Евгению Устинову 44 года, живет в Петербурге. Пишет всего полгода, а катализатором, по его словам, послужила переписка с одной девушкой, за что он ей благодарен.
Павел Спиридонович поставил левую ногу на обледеневшую ступеньку крыльца аптеки и в очередной раз подумал о возможном провале своей сегодняшней миссии. Сердце кольнуло, постучалось в грудь как в дверь, затем обмякло унылым посленовогодним шариком, замерло на секунду и вновь продолжило, постанывая, наполнять жизнью больную изношенную плоть старика. Когда достаточное количество крови прибыло в мышцы правой ноги, пенсионер с достоинством одолел вторую ступень к заветной двери. Для восьмидесятилетнего человека такой поход, к сожалению, уже приравнивается к подвигу, и вот Павел Спиридонович, судя по его состоянию после третьей ступеньки, приближался к покорению Пика Коммунизма или как минимум стоял на вершине Белухи на Алтае…
Клиентский зал муниципальной аптеки вкусно выдохнул в лицо домашним запахом теплой валерианы и спирта. От змейки очереди веяло усталостью, замешанной на раздражении и тревогой, настоянной на надежде. Одно из дермантиновых кресел пригласило собраться силами и спустя минуту уже радушно обнимало уставшее от жизни дряблое тело. Павел Спиридонович деловито надел очки и, с видом явного знатока, предался своему любимому в последнее время занятию…
Все называли ее Лариса Ивановна, он же в уме звал ее ласково — Ларисочка. Совсем еще девчонка, ей еще не было и шестидесяти. Она порхала стокилограммовой птичкой между многочисленных коробок и шкафчиков за окошком выдачи в рецептурном отделе, задорно, громко смеялась, растягивая оранжевую помаду на губах, и родинка над правой бровью делала ее лицо неотразимым и незабываемым. Колыхание огромных грудей вливало щедрую порцию адреналина в кровь, а от обтягивающего ее зад белоснежного халата Павел Спиридонович просто не мог отвести глаз, и его седая голова с завидной методичностью отслеживала маршрут передвижений прелестницы. В эти минуты он всегда принимал мечтательный вид и произносил самодовольно внутрь себя: «Дааааа… Встретилась бы ты мне лет сорок назад, комсомолка!… Да я б… Даааа…»… И казалось ему, что слышит она его и даже обстреливает его стать непристойными взглядами, отчего плечи разворачивались, и он довольно крякал в кулак…
И в это зимнее утро было всё точно также: порхание, смех, тесный манящий халат… Но внезапно Ларисочка выпала из поля его зрения, только что была, и вот нет ее. Как оказалось, в ту секунду она выпала не только из поля его зрения, она просто выпала из жизни вообще… Раздавленный влюбленный стоял у стойки рецептурного отдела и опустошенно, тупо смотрел на реанимационную бригаду, на разорванный в спешке халат, на огромные развалившиеся груди с овальными коричневыми сосками и не нашел для себя причины оставаться на этом свете. Когда мимо него пронесли прогнувшиеся под тяжестью носилки с зеленой простыней, сердце его лопнуло как полуспущенный шарик, душа выскочила из физического плена вместе с последним выдохом и, под стук падающего тела, устремилась к небесам…..
Темнота не пугала. Безмятежность и полное спокойствие переполняли и множились. При всем при этом было ощущение движения, но какого-то неземного, космического, как плавание в невесомости или в густой жидкости. И вот настал момент, когда Павел Спиридонович понял, что ему тесно в окружающем его пространстве и явственно увидел маленькую яркую точку света, которая быстро росла и становилась просто нестерпимо яркой… Этот свет приближался и в конце концов начал больно давить на темя плотным тугим кольцом, которое потом увеличилось, перемещаясь по всей голове, прокатилось по лбу, сплющило нос, сжало и высвободило плечи и всё остальное туловище…
Павел Спиридонович не узнал своего голоса, он закричал так, что акушер невольно сматерился, победно произнес: «Мальчик! Богатырь!», и под грохот падающего в обморок отца положил ребенка на грудь матери…
И потом уже в общей палате, с удовольствием поглощая жирное сладкое грудное молоко, он заметил на руках соседки маленький пищащий сверток с до боли знакомым взглядом бусинок глаз.. И родинка над бровью.. «Ну, здравствуй, Ларисочка!»
Клиентский зал муниципальной аптеки вкусно выдохнул в лицо домашним запахом теплой валерианы и спирта. От змейки очереди веяло усталостью, замешанной на раздражении и тревогой, настоянной на надежде. Одно из дермантиновых кресел пригласило собраться силами и спустя минуту уже радушно обнимало уставшее от жизни дряблое тело. Павел Спиридонович деловито надел очки и, с видом явного знатока, предался своему любимому в последнее время занятию…
Все называли ее Лариса Ивановна, он же в уме звал ее ласково — Ларисочка. Совсем еще девчонка, ей еще не было и шестидесяти. Она порхала стокилограммовой птичкой между многочисленных коробок и шкафчиков за окошком выдачи в рецептурном отделе, задорно, громко смеялась, растягивая оранжевую помаду на губах, и родинка над правой бровью делала ее лицо неотразимым и незабываемым. Колыхание огромных грудей вливало щедрую порцию адреналина в кровь, а от обтягивающего ее зад белоснежного халата Павел Спиридонович просто не мог отвести глаз, и его седая голова с завидной методичностью отслеживала маршрут передвижений прелестницы. В эти минуты он всегда принимал мечтательный вид и произносил самодовольно внутрь себя: «Дааааа… Встретилась бы ты мне лет сорок назад, комсомолка!… Да я б… Даааа…»… И казалось ему, что слышит она его и даже обстреливает его стать непристойными взглядами, отчего плечи разворачивались, и он довольно крякал в кулак…
И в это зимнее утро было всё точно также: порхание, смех, тесный манящий халат… Но внезапно Ларисочка выпала из поля его зрения, только что была, и вот нет ее. Как оказалось, в ту секунду она выпала не только из поля его зрения, она просто выпала из жизни вообще… Раздавленный влюбленный стоял у стойки рецептурного отдела и опустошенно, тупо смотрел на реанимационную бригаду, на разорванный в спешке халат, на огромные развалившиеся груди с овальными коричневыми сосками и не нашел для себя причины оставаться на этом свете. Когда мимо него пронесли прогнувшиеся под тяжестью носилки с зеленой простыней, сердце его лопнуло как полуспущенный шарик, душа выскочила из физического плена вместе с последним выдохом и, под стук падающего тела, устремилась к небесам…..
Темнота не пугала. Безмятежность и полное спокойствие переполняли и множились. При всем при этом было ощущение движения, но какого-то неземного, космического, как плавание в невесомости или в густой жидкости. И вот настал момент, когда Павел Спиридонович понял, что ему тесно в окружающем его пространстве и явственно увидел маленькую яркую точку света, которая быстро росла и становилась просто нестерпимо яркой… Этот свет приближался и в конце концов начал больно давить на темя плотным тугим кольцом, которое потом увеличилось, перемещаясь по всей голове, прокатилось по лбу, сплющило нос, сжало и высвободило плечи и всё остальное туловище…
Павел Спиридонович не узнал своего голоса, он закричал так, что акушер невольно сматерился, победно произнес: «Мальчик! Богатырь!», и под грохот падающего в обморок отца положил ребенка на грудь матери…
И потом уже в общей палате, с удовольствием поглощая жирное сладкое грудное молоко, он заметил на руках соседки маленький пищащий сверток с до боли знакомым взглядом бусинок глаз.. И родинка над бровью.. «Ну, здравствуй, Ларисочка!»
