Фрагменты стихотворных мемуаров Дмитрия Свинцова
Это – попытка вспомнить. Что было с автором в его жизни.
То есть – воспоминания о том, что было с человеком
которому уже за шестьдесят, но который думает, что ему все еще двадцать.
Здесь хорошо вспомнить Монтеня: «Надо иногда помнить, что мы уже ничего вспомнить не можем. Мы можем только спеть свои воспоминанья». …
… интересно, как коротали время на прогулке
Пушкин с Лермонтовым. Скорее всего, их волновали
вечные темы – поэзия, женщины, евреи.
П. Вайль, А.Генис1
ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ
С чего начать?
Начать когда-нибудь
с чего-то обязательно найдётся
И сколько там веревочка ни вьется… –
на молоке обжёгшись, стоит ль дуть
на воду?
Соберешься в долгий путь
и на свиданье двинешься к потомку,
воспоминанья уложив в котомку,
хулы и лжи не положив на грудь.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ФРАГМЕНТ ПЕРВЫЙ
1
Стихи в России всяк кому не лень
слагает, невзирая на презренье
к поэзии – властей,
а к сочиненью – всех остальных
(«Ну, что за дребедень!
Нет, чтобы, наконец, занялся делом…» –
конечно, приблизительно, но в целом
такие речи слышит каждый день,
кто рифмой дышит…).
2
Ни на чей плетень
я тень не навожу…
Пишу.
На белом
листе.
(А все же прав был Мандельштам,
писавший о чудовищном потоке
тех, кто плодит литературный хлам,
наваленный в рифмованные строки.
Ах, если б мне тогда его уроки,
когда я воспевал прекрасных дам,
когда я государственный экзам-
ен сдал в стихах…).
3
Вы, горькие истоки
отрочества, – Апухтин и Шеншин 2
(он все же, Фет).
Для маленьких мужчин –
они совсем не то, что Маяковский.
Он, как метро –
ведёт в вокзал Московский 3:
с него я уезжал совсем один
домой и возвращался на него же…
Он прижимался пролетарской кожей –
табачной, дымной, с водкой и мочой
под кумачом, увы, не под парчой
И потому
всю эту жизнь итожа,
я знаю – только с парою гнедых 4
идет на рысях мой ленивый стих
4
Вперед. Назад.
Без разницы.
И вот,
поеду в 69-й год
двадцатого столетья.
(Будем помнить
о том, что мемуаров разных тонны
макулатурой стали наперед,
чем вышли в свет).
5
………………………….
………………………….
………………………….
………………………….
Раздавливая рот
словами,
напевал Иосиф Бродский:
в квартире, что сияла, словно храм,
где символист – художник из армян,
бар развернул на Невском.
Было сходство
в одном – как Пушкин для его времян, –
здесь безраздельно властвовал Высоцкий…
6
Здесь не было ни подлости, ни скотства,
хоть пили и курили анашу.
(Не то, чтобы похвастаться спешу,
про то, как панибратствовал с кумиром.
Но было так, – и честно я пишу).
Был вход сюда чиновничьим мундирам
заказан.
Без регалий и наград.
здесь каждый был любому друг и брат,
великим, неприкаянным и сирым.
7
Поэты беззащитны перед миром,
поскольку есть у каждого своя
вселенная, которую семья
и то не понимает. И не хочет.
И точно, – что за жизнь, когда три дня
навзрыд – поэт то плачет, то хохочет,
то голосит задиристо, как кочет,
то дуется, во всем жену виня.
В четверг же несуразицу отмочит.
А в пятницу надуется вина.
8
Располагают к выпивке стихи.
Спиваются российские поэты,
отмаливая рюмками грехи,
хотя бы, вроде, пишется про это.
Но на поверку пишется не то…
9
Морской бушлат сменил я на пальто,
пропев «Славянку»5
Северному флоту,
и очутился, словно в анекдоте,
в студенческой среде.
Друзья, средь вас,
окончивших и помнящих иняз,
я вел себя, уподобляясь моту:
я рифмовал все то, что видел глаз
и ощущало тело каждый час,
и вам дарил, не ведая заботы.
От той поры осталась пара фраз.
Быть может, их еще и помнит кто-то.
10
…Я был ему представлен как-то раз
на дне рожденья доброю хозяйкой.
И был он знаменит. Но не зазнайка.
Он с космосом беседовал на ты.
Любил природу – бабочек, цветы.
Изюм не выковыривал из сайки.
Он был в стихах мужчина, а не трус.
Он, как садовник, прививал мне вкус
к запретному в то время Пастернаку.
А что другие? Те не дули в ус
и воспевали мощный наш Союз
до одури и межусобной драки.
11
Он был один.
Верней, почти один
меж почвенников и космополитов.
Он был рожден не Речью Посполитой7,
но близкой ей по духу. Из литвин?
…………………………………..
И был один карел, почти что финн,
Он тоже был вне фракций и течений.
Скорей прозаик, но своих влечений
к стихосложенью вовсе не скрывал.
Меня от бурь он тоже укрывал
и за меня свой голос подавал,
моих не разделяя предпочтений.
12
«В Отечестве поэтов больше нет,
когда ушли Самойлов и Тарковский8», –
за чаем говорил мне не поэт,
но больше, чем поэт, – актер московский,
чужих стихов проникновенный чтец. –
Увы, мой друг, поэзии конец.
В Отечестве поэтов больше нет.
Они ушли. И рухнула граница
меж низким и высоким.
Спору нет, –
поэзией и впрямь не прокормиться…
Но если ты поэт – держи ответ
И у царей не спрашивай совет
И не ходи в доверенные лица».
Жаль, смерть уже жила в его крови…
ФРАГМЕНТ ВТОРОЙ
1
Но все ж мы говорили о любви.
2
Не может быть поэтом импотент.
Поэзия мертва без эротизма.
Тогда ей дела нет до протеизма,
как римлянам до греческих календ.
Со счета я б не сбрасывал калек:
Тулуз-Лотрек при карликовой жизни
на донжуанство получил патент,
хотя был вреден секс для организма,
как и весьма ценимый им абсент.
3
Пусть не любить…
Но можно флиртовать.
И дам не обязательно хватать,
срывая юбки, бормоча признанья.
И, получив свое, потом не знать,
куда свою признательность девать,
пустые обещания давать
и, избегая чувства состраданья
к себе, – неукоснительно бежать
скорее прочь на … новое свиданье.
4
Любить учиться надо по глазам,
по смеху, по молчанью, по улыбке.
И признаваться следует в ошибке,
хотя считаешь, что и сам с усам,
поскольку ты, сродни героям Шипки10,
три раза поднимался к небесам
с одной от Бога, со второй – от рыбки,
наверно, золотой, а с третьей – вам
на отсеченье голову отдам – от дьявола…
5
Качался воздух липкий,
какой бывает в Сретенье порой
в исходе февраля, в начале марта,
когда ногами месишь снег сырой,
не ожидая от погоды фарта,
поскольку ею правит, видно, бес.
Она явилась – чудом из чудес.
Со скулами раскосыми анфас,
а в профиль, словно пиковая карта,
что, может быть, является в распас,
спасеньем для игроцкого азарта.
Хотя ей танцевать бы экосез,
гулять в саду и смаковать шартрез…
На память был подарен ею «Лес» –
малиновая книжечка ин кварто
и с надписью беспомощною – «Здесь
была любима…»
Не хватило кванта
нескромности
добавить перед «Я»
«…любима вами два весенних дня».
6
(Весна пришла.
Был май не за горами.
И почки набухали с каждым днём.
И, словно в детстве, – мама мыла раму
и отмывала солнце за стеклом.
А в небе голубеющем причально,
раскинув крылья, самолётик плыл,
как будто ангел с облака случайно
нательный крестик в воду уронил).
7
При умных дамах отдыхает слух.
А если же они еще красивы,
то за одну б такую отдал двух,
а то и трёх:
они – просты, не лживы
в общении, порывисты и живы
в своих стремленьях.
Записной петух,
который от желания разбух,
им чужд,
как, впрочем, чужд им дух наживы,
поскольку им важней, скорее, дух
товарищества.
(Не ропщите, дивы,
на то, что к интеллекту вы слепы,
зато в вас жив звериный зов толпы).
8
О сколько вас, талантливых актрис,
на сцену выходя из-за кулис,
вдруг превращались в пифию иль жрицу
и изрекали мудрые слова,
не растекаясь глупостью по лицам.
(Спешу уверить: данная глава –
не повод, чтоб болела голова
по поводу того, что говорится.
На сцену жизни все даны права
любой на это амплуа. Годится
на роль любая. Истина права, –
актрисой сразу женщина родится).
9
Мужчины, впрочем, тоже хороши.
Особенно же те, что из глуши
лесной иль деревенской:
с пиететом
они идут на сцену в первый раз,
мемекают,
не поднимают глаз
и выглядят порой почти с приветом.
Заставить можно лишь под пистолетом
их что-нибудь сказать…
(Так Минобраз
филипповским ЕГЭ позорит нас
перед людьми и перед целым светом).
Они потом становятся собой
и через год срываются на бой –
людей, квартир, посуды, триофолий.
10
Я с детства ранен женскою судьбой.
Точнее, – ранен с детства женской долей,
как гениально вскрикнул Пастернак,
среди своих диезов и бемолей.
11
И все-таки выходит так на так,
что – пьяница, гуляка и бедняк, –
я тридцать лет дышу одной тобой,
деля с тобою радости и боли.
Но друг тебе дороже.
Поневоле,
раз в год к нему мы ходим на форшмак.
ФРАГМЕНТ ТРЕТИЙ
1
Натёртый сыр заправлен чесноком
китайским, майонезом не кошерным.
Бутылки ждут, ощерив хищно жерла,
разлиться водкой, виски и вином.
Картофель молодой в пару клубится.
Котлетный жир блистает над столом.
И с холодцом домашним жаждет слиться
горчица, словно жгучая девица.
Но, впрочем, речь здесь вовсе не о том,
чтоб над едой сидеть с жующим ртом.
2
Поговорим о том, о чем стыдится,
верней, стыдился лет так двадцать пять
тому назад интеллигент молчать,
а чтобы говорить о том публично
иль, даже страшно вымолвить, писать, –
что значит быть евреем на Руси
(господь, меня помилуй и спаси, –
изведал на себе я это лично,
не надо камень ни в кого бросать).
3
Теперь они в отечестве в чести,
не только в медицине и в науке,
как было прежде. Их мозги и руки
любой бы был не прочь приобрести.
4
… Мой прапрапрадед доктор Майер Карл
был чистым немцем, въехавшим в Россию,
в тот год, когда Ваграм15 бесславно пал
и с Папой воевал великий галл,
лишив его земель.
В тот год Россини
с триумфом «Брачный вексель» написал16.
5
…Во Франкфурте-на-Майне есть стена
бетонная с пластинами стальными.
На каждой из пластин чернеет имя:
их унесла последняя война –
пятнадцать тысяч франкфуртских евреев,
из них – пятнадцать Майеров.
Сгорели.
Повешены.
Задушены
в подва-
лах.
Их пилили на дрова.
Кромсали им затылки брадобреи.
И Майерам, как Мейерам,
хореи
расстрельные
читал палач у рва.
6
Но вот, и достоверная глава:
когда один из Майеров, гусар,
женился шумно на одной из Сар,
сестер-погодок.
Через век природа
мне в мир открыла карие глаза,
и если вдруг из них пойдет слеза,
то в ней – вся грусть еврейского народа
вдруг вылезет наружу, черт возьми.
7
Как много с ней в поэзии возни!
Поскольку это основное чувство,
питающее русское искусство.
Блатные песни, юмор и фольклор
его лишь украшают, как декор.
8
И все-таки, поэзия сродни
большой любви.
Вообще литература,
в особенности русская,
как дура
влюбленная,
средь правильной родни,
где только будни серые одни
и нет давно приюта для Амура.
9
А кто еще ценить способен так
стихи и прозу, если не еврейки!
И те, кто пишет их – не фарисейки,
у них с литературой прочный брак,
а не пустые вздохи на скамейке.
10
«Литература интересней секса», –
заметил как-то Игорь Губерман17.
Два шутника однажды за бифштексом
сей афоризм вписали в свой роман.
Эпиграф из него являет вам
начало мемуарного процесса, –
двух гениев беседу в эмпиреях :
о женщинах, поэтах и евреях.
2013 – 2014
Примечания:
1. Петр Вайль и Александр Генис – писатели. Эмигрировали из СССР в 1970-е годы в США. Работали на радиостанции «Свобода». Авторы многих умных, интересных, порой ироничных книг, телепрограмм. Их друг, писатель Сергей Довлатов, однажды пошутил: «Вот, наконец, и Вайль пришел со своим Генисом».
2. Замечательный русский поэт Афанасий Фет (1820 – 1892, первые 14 и последние 19 лет жизни официально носил фамилию Шенши́н). Был зачат свой матерью, 20-летней Шарлоттой-Елизаветой Беккер, от Петера-Карла-Вильгельма Фета, которого она оставила сразу после бракосочетания в Дармштадте (Германия). Вскоре уехала в Россию с помещиком Афанасием Шеншиным. 25 августа 1825 она написала письмо брату Эрнсту, в котором рассказала о том, как хорошо заботится Шеншин о её сыне Афанасии, что даже: «… Никто не заметит, что это не кровный его ребёнок…». В марте 1826 года она вновь написала брату, что умерший месяц назад её первый муж Фет – Д.С.) не оставил ей и ребёнку денег: «… чтобы отомстить мне и Шеншину, он забыл собственное дитя, лишил его наследства и наложил на него пятно…». Фетовская строфа: «В моей руке – какое чудо: твоя рука. И на земле – два изумруда, два светляка» – вдохновила на любовные стихи не одного поэта.
3. Станция метро имени Маяковского в Санкт-Петербурге выложена малиновой плиткой. От нее – подземным переходом метров 150 – 200 – Московский вокзал. Если идти пешком по Невскому проспекту, то – метров 300.
4.Алексе́й Апу́хтин (1840 – 1893, поэт), был интимным другом Петра Ильича Чайковского, который звал его «Лёля». Чайковский написал на его стихи романс «Ночи безумные».
Имел репутацию «поэт милостью божией», и вместе с тем – шутника, остроумного и блестящего импровизатора. Его монологи в стихах, романсы, альбомные посвящения, пародии, эпиграммы и экспромты входили в репертуар модных чтецов-декламаторов.
Но все-таки славу его составили «Пара гнедых»:
Пара гнедых, запряжённых с зарёю,
Тощих, голодных и жалких на вид,
Тихо плетётесь вы мелкой рысцою,
Вечно куда-то ваш кучер спешит.
Были когда-то и вы рысаками
И кучеров вы имели лихих,
Ваша хозяйка состарилась с вами,
Пара гнедых, пара гнедых.
Грек из Одессы, еврей из Варшавы,
Юный корнет и седой генерал,
Каждый искал в ней любви и забавы
И на груди у неё засыпал.
Где ж вы теперь, в какой новой богине
Ищите вы идеалов своих.
Вы, только вы и верны ей поныне,
Пара гнедых, пара гнедых.
Тихо туманное утро в столице,
По улице медленно дроги ползут.
В гробе сосновом останки блудницы
Пара гнедых еле-еле везут.
Кто ж провожает её на кладбище,
Нет у неё ни друзей, ни родных.
Несколько только оборванных нищих,
Пара гнедых, пара гнедых.
5. «Прощание Славянки» – русский военный марш, написанный в 1912 – 1913 годах штаб-трубачом 7-го запасного кавалерийского полка Василием Агапкиным под впечатлением от событий Первой Балканской войны (1912 — 1913). Хотя марш является национальным маршем, символизирующим проводы на войну, военную службу или в дальнее путешествие, он до сих пор остается неофициальным гимном Военно-Морского Флота.
6. Иняз – слэнговое название факультета иностранных языков. Не только Карельского государственного педагогического института в Петрозаводске. Точно так же именовали себя студенты в Москве и Питере. В Петрозаводске нас учила блистательная команды – Хилка Хилскавуори, Наталья Мельникова, Наталия Аветисян, Марк Пеклер, Николай Егоров, Виктор Дудкин, Галина Белоусова, Наталья Токка, Констанин Азадовский. И среди них – неповторимых и бесконечно ранимых – дышала она: Мейми Севандер.
7. Речь Посполитая – Польша.
8. Давид Самойлов и Арсений Тарковский – два великих поэта. После них поэтами называют себя все.
9. Анри Тулуз-Лотрек (1864 —1901). Французский художник-импрессионист.
В возрасте 13 лет сломал бедренную кость. Через год получил перелом правой ноги. После этого случая ноги прекратили расти, и оставались длиной 70 сантиметров на протяжении всей его жизни.
10. «… В результате сражения образовавшаяся в турецком фронте брешь открыла русским дорогу на Адрианополь…»
11. Распас – карточный термин.
12. Экосез – изначально — шотландский народный танец. Особую популярность, как разновидность контрданса, а затем и танца светского, получил в первой трети XIX века. Музыкальный размер — 2/4. Его использовали Бетховен, Шуберт, Шопен и…Чайковский.
13. Филипповский ЕГЭ – Владимир Фили́ппов (ну, конечно, только жирным шрифтом, но так в Википедии, 1951) — председатель Высшей аттестационной комиссии Минобрнауки (я так понимаю, что – Министерство образования и науки) России с февраля 2013 года, ректор Российского университета дружбы народов (РУДН) (1993—1998 и с 2005), академик Российской академии образования, министр образованияРФ с 1998 по 2004 годы.
Это он посчитал, что мы, как африканцы, добравшиеся в Европу, должны ответить на тривиальные вопросы. Это он тот человек, который, с позволения власти, уничтожил великую систему образования Советского Союза, на которую равнялись все остальные.
14. http://goodsongs.com.ua/ Приготовить форшмак из селедки можно прямо сейчас. Неправильный, но вкусный, не совсем еврейский, но питательный рецепт. Главная часть форшмака – сельдь. Можно взять её уже филированную, в масле или специях. Можно самому бережно и нежно почистить слабосоленую селедку, тщательно выбирая каждую косточку. Голову и хвост выкидывать не следует – они станут истинным украшением праздничного блюда. На одну среднюю сельдь весом 250-300 г нужно 50-100 г размягченного сливочного масла. Вкус зависит и от посола рыбы, и от качества масла, и от душевного равновесия, в котором вожделенная закуска готовится. Иногда селедку вымачивают в молоке или чайной заварке. Рыба должна плавать!
15. Наполеон считал, что битва при Ваграме (1809) – самая великая его победа.
16. В 1809 году в будущем знаменитый композитор, автор «Севильского цирюльника», только дебютировал своей первой одноактной оперой в театре Ла Скала в Милане. Между прочим, захваченным в тот год Наполеоном.
17. Игорь Губерман (1936).
Мы с ним пили водку после его выступления в Петрозаводске. Он спросил: «Старик, ты кто по национальности?». Поскольку мы с моим приятелем иногда в шутку именовали себя вепсами, то есть национальным меньшинством, с ответом я не замешкался. Через некоторое время сказал ему: «Извини, мне надо выйти». Пока я шел в туалет, присутствующие смотрели на меня недоуменно: в их взглядах читалось: «Посадили рядом с Губерманом, а он куда-то добровольно пошёл…»… Когда я вернулся назад, он, осатаневший от вопросов полупьяных сотрапезников, на весь стол прокричал: «Старик, можно я тоже буду вепсом!»
