Эта поэтическая подборка – первая публикация в «Лицее» бывшей нашей соотечественницы, выпускницы Петрозаводского университета Аси Гликсон. Стихи прислали ее друзья с припиской: «Надо помогать человечеству узнавать о талантливых людях».
Ася Гликсон: – Большую часть жизни я провела в столице Карелии, славном городе Петрозаводске. Процесс стандартный – родилась, росла, училась в школе. В старших классах начала писать стандартные страдательные стихи на почве обычной первой любви.
Из любви – к литературе – поступила на филологический факультет местного университета и одновременно — в турклуб его же. Стихи еще немного посочиняла и бросила – предпочла читать чужие, но хорошие.
Окончила универ с большим успехом – успела за годы учебы исходить с друзьями-туристами полстраны, выйти замуж, родить сына, развестись и выйти туда же еще раз – уже удачно. На работе пыталась научить русских детей одноименному языку — без особого успеха.
В 1996 году переселилась на историческую Родину, о чем ни секунды не жалела. Не знаю, жалела ли она. Не найдя достаточного количества русскоязычных детей, подлежащих соответствующему обучению, стала заниматься чем попало.
Уже на берегах Средиземного моря родила второго сына. В связи с чем остро возникла проблема подыскивания подходящей детской литературы. За дефицитом последней перешла на самообслуживание и начала пописывать детские стишки. В феврале 2004 года остро заболела стихосложением.
Болезнь перешла в хроническую форму.
Ароманостальгия
Cреди простого будничного дня
И беготни с безумно важным смыслом
Уколет вдруг нечаянно меня
Забытый запах – острый, сладкий, кислый.
Встряхнёт слои слежавшиеся дней,
И ухнет, все крепления порушив,
В заросший омут памяти моей,
Будя чертей, давно на дне уснувших.
И станет день из давнего вчера
Значительно реальней, чем сегодня —
От аромата шишек и костра
Или, к примеру, ёлки новогодней.
И целый мир разбудят мотыльки
Кленовых вертолётиков зелёных,
Арбузный запах струганной доски
И простыней, замёрзших на балконах.
Укропно-малосольный сытный дух
На полустанке купленной картошки.
И запах тополиных дымовух,
И медяка, нагретого в ладошке.
Зелёной речки, спутанной травы,
Дождя и веток, мокрых насекомых.
Дрожащих рельсов, тёплых и живых.
И первых поцелуев невесомых.
Мы жили в мире вкусном и цветном…
Но годы шли – и запахи взрослели.
Пропах табачным дымом и вином
Бардак стандартной общежитской кельи.
А дальше – быт, налажен и толков.
И благ семейных полная корзина.
Дешёвый запах дорогих духов,
Борща, бумажной пыли и бензина.
И чердаков пустые закрома
Уже не тайной пахнут, а гнилушкой.
И не тоски, а скуки аромат
У мокрой, чуть подсоленной подушки.
И катится телега под откос
Без прежних ароматных амулетов….
А сына моего курносый нос
Вдыхает запах завтрашнего лета.
Разберу…
Разберу-ка себя по частям.
Что-то там, в механизме, неладно.
Вот сердчишко – колотит, частя.
Пусть остынет в коробке прохладной.
Вот набитая хламом башка –
Выбить дурь и почистить пинцетом
До последней мыслишки-стишка.
Так-то лучше. Но дело не в этом.
Где-то глубже, скрипя и шурша,
Что-то трется без видимой цели.
Отвинчу… Посмотри-ка! Душа!
Да старинной какой-то модели.
Но душонка, похоже, с душком…
Проржавела местами, подгнила.
Не очистишь ее порошком,
Не отмоешь хозяйственным мылом.
Попытаться ее подлатать?
Будет больше заплат, чем начинки.
Что же делать с тобою, деталь?
Ты, вообще, подлежишь ли починке?
Нет, похоже. Хоть чисти, хоть три,
Хоть чини – тот же вид завалящий.
Покопаюсь отверткой внутри,
Да и выброшу в мусорный ящик.
Соберу, что осталось. Гляди,
Как работает. Экое счастье!
Ведь никто не заметит, поди,
Что во мне не хватает запчасти…
Все отлажено. И ни черта
Не мешает и не задевает…
Только гулко гудит пустота,
Неуютная и неживая.
Откопаю деталь. Отскребу.
Закручу пару гаек потуже…
Черт с тобою. Боли. Только будь.
Вечный двигатель мой неуклюжий.
Мой Город
В.Т.,
Которому я давно обещала рассказать о Моем Городе.
Над городом моим лежачий месяц.
Под городом моим морская дрема.
Мой город нынче ничего не весит
И не имеет формы и объема.
Мой город – прокаленный, пропыленный,
Без лоска и изысканного глянца –
Стекает по шершавым рыжим склонам,
Как мягкие часы с картин испанца.
С пространством перемешивает время,
Переплетает линии и звуки —
Не помещаясь в рамки измерений,
Доступных здравомыслящей науке.
Мой город пропитался облаками
И запахом подсоленного лета.
Неровных улиц мелкими стежками
Приметан он к поверхности планеты.
Он многокрыл, бесстрашен и беспечен.
И не взлетает только по привычке
Спокойно дожидаться каждый вечер
Меня в неторопливой электричке.
А у меня важнее нет работы,
Чем каждый вечер по дороге к дому
От странного опасного полета
Удерживать мой город невесомый.
О любви…
Как ни тяжки холод и нужда –
Есть беда страшней и безнадежней:
Незакомплексованный невежда,
Взявшийся о чем-то рассуждать.
Свой мирок он выстроит всерьез.
Там таких наслушаетесь штук вы!
Там цветет развесистая клюква
И Муму кладут под паровоз.
По камчатке бегает камча,
Прометей приносит воду Риму.
Водку пьют в гримерной пилигримы
И ацтеки в колеснице мчат.
Там масоны дуют поутру
И жуют эклектику жуиры….
От картинки этакого мира
Мозги тихо каплют сквозь кору.
Черт бы с ним – мы все не знатоки.
Но уж если в чем-то ты не дока –
Промолчи. Не тянешь на пророка,
Так хотя б не суйся в дураки….
Ум мой плутоват и ядовит,
Но самоуверен он не шибко.
Я чужим не следую ошибкам….
Я писать не буду о любви.
Безгрешность
Как видно, кем-то наверху была допущена небрежность –
По недосмотру, невесть как пройдя сквозь райскую черту,
Спустилась в недостойный мир невинно-чистая Безгрешность
И побрела, неся, как флаг, свою святую простоту.
Сквозь шепот, ропот, плач и смех, и недвусмысленные стоны.
Прошла, нигде не повстречав ни благочестья, ни любви.
Никто не замер перед ней, не пал коленопреклоненно.
И этот неприятный факт ее заметно удивил.
Она, брезгливо сторонясь уродства, похоти и срама,
Старалась гордо обойти всех негодяев и паскуд.
По ряду признаков, она была порядочная дама.
И беспорядок вызывал в ней беспокойство и тоску.
Она старалась не вникать в нюансы суетных реалий,
И не вмешалась ни во что, и никому не помогла.
Ни грязь, ни кровь, ни пыль, ни пот ее одежд не запятнали.
Она осталась, как была – чиста, невинна и светла.
И, опечалившись всерьез от недостатков мирозданья,
Она умчалась в райский сад, чтоб не вернуться никогда.
А мир остался горевать, любить, смеяться и буянить…
Прошла Безгрешность по земле – и не оставила следа.
Ловец
Сквозь туман и дождик редкий,
По сырой тропе бесцветной,
Уходящей – вдаль ли, ввысь ли,
Мимо шумных гнезд людей,
С узелком, сачком и клеткой
Он шагает незаметно.
Он – ловец недобрых мыслей
И злокаверзных идей.
В городах и на дорогах
Этих птиц кружится масса:
Планы вора, думы ката
И предателя мечты…
У него талант от бога.
Он непревзойденный мастер –
От рассвета до заката
Ловит тварей за хвосты.
А с закатом, хмуро глядя,
Входит в сонные домишки.
Удит сны веревкой тонкой,
В плотный скатывая ком
Грязь, накопленную за день,
Злые мелкие мыслишки…
А мерзавцев и подонков
Грузит прямо целиком.
И несет свою добычу
В безымянную пещеру,
Где, по клеткам плотно сидя,
Извивается узлом,
Лает, воет, стонет, хнычет,
Пасть голодную ощерив,
Зло в сыром, исконном виде —
Несвершившееся зло.
Взглядом обведет бездонным
Свой паноптикум безвестный,
Все замки с улыбкой странной
Легким шагом обойдя.
Ключ тяжелый на ладони,
Чуть помедлив, молча взвесит….
И уйдет тропой туманной
В сети редкого дождя.
Корыто
Лето. Наполнен невод. Тепло и сыто.
И не беда, что разбито мое корыто.
Что за печаль. В корыте ли старом дело,
Если изба прогнила и почернела.
Мир этот бесконечен. Какого ж черта
В офисной пыльной клетке кропать отчеты,
Слушать собачий брех и нытье скотины.
Жертвовать душу богу святой рутины
И в горизонт с невнятной глядеть тоскою…
Мне бы, мой друг, владычицей стать морскою!
Не плесневеть в плену городской ограды,
А разноцветных рыб принимать парады.
Плыть в глубину, соленой дыша водою.
Жирных морских коров повышать удои.
И наблюдать с усмешкой, как кит-философ
Смотрит на хищных чаек и альбатросов.
Строить дворцы из хрупких живых кораллов.
Подданных вызволять из рыбачьих тралов.
И без границ гуляя по глади водной,
Ветру кричать: «Невидима и свободна!»…
Старче, скажи мне, в чем же моя ошибка?
Молча ушла на юг золотая рыбка.
Волны все круче и тяжелее тучи.
Нет золотых чудес и велений щучьих.
Только сквозняк свистит шепотком сердитым:
Глупая, будь довольна своим корытом.
От перелетных птиц – ни пера, ни пуха..
Это неправда. Я еще не старуха.
Я помню
Я помню всё. Мой мир был очень молод
И очень мал. Глухой заросший дворик.
Панельный дом. Всегдашний книжный голод.
Плакатный слог восторженных риторик,
Вошедших в плоть и кровь. Кусты сирени,
Исправно расцветавшие к июню.
И мудрость прописных нравоучений,
Обычно пропадающая втуне.
Велосипед, коньки, качели, санки.
Грибная осень. Сказочное лето.
И уголки обкусанной буханки –
Куда вкусней, чем торты и конфеты.
И девочка с неведомой планеты –
Нескладный, неуверенный подросток –
Рассматривала мир веселый этот
Застенчиво, доверчиво и просто….
Я вспомню много, если постараться.
Пьянящий вкус влюбленности и воли.
Безбашенное искреннее братство,
Умевшее летать без алкоголя.
Пирушки в день стипендии в пельменной.
Ошибки. Расставания. Упреки.
До странного большие перемены.
Не менее масштабные уроки….
Я помню очень мало… Хоть чуть-чуть бы
Припомнить мне, как в суете сомнений
Лепились пластилиновые судьбы
Несудьбоносных наших поколений.
Законы сохранения вселенной
Работали без скидок на усталость.
И что-то в нас стиралось постепенно,
Пока другое что-то добавлялось.
Застенчивая девочка пропала
В каком-то мире перпендикулярном.
Эпоха волшебства и карнавала
Сменилась веком денежно-товарным…
Часы стучат размеренно и чётко…
И смотрит из зеркальной рамки жесткой
Усталая насмешливая тётка
С глазами удивленного подростка.
На теплой крыше…
На теплой крыше прорастает трава,
Нагретый воздух непрозрачен и рыж.
И, легче пёрышка, моя голова
Взлетает выше упомянутых крыш.
Она разглядывает мир на просвет,
Держа по ветру любознательный нос.
И тщится высмотреть несложный ответ
Хоть на какой-нибудь банальный вопрос.
Там, справа – завтра, а левее – вчера.
Что между ними – не поймешь, хоть упрись.
Какого черта заводная игра?
Какого бога равнодушный каприз?
Неплохо б видеть, кто герой, кто подлец,
И что за страсти человечков грызут…
И, кстати, выяснить пора, наконец,
Кто этот тип на теплой крыше, внизу…
А мир дурачит, как всегда, начеку,
Не принимая ни угроз, ни псалмов.
И сносит начисто шальную башку
Тягучий ветер с галилейских холмов.
День исчезает, потускнев и остыв.
А мне так важно напоследок понять –
Как будет выглядеть земля с высоты,
Когда травинки прорастут сквозь меня…
Мы жители прозрачной Атлантиды
Как только ветра пряные флюиды
Прильнут к волнам, покорны и тихи,
Мы, жители прозрачной Атлантиды,
Выходим к перекрестку трех стихий.
Легки, текучи и почти незримы,
Но не родня ершей и осетров.
В нас плещется неистовым гольфстримом
Горячая и ласковая кровь.
Плывем мы в такт хмельной её тревоге
Над сумраком коралловых полян.
Мы океана данники и боги.
Мы жизнь его. Мы сами океан.
А в час, когда монетка золотая
С высот в глубины мчится кувырком,
Мы с той же гибкой легкостью летаем,
Взрезая тучи тонким плавником.
Свободные, беспечные, нагие,
Себя не запасающие впрок,
Мы смотрим без малейшей ностальгии
На плоский ваш размеренный мирок.
И ваши крики, жалобы и гимны
Чужды волне певучих наших фраз…
Всегда мы были чуточку другими –
Еще когда мы жили среди вас.
Тогда-то, оседлав тугие волны,
Мы царство строгих правил и твердынь
Сменили совершенно добровольно
На подданство изменчивой воды…
Давно без нас гниют пустые сети
Рутины вязкой, сплетен и долгов.
В нас верят, может статься, только дети
Да несколько забавных чудаков.
А вы, сквозь важных дел переплетенье,
Наш зыбкий мир увидеть не вольны.
И наши переливчатые тени
Считаете причудами волны.
И отблеск невесомых наших тканей
И наших тонких трубок дым седой,
И легкое совместное дыханье –
Вам кажется туманом над водой. ..
Мы редко появляемся на суше.
Лишь иногда, с приливом тишины,
Мы лечим беспокойством ваши души,
Вдыхая бриз в полуночные сны.
Мы отзвуки диковинных преданий,
Живущие волшебным полусном
На хрупких перекрестках мирозданья,
В пространстве многомерном и цветном.
Не знающие страха и обиды,
А только чувство смутное вины…
Мы — жители прозрачной Атлантиды,
Потерянная тайна глубины.
Все, что делаю я….
Всё, что делаю я, от рассвета до ночи, то лучше, то хуже,
С поварешкой, с кошелкой, с жилеткой, с бубенчиком шутовским,
Улыбаясь вовне, ни за что не давая пробиться наружу
Ни кусочку, ни грану, ни капле забитой поглубже тоски.
Все, что я вытворяю, все мои антраша и шальные куплеты,
Все слова, что швыряю я в мир, не найдя адекватной замены –
Всё лишь только затем, чтобы, если меня не окажется где-то,
То мое неприсутствие не было б незаметным….
Картинка мирка
Мирок мой удивительный от дома до работы –
Растрепанные волосы по ветру.
Вояки и водители, банкиры и банкроты.
Рассветные часы и километры…
Мой городок разбуженный зевает полусонно,
Сощуриваясь на небо скупое.
И всласть играет дюжиной потрепанных вагонов,
Машинками, домами и толпою.
И скорая неистово в волнении безмерном
Проносится, печально завывая,
Напомнив нам об истине, что все мы не бессмертны,
О чем мы, впрочем, тут же забываем…
А мир кипит и пенится, взрывает, чинит, молится…
И мечется над пропастью во лжи –
Сокровище, безделица, сума, тюрьма и вольница –
Не бог весть как придуманная жизнь.
Что движет этой массою, кто мерит этой мерою –
Узнать бы нам давно уже пора.
Но в слое информации за дальней атмосферою
Озоновая черная дыра.
И, хаосу потворствуя и ни черта не делая,
Оттуда беспокойно смотрит вниз
Таланта режиссерского лишенный от рождения,
Безвольный одинокий сценарист….
А я гляжу с симпатией на светлый город красочный,
На пестрый разгулявшийся народ,
Без всякого понятия, когда угрюмый сказочник
Сценарий неудавшийся порвет.
Парочка
– Который час, любезный Бегемот?
Оставь свой примус, бал вот-вот начнется.
Уже сыграл последнюю из нот
Последний луч заезженного солнца.
Уже ушли портной и брадобрей,
Оркестр готов. Шампанское искрится.
Ну что же ты? Нас ждут, пойдем скорей!
– Постой, Фагот. Не стоит торопиться.
Наш век так длинен. Что нам пять минут?..
Мне вдруг себе позволить захотелось
Задуматься непостижимый труд
И загрустить немыслимую смелость.
— Да что с тобой, приятель, ей-же-ей!
Неважный ты философ, скажем прямо.
Печаль на морде плутовской твоей
Нелепа, как полёт гиппопотама.
– Ты прав, Фагот. Унынье – худший грех.
Тем более, в канун большого бала…
А эта Маргарита – лучше всех.
Не правда ли, Коровьев?
– Да, пожалуй.
Но что она тебе? Мираж. Фантом.
К утру она расстанется со свитой.
А ты, как был, останешься котом…
– Да, так и будет. Но потом. Потом…
А знаешь, до того, как стать шутом,
Я был помолвлен с некой Маргаритой…
– Эй, брось! Не думай! Думать – это блажь
И роскошь. Не для нас, чудных паяцев.
Тем паче – вспоминать. Фантом. Мираж…
А наше дело – прыгать и кривляться,
Пока от кривизны не лопнет рот.
И нам с тобой по нраву служба эта.
Что, скажешь, нет?…
Э! Стой-ка… Бегемот!
Уж не решил ли ты податься к Свету?
– Помилуй чёрт! Зачем мне глупый Свет?
Конечно, там не наша тьма и глушь, но
Там нет таких ночей. Ночей там нет
Вообще. Всё ясно и безмерно скучно.
Шутов не держат в розовом саду.
Я там бы вмиг остался без работы.
Там множатся ручные какаду
И не в чести шальные бегемоты.
Там совершенен мир и завершён.
Там меньше жизни, чем в пустынной зале…
По мне, ты знаешь, даже хорошо,
Что Мастера с Марго туда не взяли.
– По статусу положен им покой.
Он благо, по сравненью с их тоской. Но,
Сказать по правде, Мастеру – на кой
Любить, творить и чувствовать – спокойно?
– Черт с ними. Время двигаться вперед.
Уж нам с тобой покой не светит точно!
Пора чудить и забавлять народ,
Качая мир на ниточке непрочной.
– Ну что же. К чёрту! Не впервые, чай.
Ведь мы с тобою в этом деле профи…..
Зажги-ка примус. Завари нам кофе.
И ноутбук потрепанный включай.
ОЗ
Не верьте ни реестрам ни сметам.
Всего и есть в пространстве жилом –
Они, обогащенные светом,
И мы, отягощенные злом.
Прекрасны их воздушные крылья,
Непостижима их высота.
Не то, что наша поступь гориллья
С поджатым рудиментом хвоста.
Вздыхает обреченно планета
Под нашей грубой плотью немой.
И свысока носители света
Глядят на нас, нагруженных тьмой.
И то сказать – мы ниже и хуже,
С какой вершины ни посмотри.
И тьма, что нас сдавила снаружи —
Ничто пред той, что жжет изнутри.
Рабы рубанка, молота, плуга,
Планету выгрызаем до дна.
Во всем, что было – наша заслуга.
Во всем, что будет – наша вина.
Земные, словно корни растений,
Запутались, сплелись, проросли.
А тех, крылатых, легкие тени
Следов не оставляют в пыли.
Они не знают скверны и бездны,
Неведом им ни страх, ни кураж.
Чисты, нежны, светлы… Бесполезны,
Как всякая прекрасная блажь.
А нам небес пустынных не надо.
Мы путь свой немудреный прошли,
Не оторвав железного взгляда
От черного магнита земли.
Но, выбравшись однажды наружу,
Взлетят, пробив небесное дно,
В такую высь чумазые души,
Где тем, крылатым, жить не дано…
Ты нынче волк….
Ты нынче волк. Не рòвня упырям.
Оскален полустертыми клыками,
Ты окружен флажками и стрелками,
Но так же зол, свободен и упрям.
Ты воешь там, где прочие молчат,
Толкая лбом ход времени небыстрый.
Готов бежать на смерть. На кол. На выстрел.
Прикрыв собой испуганных волчат.
Ты нынче змей. Твой ум остёр, как нож.
Бросок неистов. Зубы ядовиты.
И сколько бандарлогов ни дави ты,
Ты не устанешь и не упадешь.
Твои изгибы дивны и страшны.
Невидим след. Неслышимы движенья.
В твоих зрачках застывших – отраженье
Огня и тьмы. Травы и тишины.
Ты не отступишь. Весь истратив яд,
Порвешься, извернешься, сбросишь кожу –
Но ты не дашь ни чёрту потревожить
На дынной грядке спрятанных змеят.
Ты нынче лев. Отвага, дерзость, прыть.
Ты хлещешь щёки царственною гривой.
Трусливой лани, нежной и игривой,
Сейчас к тебе не стоит подходить.
Ты сам вершитель высшего суда.
Ты рвешься в бой отчаянно и шало,
Чтоб прайду твоему не угрожало
Ничто, нигде, никак и никогда.
—
Тебе неведом страх. Не страшен грех.
Не нужен бог. Не важен ветер встречный…
Ты зверь. Ты самый яростный из всех.
И самый человечный.
Мои враги
Моих врагов среди живущих нет.
Среди существ, зовущихся людьми,
и прочих неопознанных двуногих
я в недругах не числю никого.
…
И то сказать – что это за враги –
крикливая начальница на службе.
Сосед-ворчун. Чиновный бюрократ,
довольный, что вершит чернильной властью
свой мелкий суд над всяким простецом.
Неумный и трусливый щелкопер,
утративший остаточную совесть
на службе у всевластных и на ложь
изведший свой талантишко убогий.
Зарвавшийся безумный предводитель
толпы одноголосой. Даже зверь
в обличии людском, со злобой в сердце,
ружьем в руках и адом в голове….
Какие там враги. Всего лишь сгустки
разумной и не слишком протоплазмы.
Как слизняки, нежны и мягкотелы
и так же уязвимы, как они.
Их победить несложно: хлоп – и нет.
Разбить, сломать, исторгнуть из френдленты,
лишить покоя, свергнуть, осмеять,
смять, опозорить, перестать бояться
и попросту не думать и забыть….
Мои враги огромней и страшней.
Сильны, неуязвимы, неподкупны
И холодны, как сорок тысяч льдин.
Они удар наносят без разбора,
без выгоды, без тени интереса,
не помышляя о добре и зле…
Мои враги – усталость, боль и смерть,
что бьёт всё чаще лучших. Впрочем, всяких.
БезОбразна, и этим безобразна.
И что бы ей, злодейке, не принять
какой-то вид – хоть бабушки с косою,
хоть паренька с жалейкой. Чтобы знать
противника в лицо. Но смерть внезапна
и тягостно незрима. Тем страшней…
Мои враги – болезни и стихии.
Они, не видя слез, не слыша криков,
отбрасывают сотни человечков —
трусливых, смелых, подлых, благородных,
поживших всласть и только что рожденных —
В единый миг за грань небытия….
Мой враг – неистребимая война.
На! Вой. Беги, спасайся, прячься, плачь,
стреляй, руби, командуй, жми на кнопки,
смотри со стороны – итог один …
Мой враг – отнюдь не злобный человек,
А злобность человечья.
Для которой
Преград не существует и границ.
В любой момент она проникнуть может
В любое сердце. Там укорениться
И отравить его и всё вокруг.…
Мой враг не бедный маленький дурак,
а глупость. Эпидемия чумная.
Отдельных индивидов поражает
Безумием неистовым она
И целые народы. До утраты
Простых инстинктов самосохраненья.
Хоть выглядит намного безобидней —
Порой она опаснее, чем смерть,
Моих врагов ничем не одолеть.
Нет против них оружья и лекарства.
Что я могу? Да, в общем, ничего.
Ну разве только, из последних сил,
Как можно дольше и как можно дальше
Держать их от себя. И к самым близким,
К родным, любимым, нужным, верным, лучшим –
К своим друзьям своих врагов не подпускать.
На снимке: Ася Гликсон. Фото из личного архива
