  тут же не замедлил со своим появлением и угрозами. Потом эта мерзкая сцена с дракой и полисменами. До сих пор меня всю трясет. Вот скажи, за что мне это?

РОБЕРТ (трогая синяк): — Я уж и не спрашиваю, мне-то за что…

ДЖУДИ (тихо): — И колеса кончились. Но ведь ты меня вылечишь, милый?

РОБЕРТ: — Сумочку дай. (Оглядывается по сторонам, достает из кармана пакетик и быстро вкладывает его в сумочку Джуди). Деньги для тебя там же. Долги этому проходимцу Дезмонду. Послушай, но таблетки – это  в последний раз. Во-первых, ты гробишь свое здоровье. Во-вторых, это дорого. В третьих, это опасно. Ты же знаешь, для практикующего врача главное – это репутация.

ДЖУДИ: — Ну, милый, ну я больше не буду. Я знаю, что ты меня вылечишь. Ты – мой спаситель! (Пытается обнять и поцеловать Роберта. Тот мягко уклоняется).

РОБЕРТ:— Не сейчас, Джуди. И вообще… Нам надо серьезно поговорить.

ДЖУДИ: — Я знаю! Я готова! И… у меня для тебя тоже есть одно сообщение. Замечательная новость! Ты обрадуешься!

РОБЕРТ: — Что такое? Какое… сообщение?

ДЖУДИ: — Нет, сначала – ты! Ну, объявляй же скорей!

РОБЕРТ: — Что делать?

ДЖУДИ: — Фу, какой ты бестолковый. Сам же говорил: по всем правилам… перед женитьбой… надо объявить… ну, о чем объявить? Это ничего, что никого нет. Я им всем передам!

РОБЕРТ: — Я говорил?

ДЖУДИ: — Проклятый Мастард своим кулачищем отбил тебе всю память. Бедный глазик… Дай я его поцелую… (Опять пытается обнять Роберта. Тот уклоняется еще решительнее).

РОБЕРТ: — Слушай, Джуди, я должен тебе сказать, что… помолвка наша откладывается.

ДЖУДИ (тихо): — Как… откладывается? Почему?

РОБЕРТ (встает, начинает ходить вокруг Джуди): — Как тебе сказать… Словом, надо повременить. Мама сказала, что мы должны проверить свои чувства. Кроме того, все это потребует больших  расходов, а у нас… то есть, у моих родителей проблемы с деньгами. Я  много из своих доходов отдаю им. Сыновний долг и все такое…

ДЖУДИ (еще тише): — Сколько?

РОБЕРТ (останавливаясь): — Что – сколько? Сколько отдаю?

ДЖУДИ: — Ну, сколько надо… временить?

РОБЕРТ: — Ну, я не знаю. Ну, год… полтора… Надеюсь, к тому времени ты поступишь, наконец, на службу в Эмпайр. Тебе же обещал этот… фруктовый король, как его? Не вечно же тебе играть битлов в «Долговязой Сэлли»!

ДЖУДИ: — Я не могу ждать год, Бобби. Мы… не можем ждать год.

РОБЕРТ: — Да ладно, это такой пустяк, что… Не понял! Что значит – «мы»? Я могу и дольше…

ДЖУДИ: — Мы – это я и…  бэби.

РОБЕРТ: — Что-о? Какой еще «бэби»?

ДЖУДИ (растерянно): — Ну, бэби. Наверное, мальчик.

(Пауза).

РОБЕРТ: — Эй, Джуди… Прости,  но это… невозможно.

ДЖУДИ: — Но это факт. Уже два месяца.

РОБЕРТ: — Это невозможно, Джуди. Этого просто не могло быть. Ну, я же все-таки врач.

ДЖУДИ: — И тем не менее.

(Пауза. Джуди начинает тихо всхлипывать).

РОБЕРТ: — Так, значит. Значит, как-то вот так вот… Значит, вот вы как со мной… веселая семейка. Ну, а чего еще от вас ждать. Скоморохи.

ДЖУДИ (кричит): — Я не изменяла тебе, Бобби! Слышишь! Я люблю только тебя! Ну, поверь же мне, наконец! Это твой ребенок!

РОБЕРТ (в ярости тыча в нее пальцем, начинает метаться по пабу): — А вот это покажет экспертиза! Анализ на ДНК! Я же все-таки врач, черт побери!

ДЖУДИ: — Это твой ребенок, Бобби! Твой! (Рыдания, почти истерика).

РОБЕРТ: — Привет овощному спонсору! Что же ты раньше его не порадовала? Вложения-то оправдались! У тебя теперь  большое актерское будущее! (Быстро идет к выходу).

ДЖУДИ: — Роберт, не уходи!

РОБЕРТ: — Поклон родителям!

(Хлопает дверью. Звякают колокольчики. Джуди остается одна).

ДЖУДИ: — Роберт… вернись…

(Свет в пабе медленно гаснет. Опять раздаются звуки «Революции №9». Оставшись одна, Джуди бессознательно зажигает свечу, начинает бродить в темноте, натыкаясь на столики и стулья. Что-то ищет. Наконец, она находит свою сумочку и медленно вынимает из нее пакетик РОБЕРТА. Бросает сумочку на пол, так же задумчиво возвращается к пианино, ставит свечу, берет фужер с водой. Поколебавшись мгновение, вдруг высыпает в рот все содержимое пакетика, запивает водой, медленно опускается на стул у пианино. Звуки «Революции №9» нарастают, достигают невыносимого предела; раздается вой «Скорой помощи», визжат автомобильные покрышки. Джуди опускает голову на крышку пианино; видно, как она беспомощно плачет. Порывом ветра свечу задувает. Наступает тишина. Вновь раздается голос диктора: «По мнению врача-паталогоанатома Роберта Стэнли, работница паба «У долговязой Сэлли» погибла от передозировки наркотиков. По некоторым признакам, она была беременна. Гибель наркоманов занимает первое место в статистике городской смертности за истекшие сутки. Это уже шестой случай в Ливерпуле. Как утверждает мэр города…»; голос диктора сменяется звуковым коллажем.  Потом затихает и он.  Через несколько секунд в кромешной темноте в дверях звенят колокольчики. Только теперь  они опять играют тему «Девушка». В дверях, освещенные лучом софита,  появляются СТАРКИ и остальные. В этой сцене они похожи на тех «Битлз», которые состоялись).

СТАРКИ: — Кажется, здесь. Узнаю по запаху. Иду по винным парам!

ХАРРИСОН: — Джо! Эй, Джо! Ты здесь?

МАККАРТНИ (он входит третьим): — Точно, здесь. Здесь он травил нас своим пивом. Вон и пианино. Расстроенное, как нервы Джона Леннона. Стойка. Телевизор. А вот и она – Элинор. Собственной персоной! Смотрите-ка – опять у инструмента. Спит, что ли? Эй, Элинор! Не узнаешь?

ЛЕННОН (появляясь вообще со стороны кухни, тычет пальцем в плакат «Битлз»): — А, теперь  тут у них и плакат висит правильный! Хитрая штука, братцы – параллельные миры. Может, здесь у них уже и коммунизм наступил? Лиззи, черт тебя дери! Вот ты где пропадала!

ДЕВУШКА: — Здравствуйте, джентльмены! Что случилось? Вы опять собрались промочить горло? А что за повод?

МАККАРТНИ: — Повод очень простой, Эли.

СТАРКИ: — Мы – за тобой. Пора возвращаться, Молли, в наш мир. Видишь ли, мы тоже решили просто  прогуляться по Пенни Лейн. Как в детстве. Нашли «зебру» как раз напротив «Долговязой Сэлли», построились друг за другом гуськом – смеха ради! – и перешли улицу. Ничего хитрого! Оказывается, иногда, чтобы найти самого себя, надо просто перейти улицу!

ХАРРИСОН: — Понимаешь, как вышло…  Когда ты нас… когда ты нам все это показала, мы… вроде… ну, как бы проснулись. И   Джон опять сколотил из нас  группу. Взялся за старое. И у нас вроде как стало получаться.

МАККАРТНИ: — «Вроде как»… Это у тебя, Джорджи-бой, вечно «вроде как». Каша у тебя в голове… «Что-то»… Элинор, благодаря тебе  мы стали сочинять сумасшедшую музыку. Мы словно очнулись от летаргического сна! Вот этот Харрисон… посмотри-ка на него. Месяц назад он  принес в студию действительно «Что-то»! Песню так назвал. Я и не ожидал! Первое место в хит-параде!  К тому же мы разбогатели, девочка! Разбогатели по-настоящему!

ЛЕННОН: — Весь Ливерпуль встал на уши – «Битлз» вернулись! На днях нас позвали в лондонский Альберт-холл. А это восьмитысячник, детка!  Предстоит запись на Би-Би-Си. Засветились новые гастроли в Гамбурге!  Но у нас, понимаешь ли, нет клавишника. И Пол сказал, что в паре треков необходим женский вокал. А мы тогда… ну, в нашем параллельном мире,  поняли, что ты рубишь в этом деле. И не только в этом. Что и оказалось главным.  Это ведь ты заставила меня призадуматься. И всех нас. И твои имена… Дело, вообще-то, даже не в том, что каждый тебя называл по-своему. Просто для любого из нас ты оказалась, как… как его собственная, самая большая   мечта. Как его собственная музыка. Но все эти музыки слились в тебе одной, вот какая история.

СТАРКИ: — Получился такой… э-э… рок-н-ролл.

ЛЕННОН: —  Короче, собирайся. Я подписал контракт с «Эппл». Ты принята.

МАККАРТНИ: — Мы берем тебя в группу, Эли. Хоть ты и поешь примерно как  Йоко Оно.

СТАРКИ: — Слава Богу, это просто Молли. Пошли с нами, бэби. Все это очень просто. Ты же знаешь не хуже нас, как можно прыгать по параллельным  мирам. А здесь тебе ловить нечего.

ДЕВУШКА (вытирая слезы): — Вообще-то меня зовут Джуди.

МАККАРТНИ (ошеломленно): — Эй, Джуди! Так с этого и надо было начинать!

(Из динамиков звучат первые такты великой песни. Опускается занавес, на нем вновь проецируется клип «Хей, Джуд!». О чем-то оживленно беседуя, обнимая Джуди, «Битлз» на фоне клипа покидают сцену. Внезапно песня прерывается, гаснет свет, в наступившей тишине раздается голос диктора: «С пометкой «Молния». Как сообщает из Ливерпуля корреспондент Би-Би-Си» Уолтер Браун, двадцатипятилетняя Джуди Эдисон, доставленная накануне без признаков жизни в городской морг из паба «Долговязая Сэлли»,  неожиданно пришла в себя. Констатация смерти, сделанная накануне врачом-паталогоанатомом Робертом Стэнли, оказалась ошибочной. Плод женщины также невредим. Санитары морга, получившие сильнейший  шок, направлены на лечение в психиатрическую больницу». В зале  звучит мощная концовка песни «Хей, Джуд». Вместе с «Битлз» играет рок-группа, все, занятые в спектакле, подпевая и хлопая в такт, выходят на сцену.   Медленно включается свет).

КОНЕЦ