{hsimage|Сцена из спектакля ||||} После отзывов Илоны Румянцевой "Тайна второго диплома" и Бориса Гущина "А из горла мы никогда не пили" публикуем еще один отклик на премьеру Национального театра.
Это не рецензия на спектакль «Прощание в июне» по пьесе А. Вампилова. Я их никогда не пишу, так как театр, как живопись и литература, сугубо для меня эгосенсорны.
Не впадаю во вкусовщину – кому-то понравилось, а кто-то вне себя от гнева… Но хочу подать свой голос de profundis.
Если и не хватает чего-то спектаклю, так это грифа на программке «XXII съезду КПСС -посвящается!»
Как-то мы пропустили 50-летие этого события, на котором была принята третья Программа КПСС, гарантировавшая советским людям коммунизм к 1980 году. Премьера удивительно совпала с несостоявшимся юбилеем. «Бывают странные сближенья», — как писал А. Пушкин.
Меня мучает один вопрос. Можно ли испортить пьесы Вампилова — Чехова? Думаю, что едва ли. Они приговорены к успеху своей глубиной, вечностью, удивительной зоркостью. А афоризмы Монтеня будут испорчены в исполнении второклассника, страдающего логоневрозом? Думаю, что нет.
На сцене советские люди, в основном молодежь. Они спорят, любят, ссорятся, шутят, поют, танцуют, переживают… Это люди конца 60-х. Мой старший брат – студент медфака, а я еще школьник, но они бывали у нас дома, отмечали 7 ноября (помню 50-летие Октября), 1 мая, Новый год.
Сам я семидесятник. Мое поколение уже практически не имело признаков романтизма. Романтизм уступил место цинизму: надо на демонстрации плакат пронести – пожалуйста, личный комплексный план комсомольца – пожалуйста, анекдоты под новогоднюю речь генерального Лелика – завсегда! Сказка про коммунизм превратилась в фарс.
Я бы похвалил Национальный театр и молодого режиссера Ивана Стрелкина за актуальность выбора пьесы, за шанс пообщаться с Вампиловым.
Этот спектакль – трансляция времени, эпохи, но не для антропологических и этнографических изысков: какие песни пели, какую одежду носили, как пили… Кстати, пили очень много, часто и везде, даже на спор на лекциях, и не только из горла, а из всего, из чего лилось. На мой взгляд, спектакль о другом. Это попытка разобраться, почему все рухнуло, развалилось в момент.
Послушайте, ведь уникальность положения зритель – автор – режиссер в том, что все мы знаем, куда ведут рельсы, которыми вымощена сцена. В тупик. Мы уже знаем, чем все кончится. Этот безымянный городок с педвузом – своеобразные Помпеи, а Везувий уже густо клубился.
Когда в 1974 году я впервые увидел пьесу, то она трактовалась, как «об отдельных недостатках в молодежной среде». Странно, что комментаторы и сегодня воспринимают ее так. Да не про пьянство пьеса!
В том-то и гениальность Вампилова, что рассмотрел он тогда в человеке многое, вечное… Кстати, на выпускном вечере кто-то из актеров бросает апарт: «Мы же на похоронах!». Да, любой выпускной – это прощание. Но Вампилов не про выпускной, а про прощание с эпохой, с надеждой на общество благоденствия.
«Человек не становится лучше!» — кричит Вампилов через эпохи, вторя Чехову.
«Человек не становится лучше!» — кричит Вампилов через эпохи, вторя Чехову.
Программу КПСС в октябре 1961-го писали не идиоты. Я не шучу. Недавно перечитал этот документ эпохи и абсолютно уверился в том, что можно было к 1980 году иметь бесплатное ЖКХ для всех, полностью решить квартирный вопрос и т.д. Это при богатствах России! Безусловно! Не беднее Эмиратов, где все это есть, а при рождении человека на его счет переводят 20 тысяч долларов из национального богатства страны.
Программа построения коммунизма уперлась рогом в человека. В Колесова и его друзей по пьесе. «Духовное богатство, моральная чистота, физическое совершенство» оказались пустыми словами. Не надо было никого предавать, даже доносить, лгать на всех уровнях – надо было просто молчать и побаиваться в страхе. Носить на демонстрациях, что дадут под роспись, отвечать на экзаменах что положено. Все мы были и есть немного Колесовы. И Вампилов это понимал, это разглядел, кричал об этом.
Режиссер выбрал странный жанр. По-моему, это реквием с элементами мюзикла. Он не хотел ставить музейный спектакль в стиле 1974-го. И правильно. А песни под живую музыку – просто чудесные визитные карточки времени. Мы и сейчас их поем, собираясь своим кругом. «Человечество смеясь расстается со своим прошлым», — Гоголь прав. Иван Стрелкин смех приглушил трагизмом. Но на сцене же молодежь, всегда имеющая право на глупости. И потом, мы же на похоронах…
Рельсы – сценографический образ эпохи, ее заданность, невозможность отойти от предписанности канона. Студенты все время вспоминают события в Занзибаре, вместо того, чтобы подмести места общего пользования. Запах общежитий 70-х мне не забыть…
Грохот реактивных самолетов, периодически пролетающих над героями, – тоже ветер эпохи. Хотя я понял его и как звук чеховской лопнувшей струны за сценой. Мы же знаем, что все скоро рухнет. В том числе и самолеты.
Милые цветочные, джинсовые, курточные подпольные советские миллионеры превратятся в клан зверей, которые сорвавшись с цепи, набросятся на разворовывание всего и вся.
Убитая сорока – лобовой диалог с чеховской чайкой – символ утраты смысла жизни, смыслоутраты нравственности, чести… Зачем убил сороку-чайку, зачем столько денег, зачем столько власти?… Зачем, если рушится человек? Список вопросов можно продолжать. Авторы этих вопросов — Чехов и Вампилов. Ответов нет.
Человек – далеко не лучшее произведение природы – заблудился в очередной раз. Мы догадываемся, что станет через некоторое время с героями Чехова: с Лопахиным, с лакеем Яшей, который гордо в анкете будет писать "из крестьян", с вечным студентом Петей Трофимовым.
Мы знаем будущее героев Вампилова: судьбу надевших свитера, собравшихся на север по распределению, в 2011 году будут обсуждать на правительстве: «Что делать с пенсионерами, оставшимися в моногородах севера? Куда их девать?» Да, многие из героев сопьются, не впишутся в вираж 90-х.
Убитая сорока, убитый смысл, погибающий человек…
Фото Ирины Ларионовой
