«Эти истории как будто бы фантастические, но каждая из них могла бы случиться на самом деле. Может настать конец света? Может. Может микроб завоевать мир? Может. В рассказе «Час Зеро» мы, например увидели удивительную историю о становлении девушки‑террористки».
В этом году я веду студию арт-журналистики при «Моей газете+». И вот под конец курса мы решили не ограничиваться петрозаводскими театрами и рвануть в Питер. Хоть одним глазочком посмотреть на театральную жизнь культурной столицы. У нас было всего три дня и некоторые знакомства, обеспечившие нам проход в три театра: «Комедианты», «Мир», «Театр Фантастики».
В Театре Фантастики мы оказались не случайно. Меня как давнего фаната этого жанра расстраивает некоторая невостребованность фантастических пьес в современном театре. Они, безусловно, есть, и тот же Карел Чапек с его знаменитой «Белой болезнью» или «Средством Макропулоса» идёт на столичной сцене, но крайне редко встречается в провинции. Тем более удивительным показался мне выбор Театра Фантастики, заинтересовавшегося новеллами Рэя Бредбери.
Интересным показался и подбор материала. Некоторые рассказы были на слуху, такие как, например, «Завтра конец света» — размышление о том, что будут делать все люди, узнав, что им осталось жить только один день. Многое в рассказах Рея Бредбери происходит именно за этот срок: примерно столько нужно микроорганизмам из новеллы «Горячечный бред», чтобы захватить тело и душу мальчика, наполнив привычную нам оболочку неведомым и пугающим содержанием. «Всё лето в один день» — история про детей, живущих на Венере и лишённых солнечного света. Для них тоже этот день, когда раз в семь лет кончается дождь и на горизонте показывается такое долгожданное и непривычное солнце, становится решающим в жизни.
Практически все новеллы спектакля, который так и называется «Театр фантастики Рэя Бредбери», выполнены в форме монологов. Актёр встаёт перед небольшим зрительным залом и начинает рассказывать свою историю. Это не просто сторителлинг или художественная декламация — скорее попытка рассказать историю в лицах.
В каждой новелле присутствует по несколько героев, и рассказчик должен высказаться от лица каждого. Сама форма монологов, как оказалось, не так уж просто воспринимается. По крайней мере мои ребята, Максим и Ангелина, ученики старших классов, не смогли оценить задумку с монологами в полной мере, хотя и посмотрели спектакль с большим интересом. Больше всего им понравилась и запомнилась последняя новелла — «Смерть и дева», в которой было задействовано два актёра. К счастью, после спектакля нам удалось побеседовать с режиссёром и актёрами. Мы попытались узнать, с чем связан такой выбор материала и форма его подачи.
— Трудно ли было режиссировать собственную роль? — спросила я у Анны Сенниковой, режиссёра спектакля и одного из основателей «Театра Фантастики».
— Режиссировать собственную роль сложнее. Надо было внутренне отойти, увидеть саму себя со стороны и попробовать пройти по собственному рисунку. Самостоятельно это сложнее делать, чем в контакте, в дуэте.
—Трудно ли было прорабатывать роль? — обратился к актёрам юнкор Максим.
— Для меня это был новый способ существования. В этом спектакле вроде бы четвёртая стена есть, а вроде бы её нет. Вроде бы я одна на сцене, но в то же время меня несколько. И, соответственно, было трудно нащупать эту специфику существования, — ответила Екатерина Кучер о работе над рассказом «Все лето в один день»
— Почему вы выбрали именно эти рассказы?
— Рассказы собирались сами собой. Кто-то что-то искал, читал, советовал. Но основным отбором занималась я, — призналась Анна. — Для нас было важно, чтобы в рассказах Бредбери речь шла о некоем изменении, которое может происходить с человеком, с его сознанием. Эти истории как будто бы фантастические, но каждая из них могла бы случиться на самом деле. Может настать конец света? Может. Может микроб завоевать мир? Может. В рассказе «Час Зеро» мы, например увидели удивительную историю о становлении девушки‑террористки. Неожиданно это получило особую актуальность в связи с последними событиями в петербургском метро.
— На ваш взгляд, лучше большая сцена или камерный театр? — вступила в разговор юнкор Ангелина.
— Для меня в последнее время интереснее камерный театр, поскольку это больше киношное существование, — ответила Катерина. — На большой сцене фактически не видно лица — только тело. И артист существует в основном телесно. А здесь больше видна внутренняя работа актера, его нутро. Соответственно, это сближает со зрителем. И делает игру более насыщенной и тонкой, нежели в большом театре.
— Наверное, интересно и то и другое, — подхватила разговор Анна. — Но в то же время различные технологии шоу становятся год от года всё лучше. И чтобы удивить зрелищностью нужны большие средства. И неизвестно, что там больше удивляет: средства или само шоу. А в камерном театре есть вот эта сиюминутность, настоящесть. Сейчас очень модны стали маленькие частные кафе, hand made — сделано вручную. Мне кажется, театр в маленьком виде — как раз несёт в себе ощущение сделанного вручную. Когда ты действительно видишь: настоящее, живое! К этому мы стремимся.
— Где вы находили реквизит для спектакля? — спросил Максим.
— Сейчас я открою очень большой секрет, — начала Анна Сенникова. — Дело в том, что у нас по некоторым причинам не доехала ванна, которая работает в рассказе «Смерть и дева». Поэтому сегодня была премьера чемодана, в котором хранится весь остальной реквизит. Раньше он просто стоял, а сегодня стал местом жительства героини. Есть ещё удивительные старинные механические часы с помойки. Перед репетицией я пыталась их наладить, но они не шли. И вдруг сами собой наладились, отсчитали несколько часов и снова замолчали. Они живут какой-то своей жизнью.
— Почему вы выбрали именно монологи? Диалогов в вашем спектакле практически не было, — полюбопытствовала Ангелина.
Даниил Николаев, представлявший рассказ «Горячечный бред», возразил:
— Был постоянный диалог. Если ты один на площадке, у тебя диалог со зрителем.
В разговор вступил Игорь Журавлев, сооснователь «Театра Фантастики»:
— Это некий приём, который показался нам интересным. Во-первых, это хороший тренинг для актёра. Во-вторых, злоупотреблять этим, конечно, нельзя, потому что мы театр всё-таки драматический, а не литературно-музыкальный. Но этот жанр пока нам интересен.
— Более того, если мы говорим про «Смерть и деву», где у нас единственный диалог, мы просто не нашли, как подать эту историю в форме монолога, — дополнила Анна.
— Просто невозможно было избавиться от моих ямочек, — разулыбался Даниил. И вправду симпатичные ямочки выступили на его щеках.
— Да, — засмеялась Анна, — но изначально задача была всё-таки представить новеллы в монологах.
— Как вы относитесь к импровизации? — озадачил актёров Максим.
— Качественная импровизация в театре всегда имеет рамки, — ответил Игорь Олегович, — Импровизацией ты можешь заниматься только тогда, когда ты на 100 процентов в материале, всё контролируешь.
— Георгий Александрович Товстоногов говорил: «Импровизация должна быть в рисунке». Всё! — веско вставил Даниил.
— Наверное, ни один спектакль без импровизации не обходится, — заключила Анна Сенникова. — Просто зритель не должен этого видеть. С другой стороны, очень хорошо, когда на импровизацию тебя ведёт что-то большое, чем режиссёр. Когда сам образ диктует тебе сиюминутное движение. Это настоящее чудо. Наверное, ради этого нам и хочется выходить на сцену. Когда ты отпускаешь себя и чувствуешь свободу — это и есть импровизация.
Фото из группы театра: vk.com/teafant.bredberry
