«Туула» – роман о любви, несостоявшейся по большому счету, но все равно состоявшейся, потому что для героя эта любовь окрасила всю дальнейшую жизнь.
Заметки о творчестве Юргинаса Кунчинаса
О Юргинасе Кунчинасе мало кто слышал даже в писательской среде, хотя во всех справочниках он именуется «известным литовским писателям», и это справедливо на родине его, Литве. Интересно, что Юргис Кунчинас вообще-то советский писатель. Родился в Алитусе в 1947 году. Первая его публикация состоялась еще в 1968-м, а с 1977-го по 2002-й, год своей смерти, Кунчинас опубликовал 6 томов лирики, 7 сборников рассказов, новелл для детей и эссеистики, а также 7 романов – на литовском языке. Однако на русском он вышел в журнале «Дружба народов» только в том же 2002 году… Почему так случилось?
Достаточно прочесть всего один рассказ Кунчинаса, чтобы понять, насколько автор не вписывается в концепцию реалистической прозы, которая по сю пору главенствует в русской литературе. Кунчинас скорее сюррелист, если попытаться определить жанр его творчества с учетом мирового художественного опыта: персонажи его сосуществуют в обыденном мире с людоедками, великаншами и лисами-оборотнями, сами легко перевоплощаются в летучую мышь и т.д. Женщины-лисы, к слову, появились у Кунчинаса раньше Пелевина, впрочем, оба писателя, похоже, приложились к одному – фольклорному – источнику. Кунчинас-то уж точно, как настоящему литовцу и подобает. Литовцы вообще пребывают не только внутри двоеверия: истые католики, не забывают они и деревянных идолов, которые скромно украшают литовские пейзажи под видом садово-парковой скульптуры… но это не все: литовцы живут еще в двоемирии – в современной Европе, но вместе с тем в неком обособленном фольклорном мирке, в котором можно удобно спрятаться и переждать мировые катаклизмы. В этом же автономном мирке литовцы переждали социализм.
Роман Кунчинаса «Туула», признанный лучшей литовской книгой 1993 года, на русском языке вышел в той же «Дружбе народов» в 2008 году и вскоре – отдельной книгой в издательстве Ивана Лимбаха. Действие романа происходит еще в Советском Союзе, впрочем, это как-то не важно, как не важно и само «действие», разворачивающееся в основном на внутреннем плане – в мыслях и фантазиях героя, бродяги, маргинала, близкого где-то персонажам Генри Миллера, правда, без тени цинизма. «Туула» – роман о любви, несостоявшейся по большому счету, но все равно состоявшейся, потому что для героя эта любовь окрасила всю дальнейшую жизнь и не завершилась со смертью возлюбленной. Его любовь обитает на самом дне жизни, в старинном районе Вильнюса Ужуписе, населенном маргинальными элементами вперемешку с творческими натурами (иногда то и другое состоится в одном лице).
Уж-упис – за-речье. Официальное название местности и заодно отсылка в некое онтологическое зарубежье, которое мгновенно выстраивает цепочку ассоциаций. Заречье – это другой берег, где наверняка лучше, чем тут, у нас. Там, за рекой – это вообще по большому счету «там», за границами привычного мира. Критика приписывает Кунчинасу бегство от действительности в мир фантазий, а ведь Кунчинас никуда не бежит, он прописан в инобытии и только иногда спускается в реальность на крыльях летучей мыши или чтобы, к примеру, купить билет на поезд. Далеко не случайно обитель его любви оказывается по соседству с тем местом, где некогда жил Чюрленис. Да-да, Чюрленис снимал грязную комнатенку в закоулках старого Вильнюса, среди таких же неприкаянных и обездоленных, потому что настоящая жизнь любого художника состоится на тонких планах, а быт естественным образом перерастает в бытие и не нуждается в особом обустройстве.
Ужупис — район Вильнюса, который описан в романе
Чюрленис как подлинный литовец сотворил личный миф о происхождении мира и человека, которые в общем-то совпадают. Таким же образом герой романа Кунчинаса совпадает с Ужуписом, сакральным местом, в котором любое самое мелкое событие приобретает дополнительный смысл, становится символичным. И точно так же, как у Чюрлениса не стоит искать отдельные символы, поскольку символом у него является целое произведение, так и роман «Туула» целиком – это символ любви, которая пропитывает жизнь, подобно тому, как вино пропитывает оброненный в него кусок хлеба. На самом дне жизни чувства и отношения острей – именно так, остро и с благодарностью, ощущает на языке голодный тот самый обычный кусок хлеба и глоток вина. Еще – на дне все происходит искренне, там совершенно незачем притворяться, тем более в любви.
Последний акт любви случается у героев буквально в грязи, в зарослях возле речки: «Твои бедра, вздрагивающие груди, затененный живот облеплены лопухами – кажется, они затянуты ряской и оплетены корнями всех этих трав, чего ради мы предпочли именно это место, кто швырнул нас на заиленный, нет, не заиленный, а просто опутанный травами источник? Я боюсь соскользнуть в сторону, ведь тогда он пробьется из-под земли, ударит в небо, оставив внизу холмы и башни… Почему мы отдаемся друг другу здесь, ответь мне, Туула?..» Последний вопрос адресован, естественно, не женщине, а самой любви, которая есть что-то до такой степени иррациональное, необъяснимое и несказуемое, что и ответа на свой вопрос герою не следует ожидать вовсе. Он и не ждет. Описание эротических моментов вопреки ожиданию физиологических дискурсов в этой литературе «дна», напротив, приподнимает героев не только из грязи, ила и лопухов, но буквально возносят «выше холмов и башен». Безбашенность – вот уж точно – героя означает проникновение в стратосферу, на сверхчеловеческий уровень. Одновременно он слышит и подземный ток вод, и «дольней лозы прозябанье»…
Вообще, литовку не могут звать Туула. Туула по-литовски означает «некая». Герой тщетно пытается отыскать аналоги ее имени в других языках, может быть, чтобы разгадать тайну, заключенную в ней. Скорее всего Кунчинас не знал, что Туула – весьма распространенное финское имя, близкое слову «ветер». Не знал и все же почти дословно определил, что Туула – свободная как ветер. Неуловимая, и вместе с тем пребывающая везде. Долгое «у-у» ее имени подобно гудению в трубах ненастным осенним вечером. В поисках пропавшей возлюбленной герой скитается по просторам нашей необъятной (советской тогда) родины, пытаясь обнаружить отголоски ее в других женщинах. И это далеко не проявление безразличия или неразборчивости, это – следствие вездеприсутствия женского божества по имени Туула. Смерть ее, странная и чудовищная, – Туула заживо сгорает в бане – воспринимается героем трагично, но вместе с тем и спокойно, как нечто естественное. Туула погибает как настоящая огнепоклонница, а не как ведьма, и это тоже весьма «литовский» и даже конкретнее – жемайтийский жест. (Жемайты, жители нижней Литвы – известные огнепоклонники и последние язычники Европы). А может, Туула и не погибла окончательно, а возродилась где-нибудь в другом месте. Так ветер, побушевав и утихнув, продолжает свою работу в отдаленных краях, не затихая ни на минуту. Мы думаем, что он умер, а он только затаился…
Что интересно, протекая в основном на тонком плане, события романа прописаны в совершенно конкретных уголках Вильнюса, которые узнаваемы даже при беглом знакомстве с городом. Однако Кунчинас открывает нам еще и потаенный Вильнюс, сердце города, живое благодаря своим обитателям, в том числе маргиналам, среди которых встречаются удивительно светлые натуры. Иногда люди оказываются отверженными именно по этой причине: из-за переизбытка света окружающим больно на них смотреть.
Роман «Туула» Юргинаса Кунчинаса есть на абонементе Национальной библиотеки Карелии.
