«Дорогая моя любимая подруга Тася!
Ты знаешь хорошо мою тайну — мою истинную первую любовь, я думаю, ты меня хорошо понимала всегда и понимаешь. И я хочу, чтобы ты, родная, исполнила мою просьбу, ты ее выполнишь тогда, когда я уже не буду. Вернее, это письмо попадет к тебе в руки тогда, когда я не буду существовать и не буду мучиться больше.
Это верно, Тася, такая любовь может быть, я сама поняла. И никого больше не смогла полюбить, находясь в Армии. Думала при встрече с другими, что забуду его и полюблю другого. Но вышло, его силуэт всегда перед моими глазами, а когда-нибудь увижу его во сне, то целую неделю галлюцинирую, все кажется, что он идет. Хотя неудачно, но на след его мы напали, я постараюсь узнать, он или нет, только бы узнать о его жизни, и мне больше ничего не надо. (…)
Тебя я, Тася, любила и уважала всегда, потому что ты меня понимала, простую неопытную девчонку, я к тебе привыкла, я тебе все поверяла и поверяю, для меня ты выполнишь и эту последнюю просьбу, это ты сможешь сделать. Найти его можно будет.
Пиши, Тася, и моим родным, ты им будешь служить утешением, ведь как любит тебя моя сестренка! Как мне жаль их оставлять, ведь для них я не существовала эти года, а то я могла бы для них давно что-нибудь предпринять. Много еще хорошего есть в жизни, чего мы не знаем и еще должны узнать, только бы вот молодежь была счастливой.
Будь счастлива, Тася.
Целую крепко. Любящая тебя Фаина.
Передай, прошу тебя».
В 1944 году Фаине было 23 года. Теперь-то нам известно, что Фаина прошла всю войну и вернулась с фронта в 1946 году в свое Заонежье. И местные жители по очереди подходили к ней, чтобы потрогать и убедиться: вот, это действительно наша Фаня, живая.
Второе письмо, адресованное Мише, писалось, видимо, в тех же условиях незадолго до первого. Сбивчиво, химическим карандашом в полевом госпитале лейтенант медицинской службы выводила слова любви: «Тебе, знавшему меня очень мало, от той, которая любила тебя всей душой до конца своих дней». Надо отметить, что для «деревенской девчонки, которая мало читала и была неразвита», как сообщает о себе сама Фаня, письмо написано весьма искусно и грамотно. Фаня вспоминает, как в этот же день, 8 марта 1939 года, когда ей было всего 17 лет, она встретила Мишу в деревенском клубе в деревне Великая Нива Заонежского района:
«Не знаю, с чего ты захотел заговорить со мной и посмотрел таким неясным обволакивающим взглядом, я была поражена и удивлена смелостью молодого человека…» и, несмотря на то, что дело происходило на танцах в Пудожском районе, так и тянет дописать за Фаню:
Ты чуть вошел, я вмиг узнала,
Вся обомлела, заплыла,
И в мыслях молвила: вот он!
В семнадцать лет любовь случается как? Прежде томится в груди большое одиночество, а вместе с ним — желание встретить друга, который наверняка поймет — один на всем белом свете. И хочется ему всю свою жизнь с самого начала. Вот и Фаня пишет:
«Если ты держишь мое письмо в руках, то знай, что в нем я рассказываю всю свою жизнь, которая была твоей от первого и до последнего сознательного часа. Не пугайся моих слов — я ничего не хочу требовать от тебя, ни любви, ни сострадания, ни утешения. Только одного хочу я от тебя, чтобы ты поверил всему, что поведает тебе моя нарывающая боль. Я поняла, что моя жизнь началась только в тот день, когда я узнала тебя, во мне что-то трепетало, но я была девчонка, ведь до этого дня жизнь протекала в забитой деревенской семье, где я слышала одну ругань и скверности, с малых лет пришлось презирать мужчин, т.к. мой отец всегда бил мать, и все делалось при детях. Отец бил и мать, и своих детей: старшего брата, меня, младшую сестренку и младшего братишку, как будто они совсем не понимали, как надо воспитывать детей.
Все-таки с горем пополам я окончила семилетку, потом отец меня отдал в няньки в город, откуда я после трехмесячного пребывания сбежала и поступила в медицинский техникум, таким образом после окончания я попала в Заонежье, не знаю, почему меня толкнуло в этот район и почему я не поехала со своими подругами в Олонец. Я приехала в В. Ниву, где, организовав медицинский пункт, обосновалась полностью. Я неопытная, только самостоятельно вступающая в жизнь, вначале для меня было многое дико, какой я была нелюдимой, малоразговорчивой, но постепенно привыкла, и так началась моя трудовая практическая деятельность в такой захолустной деревнюшке. Я была член ВЛКСМ, сразу же сельский совет вовлек меня в работу, я стала комсоргом первичной сельской комсомольской организации. Общественная работа открыла мне глаза на многое, я уже другим языком научилась говорить с людьми и понимать их. На горе и страдания я отзывалась всей своей печальной натурой, т.к. с малых лет сама познала и горе, и дикий произвол воспитания.
Начались деревенские вечеринки, я посещала их, и вот встретила твой смелый взгляд, я задрожала, как бы пугаясь этого взгляда, ведь, поверь мне, я еще раньше услышала о тебе, когда ты приехал на работу и когда на попутной лошади побывал в В. Ниве. За мной тогда приезжали, чтобы оказать помощь больному, ты ушел пешком, и я издали видела твою стройную фигуру. Я начала мечтать о тебе, чтобы увидеть тебя, и вот это вечер — ты заговорил со мной. Сказал, что хочешь быть в нашей организации…»
Сейчас некоторые места в этом любовном послании могут вызвать улыбку, но стоит вспомнить, что писалось оно в ситуации между жизнью и смертью, когда высвечивается все самое значимое, что успело случиться. Значит, и комсомол многое означал для этой заонежской девушки, детство которой прошло далеко не в «крестьянском раю», как некоторым представляется сейчас. Да и можем ли мы судить человека, который пишет письмо в полной уверенности, что его прочтут только в случае его смерти? Ведь Фаня обмолвилась в начале: «Если мне суждено жить, то я разорву это письмо. Но прежде чем разорвать, я обязательно отыщу тебя». Почему же не разорвала?
Значит, были на то веские причины.
Миша потом несколько раз заходил к Фане в медпункт. А она стеснялась того, что не умела складно разговаривать и что была плохо одета. Потом еще встречались на одной вечеринке, где играли в какое-то карточное «невольное признание», и подружки выпытали у Миши, что ему нравится Фаня. Еще вместе смотрели постановку «Под дикой яблоней» про то, как «парень очень любил девушку. Но потом, живя в городе, забыл ее или не имел связи. Но она его не забывала…» После того спектакля всей компанией выпили, тогда Фаня впервые попробовала водку и сразу же опьянела.
«Мы стояли на улице. Ты говорил мне, что полюбил меня, что тебя переводят и ты уезжаешь, я не придала этому значения, ведь я не могла поверить, что ты, так мало зная меня, мог полюбить. Я была опьянена, мне было очень легко, я спать не могла в ту ночь, я уже знала, что ты мой любимый».
Письмо Фани написано в жанре исповеди, который в течение прошедшего века почти полностью вытеснили мемуары. А ведь по духу мемуары — жанр почти полярный, потому что в них человек обычно пишет, каким он был хорошим, а в исповеди — каким он был плохим или просто глупым. Так вот Фаня ничуть не пытается оправдать или приукрасить свои поступки.
«Расскажу дальше. Мне пришлось встретить тебя в августе 1939-го, я приехала в Шуньгу на пятидневный семинар по материалам XV партсъезда. Счастливый для меня был вечер, я долго гуляла с тобой по Шуньге, но я по своей неопытности скрыла, что мне было предложение от одного воспитателя, и я отвергла его. Но весть распространилась, что я выхожу замуж, узнал об этом и ты, любимый, и сразу написал мне, что поздравляешь с законным браком и т.д. Я сразу же написала тебе опровержение, ты ответил на него, и больше от тебя не было писем. Напрасно я ожидала их, ты молчал, молчала и я, стесняясь беспокоить тебя своими письмами, да и не умела их писать. Они были сухие, простые, неласковые, ведь ты же знаешь, что я деревенская девчонка, только начавшая жить и зарабатывать своим трудом деньги, чтобы одеться, я мало читала и была не развита, но я со всей силой души мечтала о тебе, я ничего не знала… О! Какие это были мучительные дни!.. И вот после отпуска в сентябре 1939 года, когда я возвращалась в В. Ниву, мне по дороге сообщили, что М. женился. Я шла пешком 25 километров от Толвуи по тем же местам, где был совхоз, как я была убита! Я жаловалась на свою судьбу, для меня вся жизнь ушла, я плакала всю дорогу и вспоминала тебя. Когда я проходила мимо совхоза, где ты работал, сильно забилось мое сердце. Я думала, что никогда не выйду замуж, что все кончено. Но я взяла себя в руки, я поняла, что нужно жить хотя бы для своих родных. И я стала работать, поглотилась работой вся, лишь бы забыться. И я забывалась.
Признаюсь тебе, любимый, я часто была в таких складчинах с девушками, хотя там и не было мужчин, но мы выпивали. И я начала пить, в водке нашла утешение, опять забывалась, стала посещать вечеринки и как бы увлеклась ребятами. С одним из них я начала проводить время, но меня по-настоящему никто не интересовал, меня считали скрытной, печальной на вид, тихой. Да я и была такой, я молчала, лишь бы скрыть свою тайну, стиснув зубы. (…) Я больше начала увлекаться общественной работой, чтобы расти, не быть отсталой, я знала, что ты уже кандидат партии, и я мечтала догнать тебя, часто ходила на лыжах, развивалась как могла, начала читать больше литературы, и, что бы я ни делала, твой образ всегда был со мной…»
Именно так в свое время поступила и Татьяна Ларина, отвергнутая Онегиным — тоже деревенская девушка, хоть и не простушка. Она начала читать книжки, которые читал Он. А ведь Онегин «Бранил Гомера, Феокрита, зато читал Адама Смита…», то есть был далеко не пустой человек. Был ли таким Миша или Фаня просто придумала себе героя? Как бы там ни было, но эта любовь ее преобразила.
«Ты, мой любимый, можешь подумать, что я преувеличиваю свои чувства и мне бы следовало стыдиться, но я не стыжусь, потому что моя любовь была чистой и пламенной, многие часы я могла бы тебе рассказывать о тех давно забытых тобой встречах, я вела дневник. Прошу тебя не смеяться над тем, что я пишу. Я больше не могла жить в этой деревнюшке, и меня перевели в Шуньгу. В отпуске я поехала в Медвежьегорск, чтобы как-нибудь случайно встретить тебя…»
«Хоть редко, хоть в неделю раз в деревне нашей видеть вас…» — как там у Пушкина. Медвежьегорск, где обосновался Миша, перед войной был вовсе не деревней, а городом очень даже серьезным. Административный центр Беломорканала с солидной гостиницей, в которой останавливался сам товарищ Сталин, с таинственной системой катакомб и замечательным зданием вокзала, от которого улицы разбегались, подчиняясь четкому градостроительному плану. Гостиница, которую посещал Великий вождь, наверняка отбрасывала отраженный свет его славы на каждого, кто жил в этот городе. Поэтому Миша представлялся Фане почти столичным жителем. А Миша тем временем спокойно жил своей жизнью. 2 мая 1941 года Фаня увидела в Шуньге Мишину жену Лелю, которой пришло время рожать. И Фаню даже вызвали принимать у нее роды, но она отказалась.
«В тот день я напилась пьяной и проплакала весь день, наутро я вышла на работу, мне скорей хотелось видеть твоего ребенка, и я первым делом подошла к нему. То была девочка, носик и глазки — твои. Меня давила какая-то тяжесть, я не могла смотреть равнодушно, но я зла никому не желала. Когда Леля спросила у меня, была ли я знакома с Мишей, помню я его, я опустила глаза, покраснела и ответила рассеянно, что я была с ним мало знакома…»
Простим нашей Татьяне-Фане это «напилась пьяной». Очевидно, в деревне тогда иначе не умели бороться с депрессией. Вроде бы Миша потом искал встречи с Фаней, зачем-то отправил ее брату свою фотографию и вроде они должны были увидеться в Петрозаводске, но — началась война.
«Я больше не могла находиться в Заонежье, где мне все так напоминало тебя, я решила добровольно пойти в Армию и 25 июня уехала на фронт, написав тебе несколько слов (…) Армия многое мне дала, открыла глаза на жизнь и поняла, как я была воспитана, как много я не понимала. Мне не страшна была никакая опасность, я смело преодолевала трудности, участвовала в боях. Бой для меня — стихия. Я успокаивалась и чувствовала себя как бы счастливой. Я сразу же почти отличилась, обо мне написали в газете. Была ранена. Удачно: осталась невредимой. В июне 1942 года я получила орден Красной Звезды. Я гордилась этим, я стала уже членом партии, как будто я выросла и могу быть достойной тебя. Мой любимый, я не забывала тебя ни на минуту, грезила, твой образ везде, всюду вдохновлял меня, я часто видела тебя во сне — то с девочкой, то с мальчиком на руках. И я как будто хвасталась пред тобой своей наградой, что я не такая простая деревенская девчонка, что я способна защищать свою любимую Родину от фашизма, который захотел отнять нашу молодость…»
Фаина Царева получила орден «Красной звезды» в феврале 1942-го. Был жестокий бой под Колпино, ранили полковника Ястребова. Девушки на плащ-палатке тащили его к полевому госпиталю три километра ползком под минометным огнем. Когда огонь особенно ожесточился, Фаня накрыла полковника собой и сама была ранена в спину осколком снаряда.
Что держало Фаню на земле всю ленинградскую блокаду и дальше, когда советские войска оттесняли фашистов к Западу? Не сама ли любовь — к своему идеалу или к Родине, которая слилась для Фани с образом этого идеала? Фаня осталась жива, потому что должна была доказать Ему, своему Онегину из Медвежьегорска, что она — та самая единственная, изначально предназначенная судьбой. Что он совершил в жизни большую ошибку, но все еще можно поправить. Вот встретятся они однажды в освобожденном Медвежьегорске, на улице, случайно. И увидит Миша новую Фаню — красивую, уверенную в себе, с орденом на высокой груди. И сразу все поймет.
Только больше они никогда не встретились. Убили Фаиного Мишу. Поэтому она и не порвала это письмо. Так подумала: пока живы слова ее любви, и Миша получается жив. Призраком вырастает перед глазами, стоит и слушает как будто виновато. И молчит.
И снова коптит керосинка. На сон дается только пять часов, но Фаня мусолит карандаш и, вглядываясь в строчки, которые уже плывут перед глазами, выводит:
«Кончаю. Страшно перечесть».
«Времени свободного мало. Не пробудем на одном месте и 10 дней, как идем вперед на запад вместе с родной Красной Армией, освобождаем свою родную ленинградскую землю.
Голова плохо работает, кончаю, извини за все, любимый, за беспокойство.
Бывай здоров и счастлив.
Преданная и любящая тебя всегда Фаня».
